С тобою брачной эта ночь.
Покаюсь я перед Всевышним:
За все – за все меня прости!
И на лице моем застывшем
Улыбку доброй сохрани…
*********************************************
Не пишу
Не пишу ни тебе, ни другим –
Как в монашеской келье затворник,
Для тебя стал давно я чужим,
Для себя стал давно я святым,
Как иконный Никола Угодник.
Низкий свод и бойницей окно,
Я не рад добровольному плену,
Мы с тобою уже не одно -
Цепь распалась, и я лишь звено,
Что в забвении предано тлену.
Больше в сердце костру не пылать,
Уголек под сутаною прячу,
Я тебя не хочу потерять,
Я тебя не могу отыскать,
Я молюсь ныне Богу и плачу.
Среди стылых подвальных теней,
Что как я неприкаянно бродят,
Боже мой, пусть я стану сильней,
И навеки забуду о ней,
Пусть ко мне больше сны не приходят!
Но молитва моя не дойдет,
И Господь не пошлет снисхожденья,
В этих стенах со мною умрет
Та, что бедное сердце зовет,
Та, что мне не подарит прощенья.
Я от мира оторван тобой,
Пред крестом преклоняю колени,
Ты мне светишь далекой звездой,
Ты мне счастьем была и бедой –
Боже, пусть наши встретятся тени!
**************************************************
Апокалипсис
Раскричались коты под окном поутру не к добру,
И погасло в затмении Солнце кровавым огнем,
Значит, снова над Миром витать безнаказанно злу –
Прочеркнул по Земле Сатана ястребиным крылом.
Значит, ведьмы опять полетят на вселенский шабаш,
Будут есть мертвечину и кровь неостывшую пить,
И весь Мир захлестнет необузданный этот кураж,
Будет ненависть править, а подлость ей будет служить.
На остывших губах, что когда - то дарили тепло,
Грязной пеной проступит застывшего ужаса крик,
И живые, когда – то, глаза превратятся в стекло,
И умрет молодой, и его похоронит старик.
Засверкает на небе комета, как меч Сатаны,
И на Землю опустится ночь не на год – на века!
Будут церкви гореть, будут гнить на погостах кресты,
И наполнят глазницы не слезы – святая вода.
Значит, время Христу на Голгофу идти за людей,
Снова ржавые гвозди расколят сухую ладонь,
Значит, Мир раздвоится на жертвы и их палачей,
И развяжет язык непокорным топор и огонь…
*******************************************************
Иван-царевич и Василиса
Хвалился знатностью и чуб вывешивал,
Мол, печенегов рвал, клевал их кречетом,
И Змей-Горыныча за хвост подвешивал,
Кощею яйца бил, как делать нечего!
А Кладенцом махал – сверкали молнии,
И как гусляр сказать, неплохо лАбаю,
Могу сыграть тебе на них симфонии
И гопака сплясать с Ягою-Бабаю.
Ты посмотри на грудь – она громадная,
Не сосчитать сажЕнь без арифметики,
А ты мне пО сердцу – такая ладная,
Хоть не видал тебя я без косметики…
Я б на руках носил, да убаюкивал,
И звал всю жизнь тебя любимой кисою,
А ухажерам бы меж глаз настукивал –
Не волочись, козлы, за Василисою!
Да что тут думать-то, скажи - cогласная!
И под венец пойдем, чего кобениться?
А ей взгрустнулось вдруг – картина ясная:
Скотина, спьяну ведь еще раз женится…
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Портреты рифмой.
Гумилёв
Булыжная кладка в укусах ранений,
Распятнана бурая скользь,
И сколько осталось той жизни мгновений -
До “пли!” от команды “готовсь!”?
Спина приготовилась к боли касаний –
Расстрельного взвода стволы
Наметили точки сквозных попаданий
От пояса до головы.
Кончается жизнь так предсказанно-странно,
До края – десяток шагов…
Простишь ли меня ты, когда-нибудь, Анна
Ахматовской грустью стихов?
До золота Осени не дотянуться,
Рассветом слезятся глаза,
И хочется к смерти лицом повернуться,
Да ладно – нельзя, так нельзя.
А Блок уже умер, недавно и страшно,
В постели и бледно-худой.
Не ладили… впрочем, теперь и неважно –
Встречай, я иду за тобой.
Вот только оставлю поэмы и грезы,
Жирафа у озера Чад,
Своих Капитанов, Дожди сквозь березы,
И ленты военных наград.
Оставлю Русалку, Принцессу и Думы,
Две розы, Сомнение, Сон,
Осеннюю песню – о чем я здесь думал,
И как был когда-то влюблен.
Вот тенью мелькнуло подобие темы,
Но рифмы уже не сложить –
Про заговор, честь, невозможность измены…
Ну, дайте минутку пожить!
Рождаются строчки, но поздно… Как поздно!
У смерти нет повода ждать –
Затворы заклацали глухо и грозно…
На чем бы стихи записать?!
… Не падал – за камни цеплялся ногтями,
Коленями Землю прижав,
И путались мысли взахлеб со стихами…
… И плакал бумажный жираф…
************************************************
Фредерик и Аврора
Только ему она разрешал себя называть звездой,
А не тем мужским именем, которое сменило Аврору,
А он, капризный и тонкий, с талантливою душой
Графику гладких клавиш предпочитал разговору.
Нет, всё у них было ладно – лучше, чем у других,
Она в тишине собирала жемчужины ярких строк –
Писала романы…, и часто влюбляла в себя молодых,
Но только маэстро надолго стать её мужем смог.
И цвет его глаз менялся с синего на голубой,
Когда из-под пальцев музыка срывалась окрепшим птенцом,
А Жорж была ему другом, матерью и женой,
С карим внимательным взглядом и некрасивым лицом.
Ходила не в женском, курила толстые свечи сигар,
Считала талант его выше всех её писанин,
А он носил в своих лёгких туберкулёзный пожар,
И был ей дороже на свете всех её бывших мужчин.
И жил он в хрустальном блеске солнечных полутонов –
Руки ложились на плечи в вальсе разбрызганных нот,
Да что ему было за дело до кем-то написанных слов –
Ведь если умрёт всё на свете – Музыка не умрёт!
Любая мелодия громче царапаний карандаша,
Но слово умеет звонче пощёчиной прозвучать…
В последнем романе особенно она была хороша,
В последнем, который маэстро решил у неё прочитать.
Немного обиды и столько же боли легло на лист –
Вот он – смешной и капризный главный её “герой”!
...Пахнут фиалками волосы, взгляд и глубок, и чист...
И он на неё смотрит тоже... рассерженный и чужой…
Вот так они и расстались, не пережив обид –
Любовь от обид страдает чаще, чем от измен…
...А он до сих пор в своих нотах локон её хранит.
...Она до сих пор тихо плачет, когда играет Шопен…