что делают.

Амели осторожно кружит пальчиком по крышке бутылки, задумавшись, она кусает

вишнево-красные губы.

- А под "ними" ты подразумеваешь Светлых, да?

Но это бессмыслица какая-то. Разве они не известны своим даром исцеления и

великодушием? И зачем заражать невинного ребенка, чтобы потом просто исцелить ее?

Я подавляю ехидный смешок в своей груди.

- А разве это не очевидно? Ты будешь в долгу перед ними.

Светлые не благочестивые ублюдки, они хотят, чтобы в них так верили. Они мало чем

отличаются от Темных. Мы просто более честные.

- Я не верю в это, - говорит она, качая головой. Но на ее лице уже появилось сомнение. Она

знает, что в моем объяснении есть толика правды.

- Скажи мне, красавица, что же твои предки Вуду, как они считают, знают про Светлых?

Какова их теория возникновения твоей болезни?

- Они верят, что я была проклята, - пожимает она плечами, закатывая глаза. - Моя мать

полностью согласилась, что они стояли за этим и моя болезнь стала результатом ее

предательства. Все это херня, если ты спросишь меня. Мари Лаво известна как святая. Зачем

кому-то, кто поддерживает благие намерения соглашаться вредить ребенку? Они почитают ее

память, но так далеко отошли от ее учений, что Мари скорее всего в могиле переворачивается.

Я дерзко поднимаю бровь и наклоняюсь вперед.

- Ты ведь понимаешь, что это полная ерунда?

- Что?

- О Боже, моя милая, наивная Амели.

Я понимаю, что это первый раз, когда я произношу ее имя вслух и неоспоримо, что хочу

сделать это снова.

Я не могу бороться с этим - не хочу. Это сильнее меня, проникает в кожу и кости, и

управляет моим языком, словно марионеткой.

- Амели.

- Oui, Oui, мсье Николай, - отвечает она на идеальном французском с тенью улыбки на

губах. Внезапно, я даже не могу вспомнить, что говорил до этого.

Все, что я вижу, все на чем могу сосредоточиться так это на ее губах. На их линии, на том

как они произносят мое имя. Какие они на вкус. Желание ощутить их на коже, пылает в самой

глубине моей души.

- Ты видела меня во сне? Прежде чем я разбудил тебя? - Мой голос низкий и хриплый, и

ничего не могу с собой поделать, но придвигаюсь к ней ближе. Мои глаза покалывает холод, но

все остальные части тела горят в ожидании.

- Да, - произносит она хриплым шепотом.

Я придвигаюсь еще ближе.

- И что же ты видела?

Покусывая губы, Амели нервничая опускает свои великолепные глаза. Она выглядит так

невинно. Женственно и непорочно.

- Тебя, здесь в этой комнате, в этой кровати... со мной.

 - Да, ты издеваешься, - говорит Амели, подняв черно-белое с рюшами платье. - Я это не

надену.

 Я лежу на двуспальной кровати, стараясь не смеяться, когда Амели оценивает французский

наряд горничной. Сейчас середина дня, спустя три дня, как Амели попала ко мне. Три дня, после

которых моя жизнь кардинально изменилась.

 Вчера мы провели весь день за разговорами. Она рассказывала мне о жизни, которую

оставила, ее семье, друзьях. Я расплывчато рассказал ей о магии Темных и Светлых, пока она

внимательно слушала с любопытством в глазах.

 Она не боялась, даже не сопротивлялась больше. Даже сейчас, когда я объяснил, как нам

выжить, она просто кивнула, соглашаясь с этим. Это ...странно. Необычно. И волнующе.

 Я никогда не разговаривал с другим человеком больше двух минут, и обычно только отдавал

приказы, чтобы исполнить свои прихоти. Вставай на колени и соси. Наклонись. Раздвинь ноги.

 У меня никогда ничего подобного не было... ни с кем, осознал я только что. Я только

общался с моим собственным видом, таким образом у меня не было необходимости объяснять

все это дерьмо. Я даже не думал намекать человеку о моей истинной природе.

 Но Амели другая. С ней я чувствую себя в своей тарелке. Черт подери, с ней я чувствую себя

в безопасности, но я знаю, что без всяких усилий могу уничтожить ее. И в глубине моего

сознания, погребенные под отрицанием и тайнами, я понимал, что это все еще реально.

 Я наблюдаю, как Амели в руках крутит колоритный наряд, ища остальную ткань, и я не

могу ничего поделать, как только посмеяться.

 - Стандартная униформа, милая.

 В неверии ее глаза расширяются.

 - Ты серьезно? Почему? Кто в здравом уме посчитает это подходящим для стирки белья и

мытья полов?

 Я оглядываю комнату с поднятыми бровями.

 - Хмм, ты ведь помнишь, где находишься? Это место фантазий и иллюзий. Развратный фарс.

У каждого есть своя роль, и мы не выходим из образа.

 - Но, но... это просто... неправильно, - дуется она.

 - Хей, на многих девушках гораздо меньше одето. Может захватить тебе один из таких

прикидов?

 - Нет! Нет, в этом нет необходимости, - фыркает она. - Я так полагаю, что высокие туфли

Мери Джейн часть фантазии тоже.

 - Ясно, - отвечаю я, приглаживая руками волосы. Амели наклоняет голову и прищурившись

оценивающе смотрит за движением.

 - Ты выглядел лучше, если бы подстриг волосы.

 - Прошу прощения? - спрашиваю я с издевкой.

 - Я имею в виду, ты, эээ, я... неважно. Забудь, что я сказала.

 Она снова начинает вертеть в руках платье, но румянец на ее щеках, говорит мне, что она

далеко не закончила свой комментарий.

 - Нет. Я хочу услышать. - Недолго думая, я нежно беру ее за подбородок и поворачиваю ее

голову так, чтобы Амели встретилась с моим взглядом. Он обжигает, но меркнет перед другими

частями меня, которые просто пылают. - Скажи, прошу.

 Она пожимает плечами, но ничего не делает, чтобы отстраниться от меня. Вместо этого она

делает шаг ближе, и подносит руку к моей голове, чтобы нежно пропустить волосы через

пальцы.

 - Просто, у тебя шикарные волосы, но они всегда лезут в лицо. Это делает тебя старше. Тебе

следует немного подстричь их и зачесывать назад. Пусть люди видят тебя.

 Видеть меня? На кой черт, мне это надо?

 - Не уверен, что людям понравится то, что они увидят, - тихо отвечаю я, тут же пожалев об

этом. Это слишком лично, слишком...честно.

 Искренняя улыбка украшает ее губы, заставляя эти неземные глаза сверкать на фоне ее

темных, пышных волн.

 - В это трудно верится, Николай.

 - Ну, может быть, ты просто доверчивая, - отвечаю я, чувствуя, как уголки моего рта

тянуться в искренней ухмылке. - И я просил тебя вчера называть меня - Нико.

 Опустив руку, она стыдливо пожимает плечами, отстраняясь от моего прикосновения, и я

мгновенно чувствую, как возвращается холод, Сырая, темная пустота. В течение нескольких

дней, Амели стала для меня такой же теплой и яркой, как солнце.

 Она стала моим светом, и я никогда не думал за миллион лет вечности, проведенной во

тьме, что когда-нибудь смогу желать подобное.

 Я знаю, чувство — это не реально - просто невозможно. Обман, ложь. Даже сейчас, я хочу

этого. Хочу сделать шаг в солнце с ней. Хочу, чтобы ее улыбка согревала меня внутри. Я хочу,

чтобы эти светлые глаза проникли мне в душу и увидели... другое... во мне. Я почти не

притронулся к девушке, но она знает обо мне больше, чем кто-либо на белом свете.

 У нее уже десять лет воспоминаний - моих воспоминаний - чтобы доказать. И по этой

причине, мне спокойно.

 - Нико, да? Много ли Ников в Греции? - спрашивает она, закидывая ее загорелые, босые

ноги на кровать. Края ее крошечных, шелковых пижамных шортиков задираются на бедрах, и я

молча благодарю Надю за предоставление такой очаровательной пижамы. Придется прибавить

ей жалование.

 - Есть, но никто и в подметки не годится мне, - отвечаю я, отводя мои благодарные глаза.