Разместились в лесной глуши, закусили сухим пайком и, выставив часового, легли спать.

В лесу было необыкновенно тихо — как всегда поздней осенью. Последние два дня стояла теплая погода, прошли не по-осеннему сильные дожди, и снег, который выпал несколько дней назад, смыло бесследно. Кое-где на припеке, в затишье, скупо зазеленела трава. Зима, которая, казалось, уже объявила природе свой неумолимый и жестокий приговор, отступила, как говорится, в неизвестном направлении.

Кремнев тоже улегся под елью, бросив под бок охапку сухих еловых лапок. Но спать, как видно, не собирался. Достав карту, он долго изучал ее, делая карандашом какие-то пометки, потом закурил и тронул за плечо Шаповалова:

— Спишь?

— Да нет, товарищ капитан, — сразу отозвался тот. — Думаю.

— Ну, если не спишь, рассказывай про своего «Троянского коня».

...Выслушав подробный план диверсии, которую задумал Шаповалов, Кремнев долго молчал. То, что предложил старший сержант, было настолько неожиданно и просто, что на какое-то время капитан даже растерялся. В его голове никак не укладывалась мысль, что такую сложную задачу, где, казалось, не обойтись без законов высшей математики, можно решить с помощью простейших арифметических правил.

— Слушай, старшой, да это же просто гениально! — наконец произнес он и сел.

— Это, товарищ капитан, единственное, что нам под силу сделать, — скромно заметил Шаповалов.

— Вот именно, под силу! На всю эту операцию хватит шести или семи человек!..

— Мне лично нужны только двое: Мюллер и Бондаренко. Да еще форма лейтенанта-эсэсовца.

— Бондаренко не знает языка.

— И не надо. Будет сурово молчать. При его комплекции и при его характере это будет выглядеть вполне естественно.

— Сколько примерно понадобится тола?

— Для верности — килограммов сто.

— Не мало, — озабоченно протянул капитан и задумался.

— Тол можно попросить у партизан.

— Ну, что ты! — безнадежно махнул рукой Кремнев. — Мне Скакун рассказывал, как они тол добывают. Выплавляют из немецких мин и снарядов. Свяжусь с Центром, это будет надежней.

Медлительный двухкрылый самолет с Большой земли прилетел следующей же ночью и, по условному сигналу, сбросил все необходимое. Два тяжело нагруженных парашюта опустились на поле, невдалеке от заброшенного льнозавода. Ящики, обернутые ватой и брезентом, перенесли в лодки и переправили на остров.

...Это был клад, настоящую цену которому знает только тот, кому довелось воевать в глубоком тылу врага. В ящиках было сто пятьдесят килограммов тола, нужное эсэсовское обмундирование, тридцать тысяч автоматных патронов, четыре новеньких немецких автомата и два пистолета, шестьдесят ручных гранат, двадцать четыре магнитных мины, ручной пулемет и к нему — десять тысяч патронов и четыре запасных диска, двадцатидневный запас продовольствия из расчета на двенадцать человек, аптечка с большим набором медикаментов — от бинтов до порошков от кашля.

Кроме того, в один из ящиков были положены свежие газеты.

Кремнев развернул «Красную Звезду» и на первой же странице увидел сводку Совинформбюро. Фраза: «На Ржевском направлении бои местного значения», — была дважды подчеркнута красным карандашом. Кто это сделал и для чего, Кремнев понял сразу.

«Спасибо, дорогие друзья, за хорошую весть, — улыбнулся Кремнев. — Постараюсь, чтобы до нужного часа там никаких изменений не произошло».

В дверь землянки постучали. Василь поднял голову, и рука его невольно потянулась к пистолету. На пороге стояли три немца, из них двое — офицеры.

— Стрелять не надо, товарищ капитан. Свои, — довольный эффектом, который произвел на командира их маскарад, улыбнулся, Шаповалов. Козырнув, уже серьезно добавил: — Майор фон Мюллер, старший сержант Шаповалов и рядовой Бондаренко готовы для выполнения операции «Троянский конь».

— А знаете, неплохо, — придирчиво оглядев разведчиков, весело сказал Кремнев. — Вот только у Бондаренко шинель коротковата.

— После разгрома под Москвой форма у немецких солдат стала не очень стильной, — успокоил Кремнева майор фон Мюллер. И добавил: — Зато обер-лейтенант Шаповалов — просто шик!

Форма и действительно сидела на Шаповалове так, будто по нему была сшита. Бледное продолговатое лицо интеллигента, голубые глаза, белокурый завиток волос, скромно выглядывающий из-под высокой фуражки, красивые руки с тонкими белыми пальцами — все это очень соответствовало офицерским погонам, той форме «лучшего» представителя «лучшей» в мире расы, которую он и должен был представлять. Единственным недостатком был небольшой рост, но фон Мюллер успокоил и тут, горячо заверив, что и среди чистокровных арийцев далеко не все — великаны.

— Шаповалов хорош, — согласился Кремнев. Немного помолчав, спросил: — А как же с документами? На станции у вас обязательно потребуют документы.

— Мои документы, капитан, самые что ни есть подлинные и имеют не малый вес, — ответил за Шаповалова фон Мюллер. — А этого достаточно. В немецкой армии слово старшего по званию офицера — закон для каждого, кто ниже рангом. А комендантом на такой станции, как Вятичи, может быть лейтенант, самое большее — обер-лейтенант.

— И все же надо уточнить, кто там комендант, прежде чем туда идти. Слышишь, Шаповалов?

— Есть уточнить! — козырнул старший сержант.

— И сделать это нужно сегодня же. Разыщи Рыгора Войтенка и передай ему мою просьбу. А лучше сходи с ним сам к Ольховской — она в немецкой окружной комендатуре работает. Тем более, что нам пора наладить с нею связь.

— Слушаю, товарищ капитан! — повторил старший сержант и вышел из командирской землянки.

Наскоро переодевшись, он положил в карманы по гранате, взял пистолет и направился в секретную «гавань», где скрывался весь их «флот».

...Войтенок был дома. Он вышел открыть дверь в длинном старом тулупе, подняв огромный воротник, из которого торчал только его курносый нос. Пропустив разведчика в хату, Рыгор сразу же полез на печку:

— Трясет. А во рту — будто полыни наелся...

Выслушав, о чем просил Кремнев, отрицательно покачал головой:

— Не смогу. Знобит. Иди, парень, один.

— Но я не Знаю куда! — возмутился Шаповалов.

— А ты слушай, и будешь знать, — спокойно ответил ему Рыгор. — Деревня Заборье, где живет Валя, небольшая. Двадцать хат по одну сторону улицы, двадцать — по другую. Стоит она среди поля, вдоль шоссе. Один конец ее глядит в сторону имения пана Ползуновича-Вальковского, а другой — в сторону местечка. Так ты заходи в деревню с того конца, что от местечка. Десятый дом слева. В самой деревне немцев нет, их гарнизон в местечке, а комендатура в имении. Но патруль ходит и по деревне. Ты остерегайся, прошмыгни в дом через сады — садов там много, у каждого хозяина. Постучи дважды. Первый раз — три удара косточками пальцев в окно. Второй раз — трижды кулаком в дверь. Дверь откроет либо женщина лет пятидесяти, либо молодая девушка. У нее родимое пятнышко на левой щеке, сразу в глаза бросается. Это и есть Валя Ольховская. Ты Вале и скажи, как только порог переступишь: «Дядька Рыгор тебя на свадьбу приглашает».

Она же должна ответить: «Спасибо, но еще не нагнали самогонки».

Когда она так ответит, — говори ей все, что надо. Понял?

— Ну, и много же у тебя слов в запасе, дядька Рыгор! — вытирая рукавом лоб, покачал головой старший сержант.

— Иному ветрогону лучше двадцать слов лишних сказать, чем два не договорить: бывает, с пол дороги вернется и снова ему все с начала объясняй, — спокойно отпарировал Рыгор и с головой залез под тулуп.

Шаповалов исподлобья посмотрел на тулуп, снисходительно улыбнулся, но промолчал. Встав с лавки, сказал:

— Спасибо за совет. Я пошел. Дверь за мной закроете?

— Э! Кому надо — прикладом откроет! — буркнул Рыгор и добавил — Иди с богом!..

Переступив порог довольно большой, поделенной на две половины хаты, старший сержант Шаповалов на миг растерялся: очень уж не по-деревенски чисто было в комнатах. На полу, светившемся свежей краской, лежали широкие ковровые дорожки. На окнах, плотно закрытых ставнями, висели богатые гардины. На широкой никелированной кровати, ослепительно сверкавшей под ярким светом большой лампы, висевшей над столом на блестящей бронзовой цепочке, возвышались две белые пышные подушки. Вторая такая же кровать с такими же подушками виднелась в боковушке, дверь которой была раскрыта настежь. А рядом с кроватью, в углу, стоял пузатый, кованный латунью, сундук.