Вот так. Хорошо. Давно я знаю тебя, знаю твою любовь к паутоанскому народу и потому именно тебе хочу в свои последние часы рассказать о сокровенном.

Это было давно. В те времена, когда жизнь нашего народа считалась полной, чудесным образом гармонировала с природой, а человек с восторгом и изумлением взирал на тайны Вселенной. Предания говорят, будто небо и земля тогда находились ближе друг к другу и люди, случалось, становились богами, а боги любили жить среди людей. То, что теперь мы относим к области чудесного, непостигаемого нашими чувствами и даже умом, тогда являлось доступным пониманию не только избранных, но и простых паутоанцев. Однако очень многое из того, что освоено человеком в наши дни, разумеется, было еще недоступно древним. Я хочу утешить себя мыслью о том, что, может быть, тебе удастся соединить знания, разделенные веками, и, когда ты изучишь свойства Золотой Ладьи, открыть ее тайну.

Род наш, как ты знаешь, старинный, и семейное предание говорит, что на Паутоо во времена великого правителя Нийона жил смелый и мудрый человек, которого звали Преойто-Моу. Тебе известно, что паутоанцы в далеких странствиях и смелых путешествиях обнаруживают большую предприимчивость и много истинного мужества. С островов Паутоо еще в древние времена в далекие страны отправлялись хорошо оснащенные суда. Уже тогда предки наши общались с народами, о которых европейцы узнали не так уж давно. Так вот, предание гласит, будто именно Преойто-Моу, наделенный пытливым умом, необыкновенной жаждой познаний, и был создателем паутоанского флота. Он первым предпринял отважные морские путешествия, чем и прославил Паутоо. Царь Нийон приблизил Преойто-Моу, щедро вознаградил его, и Преойто-Моу стал одним из самых значительных людей в стране, а вскоре полюбил прекрасную царевну Рагнаа.

Говорят, что еще в те времена паутоанцы якобы ходили к берегам островов, которые теперь называют Новой Зеландией, и Преойто привез оттуда чудесную птицу поэ. Темно-зеленая, отливающая блеском, словно сталь, с пучком белых, как морская пена, перышек на изящной шейке, эта птица наделена такой способностью петь, какой не обладает ни одна из ее пернатых сородичей. Поэ превосходно подражает всем услышанным звукам, особенно голосу человека. Преойто-Моу в долгом пути от новозеландских берегов пел песни своей родины, и поэ научилась петь голосом Преойто-Моу. Никто не мог отличить ее песен от песен Моу, который был превосходным певцом. Чудесную птицу он подарил принцессе Рагнаа, и с тех пор в прекрасном дворцовом саду часто слышалось пение Преойто, а ее сердце стало принадлежать прославленному моряку.

Царь Нийон воспротивился этой любви, так как обещал свою дочь князю Тансея, но Рагнаа и слушать не хотела ни о ком, кроме Преойто-Моу. Всемогущий правитель Паутоо не в силах был противиться единственной, беззаветно любимой дочери. Он знал ее порывистость и отвагу, настойчивость и волю, понимал, что, полюбив, она будет готова на все вплоть до смерти, и пустился на хитрость. Он дал согласие на ее брак с Преойто-Моу, но при том условии, что знаменитый открыватель дальних и богатых стран женится на его дочери только по возвращении из плавания к легендарной земле Анупау.

Узнав о таком решении, Рагнаа в отчаянии бросилась к своему дяде, верховному жрецу храма Буатоо, умоляя его повлиять на отца, уговорить отца смягчить свое решение, так как боялась, что Моу не вернется из опасного похода к таинственной стране.

Жрец, любивший свою прелестную племянницу, утешил ее, пообещав непременное возвращение Преойто-Моу, если она вернет любимому его подарок и если эту чудесную птицу он будет всегда, в течение всего похода, оберегать, лелеять и держать при себе.

Все дни и вечера стала проводить принцесса в своем саду среди прудов и фонтанов, окруженная диковинными растениями и прекрасными постройками, созданными искуснейшими мастерами Паутоо, напевая песни прощания с любимым, и птица поэ научилась петь ее голосом.

Быстро пролетели оставшиеся до похода дни. Вот уже готовы суда, предназначенные для невиданного плавания, вот уже наступил час расставания.

Принцесса Рагнаа вернула Моу его дар.

Ушли корабли к неизвестным, манящим и страшным берегам.

Во многих странах побывали отважные мореплаватели, везде спрашивая людей о путях к таинственному материку Анупау, но нигде не могли узнать о нем ничего определенного. Прошло больше года, а моряки, истосковавшиеся по родным островам, все еще не могли ничего разведать и начали впадать в уныние, болеть, а некоторые из них умерли, так и не дождавшись возвращения на родину. Трудно было Преойто-Моу, труднее, чем всем остальным, однако у него было великое утешение — птица поэ, не устававшая петь голосом любимой.

Не мог вернуться Преойто-Моу, не найдя земли Анупау, потеряв надежду на счастье с любимой, и отважился пересечь Великий Океан. Много месяцев шли суденышки через ласковый в ту пору и спокойный океан. Все же достигли смельчаки цели, и свидетельство тому стоящий и до сих пор на Паутоо обелиск с изображением медного человека, вывезенного из той удивительной страны. Но обратный путь оказался ужасным. Разыгрались бури на Великом Океане, погибло два суденышка вместе с находившимися на нем моряками, и люди сбились с пути. Не знал и Преойто-Моу, как довести оставшиеся суда к благословенным родным берегам Паутоо, растерявшись среди необозримых волн, обуянный ужасом перед величием и безответственностью стихий.

И тогда произошло чудо. Птица поэ превратилась в Золотую Ладью, в маленький кораблик с крыльями такими же, как у поэ, с носом таким же, как у поэ. И кораблик этот, висевший на тоненькой золотой цепочке, всегда указывал на Паутоо.

Исполнилось пророчество верховного жреца: не потерялся Преойто-Моу в безбрежных водах океана, нашел благодаря Крылатой Ладье дорогу к родным островам, благополучно прибыл в Макими, но там его ожидало непоправимое. В тот самый час, когда поэ перестала петь, превратившись в Золотую Ладью, навеки умолкла, так и не дождавшись возлюбленного, принцесса Рагнаа.

Вот о чем говорит наше семейное предание, — закончил старый Преойто, надолго опустив веки, застыв в своем кресле. Я с тревогой смотрел на него, улавливая в неподвижном теле признаки жизни, не представляя себе, почему в эти, как он считал, предсмертные часы он истратил столько сил и времени на пересказ семейного предания.

Быстро темнело. С океана потянуло оживляющей прохладой, зашумели за верандой беспокойные ночные обитатели тропиков, а я все сидел у кресла Преойто, боясь нарушить покой его, раздумывая над случившимся.

Вдруг он открыл глаза. Спокойно, будто и не впадал в длительное небытие, поманил меня к себе и четко выговорил:

— Пойди посмотри, не появились ли поблизости от нас чьи-то слишком внимательные уши.

Я снова осмотрел все помещение, правда довольно невнимательно, так как пребывал в состоянии несколько растерянном и возбужденном. Когда я вернулся на веранду, Преойто протянул мне связку ключей.

— Пойди к черному шкафчику, что в моей комнате. К тому, инкрустированному бирюзой и перламутром. Отомкни его этим ключом. На задней внутренней стенке увидишь отверстие. В него опусти вот этот мой перстень, и тогда откроется потайная дверца. Увидишь вырезанную из кости шкатулку. Возьми ее и неси сюда.

Я проделал все в точности. Почему-то у меня дрожали руки. Нервы были возбуждены, и я ругал себя, что против обыкновения владею собой далеко не так, как должно.

Резная шкатулка была поставлена на низенький столик у кресла больного. Преойто смотрел на нее как-то пристально, вроде даже весело. Лицо его, темно-бронзовое, почти коричневое, с чертами строгими и впечатляющими, было особенно величественно в этот момент, а в глазах, спокойных и мудрых, светилась лукавинка. Руки у него были тонкие, умные; они потянулись к шкатулке, и шкатулка распалась. Я не успел заметить, как это произошло. Передо мной была Золотая Ладья, какую описал только что Преойто.

На большой пластинке полированного рубина была укреплена стоечка с кольцом. К верхней части кольца на тончайшей цепочке (без лупы не рассмотреть звеньев) висела крылатая лодочка искусной работы.