И Федор засобирался домой на полном серьезе. Завернул в куски брезента, обвязал шпагатом и уложил в мешок топоры, ножовки, прочий плотницкий инструмент. Затем принес откуда-то два новехоньких огнетушителя и связку тонких лиственничных жердей. Все складывает возле вагончика и прикрывает толем. Время от времени он поглядывает в мою сторону и шевелит губами. То ли ругается, то ли это у него такая манера выражать свое недовольство.

Мне надоело сидеть без дела, я окликнул Федора и попросил взаимообразно бутылку водки. Он удивился и принес. Пока здесь Федор готовится к отъезду, схожу и поищу соседей. Не с пустыми же руками являться.

Вчера стояла хорошая погода, но ночью задул сухой морозный ветер, сбил с лиственниц остатки хвои и усыпал тропу ивовыми листьями. Небо оставалось по-прежнему высоким, но и неторопливо плывущие тучи, и само солнце, казалось, ветер душит промозглым холодом. Снега все не было, только колючие ледяные крупинки больно хлестали в лицо да на застывших лужицах надуло белые гребешки.

Я обогнул скалы, перебрался на другой берег Чилганьи и неожиданно открыл еще одну вырубку. Разбросанным по ней черным потрескавшимся пням, наверное, уже было за пятьдесят. Сердцевина у них давно выгнила, бурундуки натаскали туда семян шиповника, и прямо из пней выросли большие кусты. На них густо висят крупные темно-вишневые ягоды, и издали кажется, будто кто-то, забавляясь, расставил по вырубке красивые букеты.

Иногда среди пней встречаются кусты жимолости и красной смородины. Жимолость почти вся обсыпалась, но смородины оставалось еще очень много.

К протокам, где я когда-то разрушил перегородки, добрался только к обеду. В этот раз я не прятался. Шел себе по берегу, гремел галькой да крушил лед в лужицах, и, наверное, шум от моих сапог был слышен на целый километр.

В том месте, где сливаются протоки, появились два новых кострища и сделанный на скорую руку навес из веток кедрового стланика. Здесь же валялись три пустые консервные банки и пачка из-под сигарет «Ту». Кто-то провел у реки ночь, но когда это было — понять трудно.

Я немного отдохнул под навесом и направился вдоль левой протоки. Нерест давно кончился, из-за шуги ловить мальму нет никакой возможности, и, наверное, мои соседи давно сидят в поселке.

Но, оказывается, я не прав. Мои соседи продолжали промышлять мальму, если не с прежним успехом, то ничуть не с меньшей настойчивостью. Они соорудили новую перегородку, и разрушить ее можно было разве что бульдозером. От берега к берегу был перекинут толстый, привязанный за лиственницы трос. Во всю длину троса стояла высокая, сплетенная из проволоки сетка, которую обычно используют на заборы. И мне вдруг расхотелось искать своих соседей, хозяев перегородки, хотя они успели протоптать к своему жилью тропу.

Я постоял у перегородки и направился к себе. Стало очень тоскливо и захотелось увидеть Федора. Может, и на самом деле не стоит гнать его отсюда? Пусть только снимет капканы, и будем жить вместе, пока не поставим у Чилганьи сенокосный поселочек. Завтра же начнем строить баню с полком и обложенной камнями печкой.

На стане Федора нет, но, по всему видно, он где-то неподалеку. Возле вагончика лежит связка капканов, здесь же брошенный кое-как мешок с инструментом. Рядом куски брезента и обрывки шпагата. Такой беспорядок не в натуре Федора. Наверное, очень уж торопился разделаться с капканами, вот и оставил все как попало. Что ни говори, а устроили драку мы не совсем напрасно. Гляди, как зашустрил.

Растопив печку, отправился в палатку за картошкой и по пути наткнулся на довольно странное приспособление. Рядом с растяжкой, на припорошенной снегом земле, лежала длинная жердь с привязанной к ней косой. Нечто подобное я видел на картинках, где рисовали восставших против помещиков крестьян. Сегодня утром я несколько раз проходил здесь и ничего не было. Откуда же она взялась? Рассматриваю самодельное оружие, зачем-то пересчитываю тугие проволочные кольца, которыми коса прикреплена к жерди, и ничего не соображаю. Нужно проверить мешок с инструментом. Вытряхиваю его прямо на землю и вижу, что там не хватает топоров и ножовки. А ведь сегодня утром Федор при мне упаковывал все это.

Начинаю догадываться. Наверное, в одну из Федоровых петель попал олень, лось, а то и медведь, но ружья-то у него теперь нет, он и вооружился. Но почему Федор бросил уже готовую пику? Может, сконструировал более подходящее оружие или, пока он здесь возился, зверь порвал петлю и удрал?

На душе все тревожней. За это время можно смотаться бог знает куда, а его все нет. Приготовив обед, еще с полчаса шатаюсь по стану, затем торопливо съедаю тарелку ухи и отправляюсь на поиски Федора. Сегодня ночью выпала небольшая пороша, и я смог бы идти по оставленным Федором следам, но во мне почему-то живет уверенность, что все произошло у той ловушки, где висит Найда, и я отправляюсь туда по дороге.

Добрался к ручью, где Мамашкин убил лося, заворачиваю в кусты и вижу ловушку. Она по-прежнему насторожена, и вокруг никаких изменений. Я уже хотел подойти и спустить дверцу, как вдруг заметил явственно выделяющийся на припорошенной траве след. Совсем недавно здесь побывал Федор. Только к ловушке он подходил совсем с другой стороны, чуть постоял и направился к реке. Напротив ущелья Чилганья прижимается к скалам, набитая вдоль реки тропа тянется почти по отвесной кромке, и можно запросто свалиться. Что, если Федор, решив сократить путь, пошел напрямик и разбился? Сапоги-то у него старые, каблуки давно стерлись, а трава и листья сейчас скользкие как лед.

Стараясь не потерять след из виду, почти бегом отправляюсь за Федором. Миную небольшую вырубку, пересекаю болото и оказываюсь в лиственничной гриве. Здесь проходит уже знакомая мне морена. Деревья на ней высокие и стройные. На ближних темнеют беличьи гнезда. Я загляделся и чуть не споткнулся о лежащую на земле лиственницу. Сразу за нею глубокая яма. Поперек ямы еще две лиственницы. Деревья повалены совсем недавно. Пни белеют свежими срубами, вокруг россыпь крупных и мелких щепок.

Перелезаю через поваленные деревья, заглядываю в яму, осматриваю пни. Везде щепки, куски коры, лиственничные ветки. Ни лопаты, ни лома не видно. Земля из ямы разбросана во все стороны, деревья тоже срублены кое-как, лишь бы свалить. Что-то на Федора не похоже.

Еще и еще осматриваюсь вокруг и замечаю какую-то тряпку. Она лежит шагах в двадцати за кустом ольховника. Тороплюсь туда и узнаю шапку Федора. А рядом с нею новая пика. На этот раз к жерди прикреплен длинный столовый нож. На конце ножа кровь.

Мне становится страшно.

— Федя-а-а! Фе-дь!

Запихиваю шапку за отворот куртки, беру пику поудобней и направляюсь к вырубке. Кричу, наверное, в тысячный раз: «Федя-а-а-а! Федя-а-а-а!», огибаю куст ольховника и вдруг совершенно отчетливо слышу человеческий голос. Он еле прорывается через шум Чилганьи, но без всякого сомнения это кричит Федор. Радостно ору:

— Федя! Я здесь! Иду к тебе! — ломлюсь через кусты, падаю и, поднявшись, принимаюсь крыть своего напарника на все корки: — Свинья ты такая! Я здесь уже не знаю, что думать. Сегодня же выброшу все твои капканы к чертовой матери, чтобы и духу не было. Жду его, жду, а он…

Пересекаю русло сухого ручья, поднимаюсь на взгорок и вижу Федора. Он лежит на животе посреди небольшой поляны и глядит в мою сторону. Увидев меня, силится улыбнуться, но тут же падает, ткнувшись лицом в куст голубики.

— Федь, что случилось? Я тебя ищу по всей тайге, а ты здесь…

Федор снова поднимает голову. Его лицо в царапинах, волосы на лбу слиплись от крови, по щекам бегут слезы.

Скоро утро, а я только недавно возвратился с развилки, где ожидал попутную машину. Соорудил посередине дороги треногу из толстых сучьев и прикрепил обрывок картонной коробки, на которой написал: «Внимание! На стане косарей около Усть-Хилгичана тяжело раненный человек. Просим оказать помощь!»

С Федором и в самом деле очень плохо, и никаких лекарств. Пробиться же в пургу через перевал — нечего и думать. Может, у моих соседей, что рыбачат у проток, есть аптечка или какой-нибудь транспорт? Не вертолетом же они сюда летают. Иду к ним, придерживаясь ледяной кромки, раза три уже проваливался в промоины, и в сапогах хлюпает вода, но сейчас не до этого. Главное — разыскать моих соседей.