На дно рюкзака укладываю палатку, затем ватное одеяло, немного продуктов, топор, связанную кольцом пилу. За вторым заходом прихвачу матрац и одежду, а посудой запасусь у лесозаготовителей. Там ее сколько угодно, даже ополовник валяется.

Завтракаю кусочками поджаренного на костре сала, запиваю брусничным морсом и через полчаса готов в дорогу. Надел рюкзак, глянул, чем бы прикрыть оставшийся в котелке напиток, но в последний момент решаю забрать морс с собою. Буду идти и время от времени прихлебывать.

Возле реки тихо и уютно. Над водой кружат пушинки иван-чая, пахнет грибами и тальником. Омут у берега просвечивается до самого дна, и я вижу собравшихся там зеленоспинных остроносок. Килограммовые рыбины кажутся отсюда чуть ли не мальками.

Сегодня все делаю основательно. Жерди подобрал сухие, ровные, каждую затеску вырезаю аккуратно, несколько раз менял местами колышки, перевязывал растяжки, пока на палатке не осталось ни единой складочки, а натянутая парусина зазвенела, как кожа на барабане.

К полудню установил палатку, сварил обед, наколол целую гору дров и решил заняться рыбалкой, да вдруг вспомнил, что не оставил у сваленных возле дороги вещей записки. Чего бы проще черкнуть пару слов, что решил обосноваться у Хилгичана, и сиди здесь хоть неделю. Пока я восторгаюсь удачно выбранным местом под сенокосный участок, явится Шурыга, переправит наше добро к лесозаготовителям и все мои планы полетят вверх тормашками.

Выплескиваю в костер остатки чая и бегу к размытому мосту. У моста пусто, только трясогузка собирает плавающих в канаве комаров да где-то поскрипывает кедровка. Сооружаю большую треногу из досок, прикрепляю к ней записку, вторую записку накалываю на ветку рядом с вещами. Какую-нибудь да заметят.

На обратной дороге завернул к стоянке лесорубов и принялся заталкивать в рюкзак все, что может пригодиться в моем хозяйстве. Кружки, миски, ложки, дюралевый чайник, капроновая веревка, умывальник с крышкой, треснутое зеркало с подставкой для мыла, самодельный подсвечник, топор с ручкой из толстой трубы, кастрюля разнокалиберных гвоздей и еще целая гора всякого добра. Стою, загруженный так, что подгибаются ноги, и с сожалением поглядываю на вытесанное из лиственничного пня кресло со спинкой, подлокотниками и толстой войлочной подушкой.

Бросаю последний взгляд на заброшенный стан и, поправив лямки рюкзака, отправляюсь домой. Да-да! Теперь уже не к устью Хилгичана или как там по-другому, а домой!

Вчерашние знакомые с базы отдыха рассказывали, что совсем недавно поднимались вверх по Чилганье километров на пятнадцать и не встретили ни одного человека. Может, тогда и на самом деле не было, а сейчас появились. Сначала по реке проплыли две пустые бутылки, обгорелая коряга, затем вода выбросила на отмель полутораметровый кол. Его, наверное, недавно заколачивали в землю, потому что один конец у него был расплющен, другой тщательно заострен. Следы топора совершенно свежие. Самое же невероятное, что кол вырублен из крепкого, как звон, бука. Это дерево растет только на «материке», и, как оно попало сюда, не представляю. Из бука получаются надежные клинья для кос, я обрадовался находке и теперь поглядывал на реку чаще обычного. Но там пока пусто. Только однажды пролетели два длинношеих крохаля да у противоположного берега время от времени плескались хариусы.

Я отыскал в лиственничнике невероятно длинную и тонкую жердь, притянул к палатке и начал ладить из нее мачту под антенну, когда на Чилганье показалась бочка. Выкрашенная в ярко-красный цвет бочка с надписью «песок», покачиваясь, неторопливо плыла по реке, пугая рыб и дремавших на берегу куликов. Она завернула в омут, покружила в нем, снова выбралась на течение и, наконец, засела на отмели, как раз в том месте, где я подобрал кол. Я отбуксовал бочку на берег, выбросил лежащие на ее дне камни.

Куда бы мне эту посудину приспособить? Пристроил ее на камни, набросал на дно веток кедрового стланика и залил водой. Внизу развел небольшой костер. Получилась чудесная одноместная купальня с видом на Чилганью. Смущало одно — как я буду влезать и выбираться из нее? Попробовал соорудить подставку из камней, но она слишком ненадежна. Чуть что — и загремишь прямо в костер. Пришлось брать в руки топор и ладить лестницу на четыре перекладины.

Перед тем как забраться в бочку, прогнал рассевшихся неподалеку рыжехвостых кукш. Вдруг какая-нибудь из любопытных птиц дама, а я в таком виде!

В это время на берегу показался Володя. Он очень удивился моему виду, когда же я, пристроив у костра очередной булыжник, полез в извергающую пар бочку — пришел в ужас.

Однако в конце концов мой гость тоже, после меня, забрался в бочку и принялся восторженно ухать на всю тайгу.

Явился он ко мне с любопытной новостью. Вот уже сутки, как их терроризирует медведь. Вчера он украл весь улов Константина Сергеевича. Старик ловил рыбу и бросал на гальку подальше от воды. Обернулся, а хариусов нет. Даже следов не осталось, только чуть в стороне, в песке, отпечатана преогромная медвежья лапа. Потом медведь съел вывешенную для просушки сумочку из-под рыбы, а сегодня утром до смерти напугал самого рыбака. Константин Сергеевич, с удочкой в одной руке и с десятком нанизанных на тонкую тальниковую веточку рыбок — в другой, шел себе и поглядывал на реку. И нужно же было напротив кустов наступить на сухую ветку. Она звонко треснула, и в тот же миг из тальника выметнулся медведь. Константин Сергеевич опустился на гальку и беспомощно уставился на зверя. А тот, подбежав, рявкнул еще раз и ушел в тайгу.

Мы с Володей съели банку свиной тушенки, выпили два котелка чая, затем сходили к лесорубам и принесли оттуда пень-кресло. Правда, нес его один Володя, на мою долю досталась крышка от стола и трехлитровая бутыль с соляркой. По пути Володя рассказал мне, что в прошлую ночь они совершенно случайно поймали топь. Огромную широкоспинную рыбину с желтыми губами. Получилось все совершенно неожиданно — оставили удочку в воде, утром сунулись, а на крючке она. Как выдержало хрупкое удилище — понять трудно.

Я подарил Володе уловистую мормышку, поделился свежеиспеченными лепешками, проводил его до самой излучины.

Возвратившись к палатке, достал коробку с крючками и принялся ладить закидушку на топь. Солнце давно ушло за горизонт, в тайге наступили сумерки, и вязать крючки пришлось уже при свете костра. На наживку использовал небольшого хариуса. Эта топь самая настоящая хищница, и короедом ее не соблазнишь.

Забросив снасть в омут, приготовил рядом с костром постель из лиственничных веток, укрылся меховой курткой и принялся считать спутники. Здесь совсем другое дело. Тепло, уютно, на палец намотан конец исчезающей в омуте лески, лежи, смотри себе вверх да ожидай поклевки.

Над головой разлеглась Большая Медведица, куда-то в неведомую даль мчит и мчит быстрый Лебедь, из-за сопки к ним подкрадывается осторожный Стрелец. Отсчитываю от крайних звезд Большой Медведицы пять расстояний и нахожу Полярную звезду. Она зависла над противоположным берегом Чилганьи, значит, река течет строго на восток.

Леска передает слабый толчок, за ним другой. Подсекаю и вытаскиваю налима. Небольшой, блестящий, словно хорошо смазанная плеть, он возится на берегу, собирая на себя траву и листья. Бросаю его в стоящую у палатки банку из-под томата-пасты. Налим чуть побренчал посудой и затих.

К полуночи насчитал двенадцать спутников и поймал шесть налимов. Все закончилось тем, что я привязал снасть к крайней растяжке, подцепил на нее гирлянду пустых консервных банок и, забравшись в палатку, наглухо застегнул полог. Если клюнет топь, обязательно наделает звону, а мелкие налимчики меня больше не интересуют. Тех, что поймал, хватит за глаза.

На этот раз уснул быстро. Часа в три ночи вдруг что-то рвануло леску с такой силой, что качнулась палатка. Тотчас отчаянно зазвенели банки, и совсем рядом послышалось кряхтение. Спросонья показалось, что заявились знакомые с базы отдыха, запутались в растяжках и никак не могут найти вход в мою палатку. Я поднял голову, чтобы окликнуть гостей, как вдруг рохнуло совсем по-звериному, снова лязгнули банки и все стихло.