Эдвард Ли

ГОЛОВАЧ

Что такое «головач»?

Если вы до сих пор не знаете, то я не собираюсь вам объяснять. Хотя я скажу, чем он не является.

Он не относится к бейсбольной терминологии, никак не связан с «даблом» или «триплом».

Это не ребус и не головоломка.

Не антоним слова «ногач».

Ладно, беру свои слова обратно. Я расскажу вам, что это такое. Отчасти.

Термин «головач» придуман Эдвардом Ли. И, насколько я знаю, родился он в его воспаленном воображении совершенно случайно. Я так и вижу, как он радуется, что придумал, если не совершенно новое слово, то определенно новое его значение. И я убежден, что однажды оно появится в «Википедии». Возможно, переиздание новеллы, наряду с блестящей короткометражной экранизацией, ускорит этот необратимый процесс.

В любом случае, и жизнь и работы Ли всегда преисполнены радости. Когда я представляю себе Ли, почти всегда вижу его улыбающимся. В этой улыбке много не только озорства, но и простой жизнерадостности. Дайте ему бутылочку холодного пивка, стулик в уличном кафе, чтобы он мог наблюдать за прогуливающимися мимо «летними цыпочками», и больше ему ничего не надо. Составьте ему компанию, и в какой-то момент разговора, независимо от того, насколько серьезной будет тема, эта улыбка неизменно появится у него на лице. Как бы говоря о том, что жизнь хороша.

Больше всего эта улыбка запомнилась мне по двум случаям. Первый произошел на одном давнишнем «Всемирном съезде любителей ужасов» в Нэшвилле, первом для нас с Ли. Когда мы возвращались к себе в гостиничный номер перекурить и накатить по пивку, до нас, двух писателей-отшельников, вдруг дошло, что многие из этих любителей ужасов не только были рады встрече с нами. Они ждали этой самой встречи. Они знали и очень любили наши книги. Удивительно, но некоторые из писателей, чьи работы мы читали и которыми восхищались, тоже восхищались нами.

Мы чувствовали себя как та Золушка из сказки.

Помню, Ли расхаживал по номеру с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, мотал головой и улыбался.

Второй случай произошел относительно недавно.

В 2003 году двое отважных, совершенно безбашенный психов — Майклы Кеннеди и Энтони — решили, что из «Головача» получится классный фильм. А еще они решили, что будет клево, если Ли и его приятель Кетчам поработают статистами в роли копов, нашедших у обочины дороги обнаженный труп. И неважно, что Ли никогда раньше не снимался в кино. А я хоть и снимался, это было черт знает, когда. Естественно, мы ухватились за эту затею. По крайней мере, для меня, живущего в Нью-Йорке и Ли, обитающего во Флориде, это был лишний предлог вместе побухать.

А потом еще этот обнаженный труп.

И вот ассистент продюсера уже везет нас из аэропорта Буффало в холмы над сонным городишком Эликотвилл, штат Нью-Йорк. Съемка только завтра, но мы хотим посмотреть место. Сворачиваем на какую-то грунтовку. Накануне прошел дождь, поэтому она вся раскисла. Довольно мрачный денек. Да и холодновато для этого времени года. Едем еще какое-то время, потом видим посреди глуши деревянную хибару. На двери пара оленьих рогов.

Хибара Дедули.

«Ух ты», — говорит Ли, или что-то в этом роде. Он слегка удивлен.

Мы вылезаем из машины, и нас тепло встречают режиссер Арчи, его команда и актер Эллиот Котек, игравший Трэвиса.

Сегодня они снимают сцены в доме, поэтому мы заходим в дверь, перешагивая через кабели и оборудование. В комнате, в кресле-каталке сидит Дик Муллани, игравший Дедулю, а женщина-гример молча рисует ему «кровавую рану». Перед ним стоит старый побитый рабочий стол. Повсюду валяются ботинки, колодки для обуви, оленьи рога, инструменты, и прочий хлам. Тогда я во второй раз запомнил улыбку Ли.

«Здорово!» — говорит он, или что-то в этом роде. «Отлично! Я это себе так и представлял!»

Он жмет руку Муллани со словами: «Вы тоже отлично выглядите!!»

Снова вспоминаю про Золушку. До и после этого, такое выражение восторга я видел разве что на лицах у пятилетних детей.

Хотя если б у меня было зеркало в первый день съемок «Потерянных», я увидел бы такое выражение и на своем собственном лице. Наверное.

Все дело в том, что некоторые писатели вроде нас — хотя и не все, испытывают вполне естественную радость, причем довольно часто. Мы знаем, что то, что мы делаем, это игра. Высокоуровневая игра, дающаяся нам превеликим, как не парадоксально это звучит, трудом. И тем не менее, это игра. И она приносит нам огромное удовольствие. Помните Кэтлин Тернер в начале фильма «Жемчужина Нила»? Когда она заканчивает печатать последние строки своего романа, у нее по лицу текут слезы. Она смеется и рыдает от радости. Писатели особенно любят этот эпизод.

Потому что иногда так и бывает.

Жизнь хороша.

И здорово, когда кучка талантливых, энергичных людей стараются воссоздать твое творение иными средствами. Они тоже играют. Разница лишь в том, что их игра приводится в движение именно тобой. И когда это работает, становится чертовски приятно во многих отношениях.

А еще это очень похоже на то, будто тебя кто-то читает.

Игра в чтение, разве не так?

Мне не важно, читаете ли вы Дж. К. Роулинг, Джеймса Джойса, инструкцию «Как вязать крючком» или «Журнал Американской Медицинской Ассоциации». На этот раз игра заключается в том, чтобы залезть писателю в голову. Увидеть вещи его глазами, понять его сущность и сделать его частью себя, хотя бы ненадолго.

А вы? Вы собираетесь постичь «Головача». Желаю вам удачи.

Это жесткая и веселая игра.

Эдвард Ли сделал ее такой.

С присущей ему радостью.

Джек Кэтчам

Головач.

Сегодня ночью у нас будет головач!

У нас будет такой охрененный головач, что старина Тулли Наттер обосрется в своей могиле от зависти!

Он слышал это слово во всех его вариациях много раз, но не понимал его смысла.

Головач.

Что это?

Глаза маленького мальчика расширились в темноте, словно распустившиеся ночные цветы. Спрятавшись в шкафу скорчившейся, замершей тенью, он приоткрыл дверцу на полдюйма, но так и не смог ничего разглядеть. Его мучило любопытство.

Он должен был, должен был знать, что именно они там делают.

Он много раз слышал, как они говорили об этом — но только едва слышным шепотом, хитро улыбаясь и щуря глаза. Папа, дедушка, и иногда Дядя Хелтон. Так и сегодня, когда Папа пригнал свой трактор с пастбища.

— Этот проклятый Кодилл взял и сломал мою ограду, — ругался Папа. Дедуля оторвал глаза от своего рабочего стола.

— Опять?

— Ага. Вот ведь сраное дерьмо! Пропало еще шесть овец! Господь Всемогущий, надо что-то с этим делать!

Вот тогда Дедуля и улыбнулся той своей недоброй усатой улыбкой. — Что мы должны сделать, сынок, так это устроить головач.

— Точно! Урод украл моих овец уже третий раз за год. Устроим сегодня головач. По-любому! Покажем этому сукину сыну, как воровать моих овец!

Вот как они всегда называли это — что бы это ни было. «Головач».

Как в тот раз, когда он подслушал разговор Папы с Дедулей. Их шепот походил на скрип гравировальной иглы.

— Пап, Мейерс говорит, Маккроу сжег у него сарай с зерном. Он устраивает сегодня головач, приглашает нас присоединиться.

Тем вечером они выпили кукурузной «самогонки», ушли и вернулись только под утро.

Маленький мальчик даже не представлял себе, что это мог быть за «головач». Но он знал только одно: На следующий день Дженни Маккроу не пришла в школу, и больше ее никто не видел…