Движимая благой целью, с которой, собственно, и начинаются неприятности, Лера потихоньку встала с диванчика и бочком направилась к столу. Только он из всей мебели и остался на первоначальном месте. Цель ее была все ближе, собственная находчивость радовала все больше, и вот, когда она уже поверила, что у неё всё получится, это произошло.

Шла она себе, шла, а потом, в одно ужасное мгновение, на ее пути — из ниоткуда — возник Александр. Лицо его было суровее, чем у древних волшебников из книг по истории. И все бы ничего, ну испугалась бы Лера и, поджав хвост, вернулась на диван. Но ее рука, сжимавшая кинжал, сама собой оказалась около его грудной клетки, а лезвие противоестественно легко, без усилий с ее стороны, вошло волшебнику в тело именно так, как он показывал — снизу вверх. И хотя Лера не собиралась этого делать, но рука жила своей жизнью, действовала уверенно, будто Лера была закаленным в боях солдатом и не раз проделывала подобное, или будто на нее заклинание наложили. А может, и впрямь наложили… Александр слегка дернулся и застыл. Глаза его вспыхнули торжеством и болью. Лера дернулась тоже — от неожиданности, нахлынувшей паники и осознания непоправимости содеянного. Она попыталась выдернуть кинжал, словно это помогло бы, но Александр едва заметно мотнул головой и что-то прошептал — что именно, не разобрать. На руки Лере полилась кровь, немного, но достаточно, чтобы её передёрнуло.

«Демоны бы все побрали! — подумала она в сердцах. — Да что ж за день поганый! Все через одно место!»

Александр стал беззвучно оседать на пол. Лера секунду раздумывала, стоит ли подхватывать его с риском сорвать спину, но потом решила, что от нее не убудет. На случай, если он всё-таки выживет. Не мешает подстраховаться, ведь шишка на голове не добавит ему жизнелюбия.

Александр оказался чрезвычайно тяжелым, куда тяжелее, чем ей представлялось. Он заваливался вперед — очень неудобно, потому что Лере приходилось удерживать его, и одновременно не дотрагиваться до кинжала, который до сих пор торчал из его груди. Лера пыхтела, но от удара об пол его кое-как спасла. До дивана не дотащила, но на пол — а главное, на спину — уложила.

И что дальше? Он умер или нет? И извечный вопрос — ей-то что теперь делать?

А дальше началось волшебство. Колба с кровью взмыла в воздух, подлетела к теоретически бездыханному телу Александра и перевернулась, выплеснув своё содержимое на волшебника. Кровь не вылилась сплошной струёй, как должна была бы согласно всем существующим физическим законам, а рассеялась в воздухе и узором опустилась на его тело в соответствии с начертанными символами. Выполнив миссию, колба плавно вернулась на свое место, в штатив, и застыла там, словно ничего и не произошло.

Кровь повторяла четкие линии рисунка, и там, где завершался очередной символ, вспыхивал огонь. Вскоре все знаки полыхали ровным голубым пламенем, и Лера стала всерьез опасаться за сохранность лаборатории. Как бы полноценный пожар не занялся. В любом другом случае она бы предположила, что здесь имеются охранные заклинания, но после проникновения в ее спальню нелепого субъекта в семейных трусах, уже не знала, что и думать. И готовилась к худшему.

Опасения её оказались излишни, пожара не случилось. Огонь горел еще минуту, и никаких попыток вырваться за пределы очерченных символов не предпринимал, он не становился ярче, но и не угасал. Лера неотрывно смотрела на кинжал, торчащий из груди Александра, и только потому не пропустила момент, когда его контуры начали легонько дрожать и расплываться. Он превращался в марево, дымку и, в конце концов, развеялся. После этого осталась рана — маленькая и неопасная, разве может из-за такого пустяка умереть волшебник?

Рана стала притягивать к себе огонь. Это было похоже на водоворот. Один за другим символы гасли с противным шипением, огонь собирался в единый поток и стремительно уходил в тонкий порез, забирался под кожу, растекался под ней, отчего она начинала светиться.

«А что у нас сегодня на ужин? Шашлык. Кто самый голодный?» — Лера пыталась сохранять присутствие духа и шутить. И то, и другое выходило у неё из рук вон плохо.

Вскоре всё тело Александра изнутри подсвечивалось приятным голубоватым цветом, по крайней мере, в тех местах, где кожа была обнажена. Им запросто можно было бы осветить небольшую залу и сэкономить, таким образом, на волшебстве. Лера гадала с чисто научным интересом, сгорит ли её муж в этом внутреннем пламени, и если да, то как тогда воскресать будет. Из пепла, как птица Феникс? То есть лысым и с крылышками? При этом из головы не выходила злосчастная палка и фокусы, которые она выкинула. И она все ждала, когда же рванет, когда все пойдет не так, и даже отодвинулась подальше на всякий случай…

И оно пошло, и оно рвануло, только совершенно иначе, нежели ей представлялось.

— Матвей, как ты себя чувствуешь?

Мать, как обычно, без стука зашла в комнату сына. Матвей спал и во сне спасал миллионы жителей соседнего королевства от происков злых волшебников. Зло было практически искоренено, и Матвей предвкушал искреннюю благодарность и восхищение, с которой встретят его спасенные. Не успел. Еще бы каких-нибудь пять минуточек, и он бы… ээх, да что теперь говорить!

— Мама? — спросил он, протирая глаза. — Мама? Что случилось?

— Ничего не случилось, — ответила мать. — Я просто зашла узнать, как дела. А ты — спишь. — Сказано это было таким тоном, словно Матвей никакого морального права не имел спать.

— А я — сплю, — эхом отозвался он и приподнялся на локтях, поморщившись от боли в истерзанных ладонях. — Знаешь, мне уже лучше. А сколько времени?

— Одиннадцать вечера.

Если Алевтине Григорьевне показалось странным то, что Матвей спит ночью, то кто он такой, чтобы возражать?

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он, поразмыслив и не найдя другой причины, по которой мать его разбудила.

— Нет.

И снова этот тон. Полный двусмысленности, взрывающий мозг миллионами возможных нюансов в диапазоне от категорического, чистосердечного «нет» до яростного безапелляционного «да!»

— Тогда… что?

Матвей совершенно растерялся. Полусонный, беззащитный, он кое-как выбрался из-под одеяла и сел на кровати. Посмотрел на мать — она, кажется, над чем-то размышляла.

— Мне ответ пришел, — сообщила она, наконец.

— Какой ответ? — не понял Матвей.

Мать высокомерно вздернула брови:

— Как это — какой? Как это — какой? На мое письмо брату. Александру.

— И… что?

— И ничего, — скрытое раздражение матери начало прорываться. — Нет его по этому адресу. Уже давно не живет. И как теперь его искать прикажете?

Всплеснув руками, Алевтина Григорьевна уставилась на сына, словно это он был виноват в том, что величайший — по её мнению — волшебник всех времен и народов переехал и её не предупредил. Матвей же едва сдержал облегченный вздох, и тут же в голове его хихикнула темнота, вскинула щупальца и ликующе ими потрясла. Он схватился за голову и застонал — боль была такая, что, казалось, череп сейчас взорвется.

Мать этот жест проигнорировала и сказала, как ни в чем не бывало:

— Я у сестры, Глашки, попробую выяснить, где сейчас Александр. Может, знает.

Темнота в голове Матвея хихикнула еще раз, отчего в глазах у волшебника зарябило. А затем темнота приказала: «Заткни ей рот».

Весело так приказала, издевательски, и в то же время настойчиво, не оставляя возможности увильнуть. Матвей отдернул руки от головы и, невзирая на боль, вскочил с постели. На всякий случай он отошел от матери подальше и прошептал:

— Нет. Ни за что.

«Она мне надоела. Вечно лезет, когда не просят! Заткни ей рот, иначе голову отрублю!»

— Матвей, в чем дело? С кем ты разговариваешь? — прорезался сквозь пелену боли подозрительный голос матери.

— Нет…

«Заткни ее!» — взвыла темнота и ударила. Ударила в полсилы, в качестве демонстрации, однако Матвею показалось, что у него из ушей сейчас мозг вытечет, и глаза из глазниц вылезут, и вообще он весь треснет по швам, как переспелый арбуз под палящими лучами солнца. И тогда кровь испачкает комнату, и это очень огорчит мать. Не в силах устоять на ногах, Матвей по стенке стек на пол и там замер, скорчившись, подперев голову рукой, так как держаться на шее самостоятельно она отказывалась. Все норовила завалиться на бок, если не отвалиться окончательно.