Я никогда не рассказывал бабушке, что у нас в семье не все гладко, она и так очень переживала после развода родителей, не нужно ей еще знать, что ее дочь спивается и раздвигает свои ноги перед всеми желающими. Не должны матери такого слышать о своих детях. Так что я каждые каникулы специально для нее придумываю очередную сказочку про нашу счастливую и красивую жизнь, а после, через силу заставляю себя уезжать из деревни обратно домой. Если честно, это место даже не хочется называть словом «дом», но выбора у меня все равно нет. Ничего, осталось всего полтора года и я вырвусь оттуда, это ведь не такой и большой срок. Скоро все наладится…
Вернувшись после каникул домой, я даже удивился, дядя Витя все еще жил у нас, даже странно, еще никто не оставался с мамой дольше, чем на три недели. Со мной он продолжал общаться так же хорошо, как и раньше. Он даже как-то сказал, что я могу называть его просто Витей, я тогда так обрадовался, наконец-то меня приняли как равного, как взрослого, и я с гордостью стал называть его только по имени.
В разгар третьей четверти, он стал часто заходить ко мне в комнату, когда я делал уроки. Витя брал стул и садился рядом со мной, просто наблюдал, как я выполняю задания. В такие моменты я невольно думал, зачем он садится так близко, ведь за столом еще так много места. А иногда, держа мою тетрадь в одной руке, второй он приобнимал меня за плечи. Мне было очень неудобно сидеть в таком положении, да и, к тому же, от него зачастую неприятно пахло потом и перегаром, но я терпел и старался не дергаться, все-таки он первый и единственный, кто принял меня как равного, и я не хотел, чтоб он решил, что ошибся во мне.
Как-то Витя зашел ко мне в комнату раньше, чем обычно, от него просто несло водярой, футболка на нем задралась до пупка, так, что стало видно его висящий живот, так же, как и всегда, он поставил рядом с мной стул, только садиться не спешил, встал позади меня и положил руки мне на плечи.
— Миша, не надоело тебе все время учиться и учиться? Давай хоть раз поиграем?
— Поиграем? — Разворачиваюсь к нему и удивленно смотрю в его глаза. Если я из игр уже вырос, то он-то и подавно.
— Да, поиграем. Игра называется «Выполни Витино желание». — С этими словами он берет мою руку и впечатывает ее в район своей ширинки, я пытаюсь забрать руку, но он сжимает до боли, не позволяя отстранить ее от своего паха.
Несмотря на то, что мне только летом исполнится семнадцать, я ощущаю себя гораздо старше, наверное стоит сказать «спасибо» за это моей маме, дети, которых лишают детства, вынуждены взрослеть раньше… Так что, хоть я и был девственником, но глупым наивным мальчиком я не был и сразу понял, чего этот урод пытается добиться. Я совершенно не ожидал таких проявлений от единственного маминого нормального сожителя.
Вскакиваю со своего стула, намереваясь свалить из дома, пока этот боров не протрезвеет, но не тут-то было. Как только он понял, что я хочу выйти из комнаты, он схватил меня за волосы и потащил к кровати, с силой швырнул на нее мое тело и тут же придавил своей далеко не маленькой тушей.
— Я так и знал, что ты, сучоныш, не захочешь по-хорошему… но я не против и по-плохому.
С ужасом понимаю, что это точно ни черта не шутка, этот придурок явно настроен серьезно, я дергаюсь, пытаясь хоть как-то скинуть его с себя, но он такой огромный, что, кажется, даже не заметил моих жалких попыток. Когда он приподнялся, чтобы расстегнуть молнию на моих джинсах, я понял, что сейчас мой единственный шанс свалить отсюда: вскочить, врезать ему, сбежать. Опираясь на руки, поднимаю корпус и… не успеваю ничего сделать, мне в челюсть пиздец как больно прилетает кулачище этого борова.
В себя я пришел, уже лежа на животе. Дальше я запомнил только жуткую боль, мерзкое дыхание над своим ухом и отрывки фраз, которые эта свинья произносила, пока разрывала меня на части: «давно хочу», «ходишь, блядь, виляешь жопой», «потом сам просить будешь». Не знаю, сколько это длилось, для меня прошла целая вечность, но этот урод наконец кончил и перекатился с меня на кровать.
— Только… сука… попробуй… кому-нибудь… об этом… рассказать… я убью твою мать… и дам тебе… попробовать… отбивные из нее. — Еле выговорил он, пытаясь отдышаться.
Я это услышал уже на пути к ванной, куда я ломанул сразу, как только почувствовал свободу. От этих слов, от того, что сейчас произошло, к горлу подкатила тошнота. Меня вывернуло сразу, как только добежал до унитаза, мне кажется, я выблевал все, что когда-либо ел в этой жизни. А самым отвратительным было то, что пока я, согнувшись, стоял над унитазом, я чувствовал, как по моим ногам текут струйки его спермы, от этого хотелось блевать еще сильнее, только уже было нечем.
В ванной я проторчал часа три, вплоть до маминого возвращения с работы, все это время я пытался смыть с себя его мерзкий запах и размышлял, стоит ли рассказывать кому-либо о том, что произошло. В итоге решил молчать, мать все равно не встанет на мою сторону, а может, вообще, обвинит во всем меня, хотя бы даже в силу привычки. А полиция… Да кому она когда-нибудь вообще помогала?
На следующий день Витя вел себя так, будто ничего не произошло, можно было подумать, что он просто вчера был очень пьян и реально не помнит, что было. Но так казалось только до следующей его пьянки. Он стал приходить ко мне каждый раз, когда напивался, пока мама была на работе, причем явно дал понять, что если я хоть раз закрою свою дверь на замок, он изобьет мать так, что на ней живого места не останется. Я решил даже не рисковать проверять, врет ли он, и просто сдался. Наверное, я слабак… Но каждый гребаный раз, когда он приходил ко мне, я просто лежал и ждал, когда все закончится.
Когда до летних каникул оставалась пара дней, после школы, я обнаружил на своей подушке записку: «Я рад, что у моей шлюшки наконец-то будут каникулы. Так мы сможем больше времени проводить в постели. Твоя мать с тобой ни в какое сравнение в этом плане не идет. Знаешь, я думаю, нужно тебя посоветовать паре моих друзей».
Я долго сидел на своей кровати и смотрел в одну точку, записка давно выпала из рук и валялась где-то на полу. В голове был полный хаос. Да, я не дал Вите отпор в первый раз, и не сопротивлялся после, но это не значит, что я теперь могу дать любому… Отчасти он не получил отпор, потому что он единственный, кто так долго держится рядом с матерью, и несмотря ни на что, я не хотел, чтобы она ненавидела меня еще сильнее, если бы из-за меня ушел и этот ее «жизненный шанс». Боюсь, вся эта история может закончиться только убийством одного из нас… Черт, о чем я думаю? Мысли в голове крутились, сталкивались друг с другом, было сложно поймать хотя бы одну из них. Но потом все резко пропали и осталось только четкое осознание: так продолжаться больше не может, я должен уехать.