Капитан успокоил собак, положил оружие и сел, чтобы перевести дыхание и как следует обдумать сложившееся положение.

С другой стороны ущелья, менее чем в сотне метров, за ним наблюдал Сьенфуэгос.

— Это тебе не поможет! — в ярости крикнул капитан. — Остров слишком мал, и рано или поздно я до тебя доберусь. И чем дольше ты будешь скрываться, тем хуже для тебя, потому что я подвергну тебя таким пыткам, что ты проклянешь тот час, когда родился на свет.

Пастух ничего не ответил; он знал лишь сотню слов на простейшем кастильском наречии, тогда как его противник говорил с сильным арагонским акцентом. Так что он даже не понял большую часть того, что кричал виконт, а потому продолжал спокойно сидеть, наблюдая за противником и отчаянно пытаясь понять, почему тот так стремится его убить. Вроде бы ничего плохого он не сделал, никого не обидел, хорошо присматривал за козами, не воровал по домам, не приставал к женщинам и даже не спускался в деревню.

Он всего лишь купался в чистой лагуне и позволил прекрасной незнакомке ласкать себя, а потом переворачивался на спину, и девушка открывала ему непостижимые тайны, о существовании которых он даже не догадывался.

Мог ли он отказаться это этого? Мог ли ее оттолкнуть?

Без сомнения, она была важной дамой, одной из тех, которым простой пастух должен беспрекословно подчиняться, и он никогда не позволял себе иного, лишь выполнял ее капризы и просьбы, и по ее приказу оставался неподалеку от лагуны.

Но теперь там сидел виконт со своими ружьями и собаками и ледяным взглядом изучал окружающую местность, отмечая каждую деталь, чтобы найти способ загнать Сьенфуэгоса к пропасти и спустить на него злобных зверюг, которые тут же разорвали бы его в клочья.

Что еще оставалось Сьенфуэгосу? Только бежать.

Он взглянул в небо — солнце стояло почти в зените, как можно точнее рассчитал время и расстояние и, наконец, уверился, что у него получится. Пастух медленно поднялся и удалился, не оборачиваясь, в сторону самых неприступных вершин острова.

Его светлость капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе и хозяин «Ла Касоны», сделал то же самое, решив преследовать его до конца, несмотря на свое глубокое убеждение, что едва ли сможет его догнать.

Позже капитан часто задавался вопросом — что заставило его совершить такую явную ошибку? Наверное, в тот жаркий сентябрьский полдень ему не пришло в голову ничего другого, кроме как двигаться дальше или вернуться в «Ла Касону» и признать, что он потерпел неудачу в попытке отомстить, предпринятой восемь часов назад.

Юркий пастух, похожий больше на дикое животное, чем на человеческое существо, напоминающий своими движениями тех звероподобных аборигенов соседнего острова, с которыми виконту неоднократно пришлось столкнуться, заставил капитана де Луну шагать без устали, за все пятнадцать лет военной службы ему не доводилось столько ходить. Он залезал на вызывающие головокружение скалы, пересекал шумные леса и огибал бездонные пропасти, стремясь к далеким вершинам, возвышающимся в центре острова, и постоянно задавался вопросом: что образованная и утонченная Ингрид нашла в этом грубом и примитивном создании.

Ведь даже он сам, изъездивший подюжины стран, изучивший три языка и прочитавший больше книг, чем иные ученые, чувствовал себя тупым и неотесанным мужланом рядом со своей умной и утонченной супругой. И теперь он не мог понять, как могла подобная женщина увлечься этой доисторической обезьяной? О чем она могла с ним говорить, если весь его словарный запас составлял едва ли сотню слов?

Представить ее в объятиях этого двуногого животного — это примерно то же самое, что вообразить совокупляющейся с одним из его бульдогов. В эту минуту виконт почувствовал внезапное желание послать ко всем чертям этого рыжего, вернуться в «Ла Касону» и обрушить свой гнев на истинную виновницу.

Но он слишком хорошо себя знал, чтобы не понимать — жизнь без Ингрид утратит для него всякий смысл, и главная вина в случившемся, несомненно, лежит на нем самом. Ведь он сам решил уехать из столицы, от всех ее соблазнов, чтобы найти убежище на этом уединенном острове, казавшемся ему краем света, в тщетной надежде уберечь свое изумительное сокровище, вывезенное из Германии. Он не отдавал себе отчета, что похоронить молодую женщину в стенах «Ла Касоны», оставить ее там одну, отправившись преследовать диких аборигенов, еще более опасно, чем оставить ее на свободе в столице, среди толпы изысканных придворных тупиц.

Уже начинало темнеть.

Виконт понял, что ему придется провести ночь под открытым небом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Он уже понял, что придется вызвать войска, чтобы поймать этого неуловимого и неутомимого пастуха, как свои пять пальцев знающего все запутанные тропы острова. Время от времени паренек останавливался и оборачивался, словно приглашая капитана ускорить шаг и выстрелить.

Когда же на вершину скалы с крутыми, словно высеченными клинком стенами легли первые тени, парень вдруг непостижимом образом подпрыгнул, оттолкнувшись шестом, и стал спускаться в пропасть так быстро и ловко, что на несколько секунд капитан де Луна даже позабыл о ненависти и восхитился храбростью и умопомрачительным мастерством, которые ему довелось лицезреть.

Виконту понадобилось больше двух часов, чтобы добраться до вершины утеса, покрывшись потом, рискуя жизнью и ценой неимоверных усилий. Как ни жаль было ему признавать, но это похожее на козу существо скользнуло на дно долины, перелетая с одного крохотного выступа на другой, всего за несколько минут.

Там пастух поднял голову и несколько минут глядел на виконта де Тегисе, который вдруг понял, что всё это было спланировано заранее. Рыжий пастух оставил его на краю пропасти, когда уже надвигалась ночь, а сам тем временем решительно зашагал в сторону «Ла Касоны».

Капитан попытался было повернуть назад, но вскоре совсем стемнело, и мрак окутал окрестные скалы. Стало ясно, что каждый шаг может оказаться шагом в бездну, и потому виконт вынужден был смириться и устроиться на уступе скалы, чтобы переждать ночь, а заодно и поразмыслить в тишине, предаваясь бессильной злобе.

Как ни ужасно провести ночь на краю пропасти, еще хуже осознавать, что какой-то безбородый мальчишка обвел его вокруг пальца, да еще и посмеивался, глядя, как виконт нарезает бесконечные круги по всему острову. Но самым невыносимым было знать, что, пока он торчит на этой скале, соперник отправился к Ингрид и, возможно, в скором времени будет заниматься с ней любовью, смеясь над его безмерной глупостью.

Разумеется, Сьенфуэгос именно так и намеревался поступить. Хотя у него и в мыслях не было смеяться над виконтом, для него не могло быть ничего более естественного, чем вновь встретиться с любимой, пусть даже в последний раз.

Он шел к ней быстрым и твердым шагом более трех часов, благо его зеленые кошачьи глаза могли различить на горной тропе каждый камешек, каждую выбоину. Когда же тонкий серп луны боязливо выглядывал из-за туч, озаряя ущелья и скалы, пастух прибавлял шагу, чтобы скорее добраться до цели. Было уже далеко за полночь, когда он наконец достиг темной и безмолвной громады особняка. Он знал, что сторожевые псы вместе с хозяином прочно застряли на вершине скалы, и теперь некому оповестить слуг о приходе чужака.

Сьенфуэгос оглядел высокую стену, окружающую величественный особняк из красного камня, с разбега воткнул в землю шест, взметнулся в воздух и с математической точностью приземлился с другой стороны. Там он присел, изучая двери и окна и пытаясь понять, что может находиться в таком огромном здании, и в какой из громадных комнат живет та, кого он ищет.

Увы, безуспешно. Для невежественного пастуха этот дворец казался столь таинственным и непостижимым местом, что он даже представить себе не мог, как же он выглядит внутри. Так он и сидел целый час, совершенно сбитый с толку, и в итоге не придумал ничего лучшего, как издать долгий пронзительный свист.

Вскоре послышались встревоженные крики, в доме зажглись огни, и во двор выскочили несколько слуг с факелами в руках, а из окон высунулись две или три женщины, желая увидеть причину суматохи.