Передав бутылку (подержать) Василию, Кареев, стоял у своего «БМВ», долго рылся в карманах в поисках ключа. Все-таки нашел, скрыл дверцу, уселся, включил зажигание и, приняв от Василия коньяк, уложил бутылку на соседнем сиденье.

--Доберетесь, Валентин Николаевич? — осторожно и встревоженно спросил Василий.

— Домчусь, Вася! До свидания, милый человек!

— А бутылки обещанные когда вам передать?

— Каждый вторник, каждый четверг и каждую субботу ищи меня здесь.

— Так до послезавтра, Валентин Николаевич?

--Вася, Вася, родная душа, — сказал Карeeв и врубил первую скорость.

Машина покатила. Карeeв ехал и мурлыкал фальшиво:

         Брали русские бригады Галицийские поля...

Офицер-следователь приподнялся в кресле, потянулся через стол и ударил Василия по лицу. Василий откинулся на стуле, прикрыл глаза. Открыл их, спросил:

— За что, ваше благородие?

--Чтобы нe врал, сволочь!

--Я не вру. И в документах все написано.

--Кто выписывал тебе эти документы?

--Кто выписывал, тот и подписал.

Еще удар. Поодаль сидел Бауэр в штатском, смотрел в зарешеченное окно.

— Это милые цветочки, скотина, — пообещал следователь. — А горькие ягодки тебя еще ждут. Говори, кто тебя сюда заслал?

— Нужда, ваше высокоблагородие.

Бауэр встал. Вскочил и следователь. Открывая дверь, Бауэр разрешил:

— Продолжайте. — И ушел.

— Ты все сказал? — поинтересовался следователь.

— Как на духу, — ответил Василий.

Следователь нажал кнопку звонка. Тотчас вошли двое.

— Через час встретимся. Может быть, за этот час ты что-нибудь вспомнишь. Тогда и поговорим, — пообещал следователь.

Василий все понял, поднялся и направился к тем двоим, у дверей. Его ввели в комнату, похожую на операционную, и местный хирург в серой форме приказал ему.

— Раздевайся.

...Через час его вернули следователю. Следователь заглянул Василию в помутневшие от страдания глаза и спросил:

— Что-нибудь вспомнил?

Василий попытался заговорить, издал даже первый жалкий звук, но говорить не смог. Он беззвучно заплакал.

На аэродроме Вирт, Бауэр и Кареев провожали первую группу. Они уже ободряюще похлопали по плечам отправляющихся в неизвестное трех своих учеников, а теперь смотрели, как те, горбатые от парашютов, шли к самолету, урчавшему включенными моторами. Кареев повернулся к Вирту и Бауэру, улыбнулся ослепительно:

— С почином, господа!

— Вот и начало, — констатировал Вирт.

— И начали точно в срок, — отметил Бауэр. — Поздравляю вас, господин Кареев.

— А я — вас, господин Бауэр. Да, а как мой Вася?

— Плачет, — односложно сообщил Бауэр.

— Когда очень больно, всегда плакать хочется. По моим пунктам проверили?

— Да. Врачи установили, что ампутация руки произведена не ранее двадцати пяти лет тому назад русским хирургом. Бутылка, переданная вам, содержит в себе армянский коньяк без примесей, изготовлена в ноябре сорокового года, а выпущена армянским заводом в оптовое распределение в апреле сорок первого. Документы — подлинные.

— Тогда пусть себе торгует, а, господин оберштурмбанфюрер?

— Пройдет еще одну проверку, — решил Бауэр.

— Что, попытка — не пытка, — согласился Карссв и вдруг рассмеялся, оценив двусмысленность сказанного. — Правда, только не в этом случае.

В умело расширенной, обжитой пещере, на плащпалатке, расстеленной на гладком земляном полу, безмятежно и с удовольствием спал Егор. Жесткий свет яркого солнечного дня проникал через отверстие-вход, но это только заставляло спавшего улыбаться, морщась.

Неслышно пришла Маша, глянула на Егора и осторожно миновала его, направляясь в свой угол. Там, сняв косынку защитного цвета и тряхнув влажными волосами, она развернула стыдливый сверток и, разложив по чемодану рации только что выстиранные лифчик, майку, трусики, прикрыла их снятой косынкой.

А Егор уже не спал: веселым глазом он следил за Машиными манипуляциями. Дождавшись их завершения, заметил ворчливо:

— Твоя чистоплотность, Мария, нас демаскирует.

— Я очень осторожно и незаметно все делала, Егор Иванович.

— Кончили об этом. Постирушки и омовения категорически запрещаю.

--Слушаюсь, товарищ майор.

--И без обид! — разозлился Егор.

— Слушаюсь, товарищ майор, — повторила Маша, помолчала, все-таки обижаясь, но не вытерпела, спросила: — Зачем я здесь, Егор Иванович?

--Не задавай глупых вопросов.

—־Нет, правда. Для того, чтобы разок выйти в эфир, а потом отсиживаться в пещере? Разок выйти в эфир может каждый из вас.

— Ты здесь, значит, ты здесь мне нужна. Я в такие путешествия лишних не беру. Скоро будет твой день.

— Когда?

--Когда все будет готово, когда я к Васе схожу.

--А где он. Егор Иванович?

--Сейчас, скорее всего, в гестапо, у Бауэра.

--А что он там делает?

--Что с ним там делают, вот вопрос! Ах, Вася, Вася!

— Бьют его, да?

— Если бы только били!

— А вы сразу знали, что будет так?

— Да. И он знал. Они должны его отпустить. Там все чисто.

— Егор Иванович, а вы чувствуете за собой право посылать человека на муку?

— Давай, Маша, договоримся, — без интеллигентских рефлексий. У меня в эту войну одно право, оно же и обязанность: жертвуя всем, сделать так, чтобы мой народ победил, принеся как можно меньше жертв.

— Я бы так не смогла, — призналась Маша.

— А от тебя этого и нс требуется.

Сева пришел, когда солнце спряталось за лее. Устало привалившись к стене, он с трудом расшнуровал высокие башмаки, скинул их, вылез из верхней части комбинезона и прикрыл глаза, отдыхая.

— Поешь, Сева, — мягко попросила Маша.

— Сейчас, — ответил Сева, не открывая глаз.

Егор налил из чайника и кружку крепкого чаю, предложил, понимая, что Севе надо:

— Чайку крепенького, Сева.

— Горячий?

— В самый раз. Не обожжешься.

Сева взял кружку и с видимым наслаждением крупными, звонкими глотками выпил ее до дна.

— Сейчас поговорим, или отдохнешь? — осторожно поинтересовался Егор.

— Сейчас, — Сева взглядом следил за тем, как Маша убирает посуду. — Считай, Егор, что первый этап завершен. Санационная отработана до точки. И — самое главное — просчитал и раскопал кабель секретной связи.

— Точно он?

— Подключался, слушал. Он.

— Значит, в операции отключение связи — и обычной, и кабельной, — за тобой. Камень с души снял. Спасибо. Теперь о зонах.

— Давай карту.

Егор расстелил на полу карту, и они пристроились возле нее на животах.

— По порядку, Сева, — предложил Егор.

— Про немцев — и не по порядку — так не бывает, — усмехнулся Сева и начал: — Двух рот для патрулирования всей зоны им, конечно, недостаточно, сам понимаешь. Поэтому стационарными дозорами перекрываются дороги, тропы, речка и ручьи. Страховочные патрули маршируют от дозора к дозору по соответствующему расписанию. Расписание смен дозоров и движения патрулей выполняется неукоснительно. Их временной расчет я тебе нарисую, вот только малость отдохну.

— А не может измениться расписание по прохождении какого-нибудь определенного цикла?

--Цикл у немцев один — недельный.

— Перепроверишь, Сева, еще раз.

— Конечно, перепроверю.

--Твои предложения по проходу для отряда.

--Северо-восточная тропа. Вот здесь. Большая удаленность от населенных пунктов, возможность через лесной массив подойти скрытно и довольно прямой путь для рывка в сетевую зону.

--Принято. Как Алик?

— При мне вошел в сетевую. По-моему, благополучно.

Егор поискал глазами деревяшку, увидел дощечку под спиртовкой, костяшками пальцев постучал по ней:

— Не сглазь, Сева, не сглазь!

Невидимый и камуфлированном комбинезоне Алик лежал в мелколесье и ждал. Дождался, наконец, — метрах в двух от него прошли двое в касках и с автоматами — патруль. Дав патрулю отойти метров на двадцать, Алик сделал стремительный и неслышный рывок — наискось и в обратную движению патруля сторону. Он пересекал пустой квадрат шахматной системы патрулирования.