Было объявлено, что в этот день погода будет ясной, чтобы ни одно облачко не посмело омрачить такое празднество, и так оно и вышло. Появившееся солнце прибавило тепла белозубым улыбкам на живых молодых лицах, да и на лицах глубоких стариков. Заскорузлые от тяжелой работы руки с энтузиазмом хлопали быстроногим танцовщицам, вертящимся под музыку. Тут и там люди сбивались в небольшие кучки, чтобы поглазеть на различные представления. За пенни жонглеры и акробаты демонстрировали свою ловкость, а шуты в нарядах времен рыцарей, с пристегнутыми вокруг талий искусными муляжами лошадей забавляли зрителей потешными рыцарскими турнирами.

Лорд Сэкстон с супругой обходили ярмарку, останавливаясь время от времени возле ларьков или на открытых местах, чтобы посмотреть менестрелей или танцовщиц. Люди расходились перед ними, но, казалось, тут же смыкались за их спиной. Где бы супруги ни останавливались, веселье скоро начинало стихать, потому что многим хотелось постоять с наполовину осушенной кружкой в руке и просто поглазеть на страшного лорда. С опасливым проворством дети прятались в материнские юбки и выглядывали оттуда на приближающегося злого великана в безжизненной маске и со зловещей походкой. Хотя арендаторы говорили о лорде Сэкстоне в уважительном тоне, их больше тянуло порассуждать о том, что за ужасы скрываются под шлемом и как отважна эта леди, раз ей приходится каждую ночь видеть такое. С простодушием привирали о том, как лорд одолел банду разбойников; говорили, что он имел дело со знатными людьми и был беспощаден. Вместе с тем рассказывали, что он со своим управляющим наезжал к ним и расспрашивал о том, как они живут и справедлива ли арендная плата, которая взималась с них раньше. После тяжких условий жизни при лорде Тэлботе Сэкстон удивил всех и заставил проникнуться к себе благодарностью, снизив арендную плату более чем наполовину.

Весть о его приезде быстро распространилась среди селян. Лорд Сэкстон вернулся домой, и появилась надежда, что беды, которые обрушились на них, закончатся. Возникло новое представление о справедливости, а следовательно, и о том, что правомерно, а что — нет. Не допускалась даже возможность того, что чашу весов правосудия могут поколебать денежный мешок или сила. Они ничего не имели против строгого, но справедливого суда, с которым можно было жить. Ничья жадная рука не смела дотянуться до них в своем наглом притязании, и всем как-то было от этого легче.

Во многих отношениях Сэкстон перестал быть в глазах селян диковинным зверем и ассоциировался с образом могущественного лорда. Теперь они презрительно смеялись над сказками о том, будто он летает по ночам, подобно огромной летучей мыши. Он вообще стал для всех жителей кем-то вроде героя, и они стали оскорбляться, если кто-то несправедливо ругал его.

Однако несмотря на всю преданность и уважение, они никак не могли преодолеть в себе скованность при виде находившейся рядом с Сэкстоном леди. Они забыли, что некогда Эриенн жила среди них и также толкалась на рынке. Теперь она была для них только хозяйкой поместья, и лишь непринужденное и спокойное общение Эриенн с человеком, который невозмутимо сопровождал ее, значительно уменьшало настороженность местных жителей. Они благоговейно наблюдали за тем, как Эриенн смеется и щебечет с лордом. Ее рука, покоящаяся на руке лорда Сэкстона, трепетная реакция на его прикосновения, их интимное перешептывание весьма способствовали тому, чтобы рассеивать таящиеся сомнения.

И уж наверняка им не доводилось встречаться с такой милосердной леди, как Эриенн Сэкстон. Матери довольно улыбались, видя, как она прикасалась к детям, наклонялась, чтобы поцеловать их. Эриенн раздавала сладости беспризорным и часто останавливалась, чтобы погладить подбегающих к ней малышей. Уже скоро среди женщин началось жужжание о том, как Эриенн держала какого-то младенца на руках и покачивала его, прижав к груди. Рассказывали даже, как сам лорд смеялся при виде агукающего малыша и протянул мальчику, заигрывая с ним, палец в черной перчатке.

К исходу дня опасения испарились, и воцарилось радостное ощущение согласия. Пусть Сэкстон и имел вид человека не столько обожженного языками пламени ада, сколько рожденного в них, жители сошлись на том, что их гораздо больше устраивает он — в качестве лорда и его леди — в качестве хозяйки их земель.

По крайней мере, некоторые из них утвердились в этой мысли после того, как мэр Мобри решил присоединиться к сыну во время поездки последнего в Сэкстон-холл. В то время как помыслы младшего Флеминга крутились вокруг состязаний по стрельбе, старший выказывал неослабный интерес к азартным играм. Это проявлялось во множестве форм — от спрятанного камушка под одной из трех чашек до примитивных карточных игр. В конце концов, на кон ставили по мелочи, и, вероятно, рассуждал Эйвери, это было самое большее, что могли себе позволить арендаторы, но с приходом весны они заработают достаточно денег, чтобы компенсировать потери. Тем не менее он проявлял осторожность и старался действовать подальше от глаз хозяина.

К концу дня мэр оказался настолько глубоко поглощен своей игрой, что не заметил, как за ним насмешливо наблюдает стоящая поблизости дочь. Эйвери смешался, услышав, что Эриенн зовет его. Он скоренько собрал свой выигрыш, спрятал его в карман сюртука и, извинившись перед небольшим сборищем мужчин, развязной походкой направился в сторону дочери, как будто мысль о шулерстве никогда и не посещала его.

Склонив голову, Эриенн с любопытством смотрела на Эйвери.

— Отец, я надеюсь, вы помните, что вы здесь гость, и не воспользуетесь своим в некотором смысле… родственным положением.

Эйвери вытянулся и захлопал крыльями на манер разъяренного петушка:

— Что ты имеешь в виду, девчонка? Неужели ты полагаешь, что я не знаю, как положено вести себя с людьми? У меня за плечами целая жизнь, а ты лезешь со своими советами, и это в моем преклонном возрасте! Да ты понимаешь, что я сиживал и с герцогами, и с графами, и с лордами повыше тех, которые рождались в семье Сэкстонов! А теперь ты недовольна моим поведением с какими-то простолюдинами. Да провались ты пропадом!

— Провалитесь вы пропадом сами, — гневно прошептала в ответ Эриенн, — раз вы обманываете людей моего мужа. Если я услышу хоть слово о том, что вы сегодня занимались своими грязными проделками, то позабочусь, чтобы ноги вашей здесь никогда больше не было!

Лицо Эйвери стало ярко-пунцового цвета. Склонившись к Эриенн, он проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Ах ты, маленькая тварь! Ты готова поверить болтовне каких-то безмозглых людишек и осудить отца, не дав ему и слова вымолвить в свое оправдание. Напрасно ты смотришь на меня свысока лишь потому, что натянула на себя роскошное платье да получила высокий титул! Мне-то известно, кто ты есть на самом деле.

— Еще одно слово! Запомните! — жестко предупредила Эриенн. — Я не допущу, чтобы вы обманывали этих людей.

Глаза у Эйвери вспыхнули, и он грозно замахнулся на дочь:

— Попридержи-ка свой язычок, девчонка! Таким, как ты, я не позволю называть себя жуликом!

В своем гневе Эйвери был глух к испуганным возгласам крестьян и не заметил, как в их сторону повернулось лицо, спрятанное под черной маской, но внезапно запястье его поднятой руки оказалось сжато так сильно, что он не мог вырваться. Эйвери оглянулся, чтобы посмотреть, кто его схватил, и сердце у него ушло в пятки. Он сглотнул слюну, готовый бежать и прятаться, однако ноги приросли к земле и не слушались его, задрожав при виде маски, скрывавшей лицо его светлости лорда Сэкстона.

— Что-то не так? — требовательно спросил резкий, скрипучий голос.

Эйвери стоял на месте, словно прикованный ледяным взглядом черных глазниц. Рот мэра судорожно открывался, но пересох настолько, что он не имел никакой возможности выдавить из себя хоть что-то.

Эриенн видела тщетные потуги отца заговорить и почувствовала к нему жалость, хотя до конца и не понимала ее причины — Эйвери никогда не был щедр на милосердие для своей дочери.