Генри покраснел.

— Нет, конечно нет. Я не подразумевал…

— Святые на небесах! — вздохнула Гедда и, подняв лорнет, стала разглядывать другие ложи. Генри не выдержал экзамена. Не прошло и двух минут, и он раскрылся, как дурак. Хотя эта девица де Ронсар старалась изо всех сил помочь ему, это было все равно, что запрячь хромую лошадь в тяжело нагруженную телегу.

Филадельфия продолжала поддерживать светский разговор с Генри, пока, к ее облегчению, не погас свет в зале и занавес не поднялся. Она очень удивилась, когда молодой человек вздрогнул и вскочил на ноги. Если бы она не понимала всю невозможность такого поворота, она бы заподозрила, что Генри ущипнула его тетка.

— Мне надо идти. Меня ждут. — Он страстно посмотрел на Филадельфию, потом повернулся к своей тете. — Могу я навестить вас, тетя Гедда? В воскресенье утром?

— Зачем? Ты никогда этого не делал.

— Может быть, он хочет посмотреть на ваших лошадей, мадам Ормстед, — подсказала Филадельфия, которой стало жаль его. — До воскресенья, месье? — Она протянула ему руку в перчатке.

Он взял ее, потряс, не зная, что еще сделать, и выскочил из ложи.

— Генри ненавидит лошадей, — сообщила Гедда. — Эта дура — его мать — посадила его на пони раньше, чем он начал сидеть. Она говорила, что это у них семейная традиция, чтобы дети с раннего возраста ездили верхом. Он свалился и ударился головой. — Она чуть нахмурилась. — Я думаю, что эта традиция многое объясняет.

Филадельфия отвернулась. Миссис Ормстед действительно позволяла себе рискованные намеки.

— Это совершенно невозможно, — объявила Гедда, с отвращением глядя на кипу приглашений, лежащих на серебряном подносе. — Нельзя посетить одно-единственное зрелище, чтобы тебя тут же не засыпали бесконечными приглашениями.

— У вас много друзей, которые рады вновь видеть вас в обществе, тетя Гедда, — сказал Генри Уортон, восседавший в гостиной своей тети на одном из обтянутых желтым шелком стульев.

— Вздор! Половина этих людей была уверена, что я похоронена в Вудлауне вместе с моим супругом, пока на прошлой неделе мадемуазель де Ронсар не появилась вместе со мной в театре. — Филадельфия издала протестующий звук. — Отрицать это нет смысла. Эти приглашения говорят о том, что многие добиваются вашего общества.

— Я с вами совершенно не согласна, мадам, — сказала Филадельфия со смущенной улыбкой. — Я абсолютно уверена, что эти приглашения предназначены только вам. Я ведь только бедная сирота, никому не известная в вашем избранном обществе.

— Я не согласен с вами, — поспешно сказал Генри и очень серьезно посмотрел на нее. — Вы девушка благородного происхождения, без каких-либо недостатков. — Его щеки покраснели. — Я хочу сказать, вы выше всяких предрассудков. В вас ведь течет королевская кровь.

Седые брови Гедды изобразили изумление.

— Королевская кровь? Откуда ты взял такое?

— Акбар сказал мне, — ответил Генри и воспользовался возможностью обратиться к Филадельфии. — Он не утверждал, что в вас течет королевская кровь, а только сказал, что ваша семья очень тесно связана с Бурбонами и что, когда рухнула Вторая империя, вы потеряли гораздо больше, чем только дом и состояние.

— Он так сказал? — мрачно пробормотала Гедда. — Акбар искал тебя, чтобы сообщить тебе это?

Генри кашлянул, чувствуя, как пригвождает его проницательный взгляд тети.

— Мы столкнулись в холле, когда я приходил к вам вчера с визитом. — Он покраснел еще больше. — Мне кажется, что он поджидал меня. Похоже, ему хотелось рассказать мне, что если бы мамзель де Ронсар заняла в Париже подобающее ей положение, то за ней ухаживали бы все аристократы.

Филадельфия весело рассмеялась. Акбар зашел слишком далеко в своем стремлении, чтобы она производила впечатление.

— Я очень сомневаюсь в этом, месье. Аристократия в Париже ничем не отличается от аристократии в любой другой стране. Они рассматривают брак, как необходимость, включающую в себя положение, земли и состояние. Так что у меня нет данных для выгодного брака. С другой стороны, я слишком горда, чтобы согласиться на неравный брак. Так что я останусь… — Она посмотрела на миссис Ормстед. — Как это будет по-английски, помогите, пожалуйста.

— Старая дева, — сухо подсказала Гедда.

— Старая дева! Да, это я и есть!

Выражение лица Генри стало просто комическим.

— Старая дева! Дорогая мисс Ронсар, ничто не может быть дальше от истины.

— И от твоих желаний, племянничек? — спросила Гедда. Ну, ничего не скажешь, парень очень глуп! — Не таращь глаза и перестань дергать мои портьеры. А вам, мадемуазель, должно быть стыдно провоцировать бедного мальчика. — Она резко встала. — До свидания, племянник. У мадемуазель и у меня множество дел. Если ты так уж хочешь, можешь сопровождать нас в субботу в Монтлаю, но при том условии, что до субботы я тебя не увижу. Я ясно выражаюсь?

Никогда раньше Генри не протестовал против того, что тетка обращается к нему, как к ребенку лет восьми. Но сейчас ему было трудно перенести, что она разговаривает с ним повелительным тоном перед девушкой, которую он твердо решил завоевать.

— Право, тетя Гедда, у меня не так много свободного времени, чтобы болтаться без дела. Просто я, как член семьи, хотел помочь, чтобы ваша гостья чувствовала себя как дома.

— Обычно ты навещаешь меня три раза в год. На этой неделе ты был здесь уже несколько раз, — возразила она безапелляционно. — Что-то привлекает тебя сюда, Горас.

— Меня зовут Генри, тетя, Генри! — в отчаянии воскликнул он. — Такое простое имя.

— Очень простое, — отозвалась она. — До субботнего вечера.

Потерпев полное поражение, Генри поклонился дамам и удалился.

— Ладно, — сказала Гедда, когда он ушел, — мы будем ездить по этим приглашениям вместе. Откликаться мы будем не на все приглашения. Когда появляешься в обществе слишком часто, пропадает элемент новизны.

Она вынула из кипы приглашений одно и взяла лорнет, чтобы прочесть его.

— Мы примем приглашение Монтегю. Они нувориши, и ничего от них не следует ожидать. Однако я слышала, что они устраивают самые дорогостоящие и красивые приемы. Муж осуществил серию удачных спекуляций на Уолл-стрит и очень быстро стал богат. Особняк в готическом стиле на углу напротив моего принадлежит им. Вульгарное нагромождение камней, не правда ли? Я приму их приглашение от имени нас обеих. Это сильно поднимет их статус на нашей улице.

— Мадам, — протестующе сказала Филадельфия, — вы очень добры, когда включаете меня в ваши планы, но я не могу принять их.

Гедда бросила на нее недовольный взгляд.

— Почему? Вы не хотите общаться с людьми, которые ниже вас по положению?

— Отнюдь нет. Я никогда не думаю так о людях, которые приглашают меня, иностранку, в свой дом. Просто я… как бы это сказать?.. Я не так экипирована, чтобы соответствовать вам.

— Соответствовать мне?

— В качестве вашей спутницы. — Филадельфия отвела глаза от серо-голубых глаз, которые пристально изучали ее, и смахнула воображаемую пылинку со своего голубого платья из саржи.

— Понимаю.

Филадельфия подняла глаза и увидела, что миссис Ормстед все еще смотрит на нее, но уже не так испытующе.

— Бедность — это всегда несчастье, дитя мое. А в этом городе оно граничит с преступлением. Вы только что откровенничали с моим племянником, хотя я сомневаюсь, что он понял вас. Я была уверена насчет ваших обстоятельств с того самого дня, как вы вошли в мой дом. Ваш багаж невелик: всего два чемодана и маленький сундучок; они говорят сами за себя. Модная женщина должна иметь столько платьев, сколько у нее есть мест, куда в них появиться. Вы, естественно, к этому не готовы.

— Нет, мадам.

— Во всяком случае, вы не пытались скрыть что-либо от меня. Вы приехали в Нью-Йорк в надежде удачно выйти замуж?

— Нет.

— Тогда почему вы здесь?

Этого вопроса Филадельфия ожидала давно, но не имела на него ответа, который удовлетворил бы ее. Миссис Ормстед сказала, что Филадельфия ничего не скрыла от нее, но на самом-то деле она скрывала почти все. Ее имя, ее маскировка, Акбар — все было ложью. Между тем план сеньора Тавареса продать его драгоценности не имел ничего общего с ее отношениями с миссис Ормстед. Конечно, она не будет отплачивать этой даме за ее великодушие, унижаясь до того, чтобы предложить ей купить ожерелье за наличные. Однако все это не служило ответом на поставленный ей вопрос.