— У нас не было этих нескольких дней.

— Почему? — Она напряглась в наступившем молчании. — Я требую, чтобы вы сказали мне, почему мы так поспешно бежали из Нью-Йорка. Это из-за маркиза? — Ее голос дрогнул. — Он угрожал разоблачить нас?

— Вы не должны занимать свою голову мыслями о маркизе, — кратко заметил он.

— Почему? Что случилось? Я знаю, что вы ездили к нему. Что вы там делали? Вы не…

Он наклонился вперед.

— Что «не»?

— Я даже не знаю что.

— Что-нибудь вроде убийства? — мягко предположил он.

— Убийства? — прошептала она. — Вы…

Она знала, что не может додумать эту мысль до конца, даже если бы ее жизнь зависела от этого. Он откинулся на спинку сиденья.

— Сеньорита, вы видите во мне кровожадного бандита? Я напоминаю вам темнокожего дикаря, который снился вам в ваших детских сновидениях!

— Конечно нет! — выпалила она.

Он разгадывал ее сны. Как могла она в своих снах желать мужчину, которого едва знала?

— Я вполне способна мыслить рассудительно, сеньор, и просто хотела знать, что случилось с маркизом. Это вы произнесли слово «убийство».

— Я? Тогда извиняюсь. Маркиз жив. Однако он решил, что Америка вредна для его здоровья, и в настоящее время плывет в Европу.

— Понимаю.

На самом деле она ничего не понимала. Неужели он обладает такой властью, что люди подчиняются ему, даже если он приказывает им покинуть страну?

Каждый оборот колес экипажа, уносившего их все дальше от Нью-Йорка, вызывал в ней все большее сожаление, что она не отдалась на попечение миссис Ормстед и не призналась ей во всем. Она сожалела о столь многих вещах, что даже не заметила, как заплакала.

Огорченный ее глупыми раздумьями и своей ревностью, Эдуардо безуспешно пытался отвести от нее взор. Он поразился, когда увидел, что она молча плачет.

Женщины, которых он знавал в своей жизни, никогда не допустили бы, чтобы их слезы остались незамеченными. Воспитанная столетиями на бурных португальских и испанских драмах, на страстности местных индейцев, на духовности негров, находивших преувеличенное выражение в физических проявлениях, бразильская женщина извлечет из одной слезинки больше эмоций, чем он видел у Филадельфии Хант за все время их знакомства.

Он отвел глаза от ее гордого, хотя и несколько отсыревшего профиля. Она не была бесчувственной, не была холодной. О Боже! Уже одно то, что он сидел рядом с ней, грело его до такой степени, что казалось, что у него жар. Как давно он не имел женщину? Эта мысль вызвала у него удивление. Так давно? Скоро его можно будет произвести в святые!

Он сунул руку в карман и вынул оттуда записку, которую наспех написал Уортон. Если ее слезы из-за Уортона, то лучше, чтобы она прочитала ее сейчас, и с этим будет покончено. К тому времени, когда они покинут берега Гудзона, он рассчитывает полностью вытралить у нее воспоминания об этом человеке.

— Уортон просил меня передать вам вот это. — Он протянул ей записку. — Я предложил ему, чтобы он написал что-нибудь сентиментальное и тривиальное на прощание, но… — Он пожал плечами.

Филадельфия схватила записку.

— Вы читали ее?

— Я никогда не испытывал соблазна читать любовные записки школьника.

— Тогда откуда вы знаете, что это любовное послание?

— По следам слез на ней, — сообщил он с ухмылкой.

Она посмотрела на записку.

— Я должна была попрощаться с ним.

— И дать ему шанс выплеснуть все, что у него на душе? У вас было немало тяжелых моментов, возможно, вас даже посещала мысль о самоубийстве. Я не думаю, что вы хотели бы испытать и это.

— Я знаю одно, — сказала она, бросив на него холодный, враждебный взгляд, — что вы мне ничуточки не нравитесь.

— Наконец-то я вижу огонь в этой ледяной девушке! — И он от души рассмеялся.

Она проигнорировала его и стала читать записку.

Эдуардо ожидал самую разную реакцию — сожаление, новые слезы, чувство вины, утраты. Не ожидал он только того, что увидел в ее глазах, — страдания.

— Что там?

Филадельфия взглянула на него, но перед ее глазами стояла только одна фраза, которую она только что прочла. Ланкастер мертв.

Эдуардо наклонился и протянул руку к записке.

— Дайте-ка взглянуть, что написал этот идиот такого, что встревожило вас.

Она поспешно сунула записку в сумочку и защелкнула замочек.

— Вы дрожите, сеньорита.

— Разве? — Она сложила руки на коленях, не глядя на него. — Вероятно, я устала, так как плохо спала.

— Очень жаль, — мягко сказал он, пристально наблюдая за выражением ее лица. — А я спал сном невинного младенца. Мне говорили, что глоток свежего воздуха на природе как ничто другое успокаивает расшалившиеся нервы. Наш отдых на Гудзоне поможет вам избавиться от всех ваших проблем.

Она не ответила ему. Вряд ли она слышала, что он говорил. Ей нужно было помолчать.

Ланкастер мертв. Сквозь охватившую ее дрожь стала пробиваться злость. Таварес будет пытаться забрать у нее записку, а она меньше всего хочет, чтобы он ее прочел. И тем не менее она не могла устоять перед искушением кое-что выяснить.

— Скажите, сеньор, вы вели деловые операции в Соединенных Штатах?

— Конечно.

— Тогда вы можете дать мне совет. Я хотела бы открыть счет в банке и положить на него появившиеся у меня деньги. Я просила мистер Уортона порекомендовать мне банк, и он назвал как самый подходящий «Манхэттен Метрополитен Секюрити Банк». — Она медленно подняла на него глаза, надеясь, что он ни о чем не догадается. — Вы что-нибудь знаете о нем?

Опыт многих лет научил Эдуардо не выдавать своих эмоций, но в душе он содрогнулся, как от укуса змеи. Какие дела Уортон имел с «Манхэттен Метрополитен Секюрити Банком»? И почему она спрашивает его об этом?

— Если память мне не изменяет, сеньорита, этот банк закрылся более года назад.

— Вот как? А почему?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Плохие капиталовложения. Проблемы с наличными деньгами. Растрата.

— Так много проблем у одного банка?

— Я только перечисляю возможные причины краха, сеньорита.

— Вы не находите странным, что так много банков терпят крах? Я вспоминаю историю с моим отцом. Все обстоятельства оказались столь неожиданными и жестокими по своим последствиям.

— Банковское дело рискованное, — сказал он, не сводя с нее глаз. — А почему вас интересует судьба этого банка?

— Генри Уортон друг банкира, — солгала она.

— Тогда почему же он рекомендует вам банк, про который он должен был бы знать, что тот закрылся больше года назад?

Она готова была откусить себе язык. Врать она не умела. Зачем пыталась? Филадельфия встретила его взгляд, надеясь, что это поможет ее слабой защите.

— Я хотела сказать, что они были знакомы. Вероятно, что они не сталкивались последние годы.

— Скандал с этим банком был очень шумным, — осторожно заметил он. — О нем писали все крупные газеты к востоку от Сент-Луиса. Этот странный племянник Генри не прочитал о нем, хотя даже я слышал.

— У вас были деловые отношения с этим банком? — спросила она, затаив дыхание.

«Мягче, котенок, ты играешь с хвостом пантеры», — подумал Эдуардо.

— Я очень тщательно выбираю себе деловых партнеров. Я не имею дела с ворами и дураками.

— Я воспринимаю эти слова как комплимент, — ответила она чуть хрипловатым голосом.

— Правильно делаете. В будущем я предпочел бы, чтобы вы с вашими проблемами обращались непосредственно ко мне. Я буду с вами откровенен, насколько позволят обстоятельства.

— Ваши обстоятельства, — подчеркнула она.

— Конечно мои. А теперь взгляните туда, и вы увидите наш новый дом.

Филадельфия посмотрела туда, куда указывал его палец. На вершине холма над рекой стоял дом, вид которого заставил ее вздрогнуть. Этот дом мог сойти прямо со страниц рассказов Эдгара Аллана По. Ведет Эдуардо с ней какую-то игру, или его слова имели целью спровоцировать ее, потому что она знала что-то, чего не знал он? У нее не было ответа на этот вопрос, как не было и возможности в настоящее время найти ответ.