— Я здесь, чтобы показать вам некоторые вещи, которые избавят вас от подозрений в отношении моих намерений.

— Я уже говорила, что меня не интересует ваше предложение, — ответила она. — И вообще, я не привыкла принимать незнакомых мужчин в своей квартире.

Он разочарованно посмотрел на нее.

— Неужели мы должны терять время на проявление ложной скромности? Я не намерен посягать на ваше целомудрие. — Он рассмеялся, увидев, как она чуть не задохнулась от негодования. — Вы, оказывается, активнее реагируете на оскорбления, чем на лесть, — это любопытно.

Она решила, что единственный способ избавиться от него, это выслушать его.

— У вас есть пять минут, сеньор Таварес.

Она не замечала футляров для драгоценностей, лежавших на ее кровати, пока он не взял один из них. Вернувшись к ней, он отпер замочек и открыл крышку.

Филадельфия охнула. Она в своей жизни видела много прекрасных вещей — у ее отца их было немало, — но никогда не видела такого эффектного ожерелья: тяжелые грубые золотые медальоны, украшенные чеканкой, которая показалась ей языческой. В центр каждого из них был вставлен топаз размером с ноготь ее большого пальца, но и это было не все — с каждого медальона свешивался золотой ромб. И в центре каждого сиял крупный аметист. И с каждого ромба свешивалась золотая капля, в которую был вкраплен рубин. Филадельфия в изумлении смотрела на ожерелье.

— Ну как?

— Невероятно красиво. — Она подняла на него глаза. — Это ваше?

Он не ответил, только улыбнулся, закрыв футляр.

— Вероятно, следует показать вам еще кое-что. — Он прошел к кровати и вернулся с длинным плоским футляром. Когда он открыл футляр, Филадельфия думала, что знает, чего ожидать, но она ошиблась.

На подушечке из белого шелка лежало золотое колье в испанском стиле шириной в полтора дюйма. По всей его длине была расположена дюжина драгоценных каменьев, сверкавших, как бриллианты, цвета, похожего на яйца дрозда.

— Что это за камни?

— Голубые топазы, — ответил он и улыбнулся, когда она потрогала пальцем один из камней. — Они напоминают мне летний день, когда земля дышит жаром, солнечные лучи заставляют вас зажмуриться, а небо холодное и голубое.

— Они из ваших копей?

Он опять ничего не ответил, вынул колье из футляра и приложил к ее шее. Одобрительно кивнув, сказал:

— Да, вы предназначены для того, чтобы носить это колье.

Он застегнул замочек и поднес ручное зеркало, лежавшее поблизости.

Филадельфия посмотрелась в него. Даже при слабом освещении голубые топазы светились лазоревым огнем.

— Ожерелье прекрасно. Не могу представить себе что-либо более изысканное.

— Конечно можете, — отозвался он. — У вас есть дар делать невозможное возможным. Все, что вам нужно сделать, это вообразить.

Филадельфия повернулась к нему, ее глаза внезапно затуманились.

— Хотелось бы, чтобы это было правдой.

Выражение его лица смягчилось, но взгляд был почти непроницаем.

— А чего бы вам хотелось? Новых туалетов? Денег? Драгоценностей?

Филадельфия отвела глаза.

— Я хочу одного — доказать невиновность моего отца, — медленно произнесла она. — Но прежде я хотела бы найти способ вернуть все деньги до единого цента, в краже которых его обвиняют, чтобы, когда правда обнаружится, его кредиторы поперхнулись бы ими.

Эдуардо видел на лице Филадельфии абсолютную уверенность в невиновности ее отца и тот барьер, который, как минное поле, лежал между ними.

— А как насчет истины? Как быть, если то, что вы хотите, — ложно?

Она взглянула на него.

— Вы как-то странно воодушевляетесь насчет истины. Я подозреваю, что это потому, что сами-то не имеете дела с истиной.

Он пожал плечами и слегка отодвинулся от нее, испытывая некоторую неловкость из-за того, что он знал все о ее отце и понимал, как может ранить ее истина.

— Драгоценности подлинные.

Филадельфия сняла с шеи колье.

— Тогда я должна вернуть их вам и поблагодарить за то, что вы мне их показали.

Она протянула ему колье. Но он вместо того, чтобы взять его, сжал ей руки.

— Что, если я могу осуществить хотя бы часть ваших желаний? Что, если я предложу вам достаточно денег, чтобы вы могли вернуть все долги вашего отца, в обмен на некоторые услуги с вашей стороны?

Филадельфия побледнела. Деньги в обмен на ее услуги? Значит, вот в чем причина его появления здесь — он явился, чтобы ослепить ее драгоценностями? Выходит, он думает, что она настолько бедна, что падет так низко…

Она пыталась вырваться, но он крепко держал ее руки.

— Отпустите меня! Я вам не проститутка!

— Проститутка? — Он вдруг нахмурился и выпустил ее руки. — Ах вот в чем дело! Вы решили, что я хочу сделать вас своей любовницей. Немудрено, что вы оскорбились! — В его голосе звучало подлинное негодование. — Я уже говорил вам, что хочу, чтобы вы помогли мне продать мои драгоценности.

Эдуардо вздохнул и отошел от нее на несколько шагов, чтобы взять тяжелое золотое ожерелье, которое первым показал ей.

— Что, если я скажу вам, что этому ожерелью сотни лет, и что оно сделано индейцами Амазонки для королевы Португалии, и что его может купить любая чикагская леди, у которой достаточно денег?

Она неуверенно сказала:

— Я ответила бы вам, что это великолепный образец ювелирного искусства, но слишком роскошное, чтобы его носил кто-то не королевского рода. Ни одна американская леди не наденет такое ожерелье.

— А если вы не американская леди? Если вы некто иной, скажем, обедневшая аристократка? Вы приехали в Америку, чтобы забыть прошлые беды, избавиться от воспоминаний о вашей погибшей семье, о вашем отце, убитом врагами. Что, если это ожерелье — единственная вещь, оставшаяся от легендарного сундучка с драгоценностями? И вы теперь вынуждены расстаться с ним? Но продать не первому встречному, а человеку, который будет ценить его так же, как цените вы, если покупатель понимает, что он приобретает.

Филадельфия прикрыла глаза еще до того, как он кончил говорить.

— Вы смеетесь надо мной?

— Ни в коем случае!

Он произнес мягко, но так настойчиво, что она открыла глаза.

Он подошел к ней поближе и нагнулся, чтобы его глаза оказались на уровне ее глаз, а она подумала: «Он прекраснее, чем сам грех».

Филадельфия не знала, почему так подумала или почему ей вдруг захотелось поверить ему. Но мысль эта пришла и осталась, как дрожь страха и возбуждения.

— Что вы от меня хотите?

Он улыбнулся.

— У вас есть дар мечтать. Вы способны заставить людей вообразить то, что они не могут увидеть собственными глазами. Я предлагаю вам возможность использовать ваш уникальный талант. Если вы поможете мне продать мои драгоценности, я отдам вам половину выручки. Вы согласны, милая?

Его убедительный тон победил ее страх, но сомнения не покидали ее.

— Это безумие. Я не могу согласиться, потому что на мне будет клеймо шлюхи и меня навсегда изгонят из приличного общества. Нет, не могу.

— Не можете или не хотите?

— Я не приму участия ни в каком обмане.

Он заулыбался еще шире.

— Какая драгоценность может быть более желанной для женщины, чем та, которую она видит на другой?! Называйте это завистью или жадностью. Благодаря вашей красоте, любая женщина, которая увидит на вас мои драгоценности, захочет их иметь. Продавая драгоценности, мы только дадим этим женщинам возможность получить то, о чем они всегда мечтают, — купить у другой женщины ее красоту.

Филадельфия была так поражена его словами, что не знала, что и думать, но все-таки она отреагировала.

— Это непристойно! И незаконно… я так полагаю.

Он пожал плечами и стал укладывать голубые топазы обратно в футляр.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас, сеньорита. Я совершенно неправильно представлял вас себе.

Она знала, что не должна провоцировать его на продолжение разговора, но удержаться не смогла.

— А что вы неправильно представляли себе?