Он пожал плечами — привычка, которую она начинала ассоциировать с его раздраженностью.

— Я думал, что в вас живет склонность к приключениям. Желание рисковать ради достижения своей цели.

Ее глаза расширились. Неужели он действительно думал, что увидел в ней эти качества? Ее отец предполагал совершенно обратное. Филадельфия не чувствовала в себе склонности к приключениям. И тем не менее в ней была потребность, насущная потребность быть храброй и готовой к приключениям. Возможно, сеньор Таварес и является тем спасителем, о котором она молилась. В этом она сомневалась. При его бросающейся в глаза мужской красоте он скорее походил на Люцифера, чем на какого-нибудь ангела-хранителя.

— Если я буду рассматривать ваше… ваше предложение, я должна быть уверена, что то, что мы будем делать, — законно.

— Конечно законно, — поспешно подтвердил он.

— И я должна иметь право покинуть службу у вас в любое время.

Какое-то мгновение он смотрел на нее.

— Если я не ошибаюсь, у вас есть причина принять мое предложение, помимо вашего стесненного положения.

— Мне нужна, сеньор, моя доля выручки. Можете быть уверены, что я не откажусь от нее.

«Выражение триумфа на его лице явно превосходит масштаб одержанной им победы», — подумала она с вновь возродившимся подозрением, но тут он вновь заговорил.

— Договорились! Сделка совершилась! — К ее изумлению, он протянул ей руку, как мужчина мужчине, и, когда она в ответ протянула ему свою, он от всего сердца пожал ее. — Теперь мы партнеры!

— Партнеры, — повторила она, чувствуя, как ветер удачи начинает дуть ей в спину.

Сделала ли она этот выбор по своей воле, или этот блестящий мужчина ослепил ее? Он назвал ее любительницей приключений. Тогда почему же она чувствует себя такой отчаянной и безрассудной, как школьница? Она знала ответ. Он крылся в его невозможно красивой наружности.

Ночь была теплой. Зловонный ночной ветер дул порывами, вздувая портьеры, но он не облегчал беспокойства Эдуардо. Запахи раскалившейся за день мостовой, навоза и чикагских пристаней, которые приносили бриз, были враждебны ему. И он был слишком далеко от дома и слишком давно, чтобы в душе его был покой.

Дома в такие часы Эдуардо отдыхал на веранде в своем имении, где воздух был напоен запахами всего, что росло на его полях. В саду зрели апельсины, лайма, манго и бананы, а в полях рос сахарный тростник, ананасы и картофель. По ночам сюда доносился аромат жасмина и дикого тимьяна и дымок от горящих костров. Там царил ничем не тревожимый покой, который он не испытывал нигде, даже в своих снах.

Эдуардо начал рассеянно растирать левое запястье. Под накрахмаленными манжетами были старые шрамы, осязаемые воспоминания о прошлом, которые вели его жизнь последние четырнадцать лет. Боли он давно уже не испытывал. Только иногда память возвращала эту боль, и тогда словно призраки с острыми клыками начинали терзать его по ночам.

Он положил ноги на письменный стол и взял сигару. Он снял себе квартиру в припортовом районе Чикаго потому, что здесь он меньше привлекал внимание к себе и к людям, которых он нанимал и которые приходили сюда и уходили, чем в апартаментах большого отеля на Мичиган-авеню. Конечно, комнаты здесь выглядели много лучше, чем малюсенькая конура, в которой жила Филадельфия Хант последнее время, но набитые конским волосом сиденья у стульев, тяжелые диванные подушки из бархата и мебель темного дерева оскорбляли его взор. Ему больше нравилось убранство дома Тайрона в Новом Орлеане, где мебель из вишневого дерева, инкрустированная медью, и легкие стулья эпохи Людовика XV, и небольшие диваны времен Директории.

Мысль о Тайроне раздражила Эдуардо. У него в кармане лежало письмо, содержащее окончательные расчеты между ними. Семь лет они работали в согласии, но, хотя Тайрон доказал, что он твердый и находчивый союзник, он еще и непредсказуем. Тайрон не поймет того, что делает сейчас Эдуардо. Он будет возражать против того, что он помогает дочери человека, которого они вместе хотели уничтожить. Поэтому будет лучше, если Тайрон никогда не узнает об этом.

Эдуардо похлопал себя по нагрудному карману. Ему было жаль рвать связывавшие их узы, но при этом он испытывал облегчение. Он отправит письмо Тайрону перед тем, как уедет из Чикаго. К тому времени, когда Тайрон получит его, даже если он в Новом Орлеане, Эдуардо и Филадельфия уедут отсюда и их след затеряется.

Он засунул в рот сигару, откусил ее кончик и потянулся за спичками, но не стал зажигать. Вместо этого он уставился на дверь комнаты для гостей. Вот уже более трех часов Филадельфия закрылась там с женщиной, которую он нанял для нее.

Способ установить над ней контроль был обманчиво прост. Она согласилась на его предложение потому, что нуждалась в том, что ему легче всего было дать ей, — в деньгах. Однако их общение в течение недели только усилило его восхищение ею. Эдуардо предполагал, что Филадельфия будет вести, как ведут себя знакомые ему женщины, предлагая свое общество в ответ на его щедрость. А она отказалась переехать из своей тесной квартиры в его апартаменты, наотрез отвергла его предложения съездить в театр или вместе пообедать. Филадельфия держала его на приличном расстоянии, как работодателя.

Эдуардо улыбнулся и покачал головой. К его удивлению, она приняла за чистую монету абсурдный повод, который он придумал, чтобы нанять ее. В течение того короткого времени, что они провели вместе, она почти ни о чем не говорила, кроме как о своем желании доказать невиновность отца и заплатить его долги. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как разыграть первый акт этого фарса.

Его предложение работать на него затруднялось тем, что как Филадельфия Хант она больше не принадлежала к высшему обществу. Следовательно, возникла необходимость ей стать кем-то другим. После того как он в течение многих лет менял свою личность, преследуя собственные цели, найти для нее новое обличье не составляло большого труда. К завтрашнему утру Филадельфия Хант перестанет существовать. Вместо нее появится мадемуазель Фелис де Ронсар, французская аристократка, сирота, наследница утраченного состояния.

Эдуардо бросил незажженную спичку и вынул сигару изо рта. Он будет доволен и сможет поздравить себя. У него не должно быть и тени сомнения в отношении того, что он делает. И тем не менее он колебался. Его увлеченность Филадельфией переходила все границы.

Он не мог просто уехать от нее. С того момента, как он впервые увидел ее, Эдуардо почувствовал, что они созданы друг для друга. Он не мог найти причину этого, не мог объяснить, по какой иронии судьбы он связался с женщиной, которая станет его смертельным врагом, если узнает о его участии в гибели ее отца. Ибо сколько Эдуардо себя помнил, им двигала клятва, данная над двумя могилами в самом сердце бразильской сельвы. Теперь его судьба в его руках, и, если возникнет необходимость, он будет сражаться со всеми силами неба и ада за свое право помогать Филадельфии Хант и будет терпелив и вежлив. Эдуардо добьется того, что она станет доверять ему и тогда, возможно, не сможет отвернуться от него, когда правда откроется. На это Эдуардо надеялся, об этом мечтал.

Он пробормотал сквозь зубы португальское ругательство и со вздохом сел. Неожиданно дверь, за которой он следил, отворилась, и все сомнения вылетели у него из головы.

В комнату вошла молодая женщина, ее темные волосы были собраны на затылке и ниспадали длинными локонами на нежные плечи, открытые низким вырезом платья. Она выглядела прелестно, утонченно и благородно.

Филадельфия неохотно вошла в комнату. Она отвергла предложение надевать платья, которые купил ей Таварес, предпочитая оставаться в своем строгом траурном одеянии. Однако, увидев это вечернее черное платье, она не могла удержаться от того, чтобы не примерить его. Что касается других изменений в ее внешности, то она чувствовала себя одновременно и скованной и возбужденной.