— Ты будешь наказана. Не обольщайся на этот счет. Но мое возмездие будет по принципу — око за око.

Сказав это, он повернулся, чтобы увидеть ее реакцию, но увидел лишь непонимание, и тогда он объяснил:

— Ты и твой брат собирались лишить меня жизни, если бы я не вырвался; твоя жизнь теперь в моих руках, и я не оценю ее высоко. Как обращались со мной, так будут поступать и с тобой. У тебя была отсрочка только потому, что я сначала хотел узнать, насколько велика твоя вина. Теперь мы оба знаем, что ты преуспела в своем низком воровстве. Поэтому, так же как ты силой взяла этого ребенка из моей плоти, так и он будет взят у тебя, как только родится.

— Нет, — сказала она спокойно.

— Нет?! — взорвался он, не веря своим ушам.

— Право владения — девять десятых…

— Речь идет не о владениях! Плоть от моей плоти — вот что ты украла!

Боже милосердный, как она осмелилась бросить ему такой вызов и заставить его впасть в ярость? Он был просто вне себя от гнева и, казалось, вот-вот бросится к ней и разорвет ее на части. Но она не могла позволить ему, чтобы и ребенок стал объектом его мести.

Она продолжала, не повышая голоса, моля Бога, чтобы он увидел здравый смысл в том, что она говорила.

— Я ношу его под сердцем, я произведу его на свет, и я хочу, чтобы он родился только для того, чтобы быть моим.

— Никогда этот ребенок не будет твоим. Ты будешь лишь сосудом для него, пока он не родится.

Он не кричал, говоря это, нет, но произнес это угрожающе ледяным тоном.

— Зачем он вам? — воскликнула она. — Для вас он будет не более, чем побочный ребенок. Разве у вас мало таких, чтобы вы были удовлетворены?

— То, что мое, то мое, — так же, как теперь моя и ты, и я могу сделать с тобой все, что пожелаю. Не спорь со мной более, девка, в противном случае ты об этом пожалеешь.

Это уже была угроза, которую ей нельзя было проигнорировать. Она и так позволила себе слишком много, зашла слишком далеко, дальше разумного. Несмотря на то что они были известны друг другу, и знакомство это было очень интимным, она совсем его не знала. Но время покажет, а времени у нее теперь будет много. Время он ей дал, он пожаловал ей жизнь. Конечно, вопрос о ребенке встанет опять, так как для нее это было слишком важно. Но она может подождать до того времени, когда у нее будет больше шансов на победу.

Она поднялась и встала у кровати. Она удивилась, что ее, так сильно презираемую, вообще положили на кровать. А у него были все основания презирать ее.

Для нее было бы лучше, если бы она не осознавала этого. Но она прекрасно все понимала. Ей хотелось бы, чтобы он понял ее. Но он не понимал и не хотел понять. Для него не имело никакого значения, что она сожалела о том, что ей пришлось сделать, и что она совсем не хотела этого делать. По своей воле или против, но она это сделала. Поистине она заслуживает кары, какой бы она ни была. И она действительно не достойна того, чтобы ребенок принадлежал ей, — ведь он был похищен у него. Но разве может быть мать откровенной, когда речь идет о ребенке.

Она опять вся напряглась под его пристальным, леденящим взглядом, но, наконец, он произнес с нескрываемым презрением:

— И меня нисколько не удивит, что ты к тому же и глупа, судя по тому плану, который ты придумала, чтобы удержать Киркборо.

— Это был план Гилберта, а не мой. И Киркборо был нужен ему, а не мне.

— И опять ты ничего другого, кроме глупости, не проявляешь. Никогда, слышишь, никогда не перебивай меня, девка. И никогда больше не говори мне о том, что у тебя не было причин поступить так, как ты поступила. Ведь это не твой Гилберт пришел ко мне и заставил меня…

Злость не дала ему закончить. Лицо его потемнело, и Ровена опять заволновалась.

— Мне очень жаль! — выпалила она, понимая, что это было не совсем уместно в данной ситуации, но не зная, что еще сказать.

— Жаль? Ты пожалеешь еще больше, это я обещаю тебе. Но ты можешь начать расплачиваться за нанесенное мне оскорбление прямо сейчас. Я с трудом узнал тебя в одежде, девка. Сними ее.

У Ровены перехватило дыхание, и она от ужаса закрыла глаза, когда Фалкхерст произнес: «око за око». Она знала, что это означало: он будет принуждать ее так же, как это проделала с ним она. А это будет столь же неприятно, как и тогда. Да иначе и не может быть. Но почему он избрал подобный способ наказания, если он так сильно ненавидел ее и действительно не имел желания прикасаться к ней?

Видимо, для него самым главным было отмщение. Она уже поняла, какова его натура. Но заставлять ее раздеваться в его присутствии…

— Мне что, помочь тебе…

Прозвучала еще угроза, смысл которой она не поняла и, по правде говоря, не хотела понять.

— Нет, я сама это сделаю, — произнесла она робким шепотом.

Она повернулась к нему спиной и принялась развязывать расшитый пояс. Сделав несколько шагов, он больно схватил ее за плечо и развернул лицом к себе. Она опять что-то сделала не так, — он вновь пылал от гнева.

— Чтобы возбудить мой аппетит, я должен видеть, как ты раздеваешься. Ты для этого раздевалась передо мной раньше. Тот, кто посоветовал тебе это, дал тебе хороший совет. Но знай, если я не смогу сделать то, что намереваюсь, из-за отсутствия интереса к твоим прелестям, то виноватой в этом будешь только ты. Но не думай, что это облегчит твою участь. Если этого не смогу сделать я, то будет приглашен кто-то другой. Нет, десять других. Может, с ними тебе будет приятнее, чем со мной…

Он отступил назад, и их взгляды встретились. Ровена молила Бога, чтобы понять, действительно ли он намеревался это сделать или это было просто угрозой. Но его внешний вид говорил о том, что он исполнит свою угрозу. Но ведь он хотел «око за око», а не наблюдать, как ее будут насиловать другие. Это были разные вещи. А может быть, нет?

Она бросила пояс на пол и быстро стала развязывать шнуровку на боку своей туники. Ей нельзя было рисковать, имея в перспективе такие ужасающие последствия, и она попыталась вспомнить, что советовала ей в таких случаях Милдред, но так и не смогла сделать этого, — в комнате было слишком светло, она сгорала от смущения, и пальцы ее стали слишком непослушными. Она ни на йоту не сомневалась в том, что была соблазнительной женщиной и что у Уоррика от желания бушевала кровь. Но возбуждал его только ее страх, а не миниатюрное, но изящно скроенное тело, которое он запомнил, и которое сейчас должно было вновь открыться его взору. Но, к своему огорчению, он понял, что больше не может смотреть на нее и не сможет сделать все, что запланировал. Мысленно ругнувшись, он подошел к постели с другой стороны и взял в руки цепь. Первоначально он хотел, чтобы она сама протянула ее под кроватью и положила так, как он скажет, но сейчас решил это сделать сам.

Красное верхнее платье Ровены лежало на полу. Поверх него лежала сорочка с длинными рукавами. Взяв за подол тонкую полотняную рубашку, Ровена стала снимать ее через голову и только тогда заметила, чем был занят Фалкхерст.

— Пожалуйста, не надо, — умоляюще произнесла она, глядя в его холодные глаза. — Я не буду сопротивляться, клянусь вам…

Ни тени сомнения не промелькнуло в его безжалостном ответе:

— Все будет похоже, абсолютно похоже…

Ровена уставилась на цепи, которые он протянул с наружного торца кровати к стойкам, расположенным таким образом, чтобы она не могла сомкнуть ноги.

— Было не так, — произнесла она. — Ведь вам не приходилось раздвигать ноги, а мне придется.

Мысленно представив себе картину, которую предполагали его слова, она закрыла глаза. Око за око. И она не могла предотвратить этого. Не могла даже молить его о жалости, ибо таковая у него отсутствовала. Он был решительно настроен проделать все это с ней, и все будет так, как было с ним.

— Ты слишком долго копаешься, — предупредил он ее тихим голосом. — Не испытывай больше моего терпения.

Она сдернула рубашку через голову и молниеносно оказалась в центре постели, согласная на все, лишь бы этот вязкий страх покинул ее. Прежде чем он приказал ей, она легла, но тело ее одеревенело от напряжения. Сомкнув, причем очень плотно, веки, она теперь могла только слышать звук его шагов, которые замерли у спинки кровати в ногах.