Раздосадованная, Ровена села на корточки. Менее всего она думала, о том, чтобы развеселить чудовище. Но сегодня у нее ничего из того, что она хотела, не получалось.

Перестав смеяться, но продолжая улыбаться, он сказал:

— Давай заканчивай, а то вода начинает остывать.

Она повиновалась, но мытье этого крупного мужского тела было настоящей пыткой, и по-другому это назвать было нельзя. Ее сердце сильно билось, пульс участился, а напрягшиеся соски грудей ломило от боли. Мытье слишком явственно напоминало ей о том времени, когда она принуждала его быть готовым к соитию, оно было очень похоже на ласки с ее стороны. И то, что было символом его мужского достоинства и силы, несколько раз упиралось в ее руку, и она поняла, что оно взорвется прежде, чем она дойдет и до этого места и начнет там мылить.

Ее лицо пылало. А его — оставалось по-прежнему необыкновенно прекрасным, ибо он продолжал улыбаться, довольный тем, что она испытывала чувство неловкости. Но она на это сейчас и не обращала внимания, потому что пылало не только ее лицо. У нее вдруг возникло безумное желание забраться к нему в эту лохань.

Но вместо этого она вскочила на ноги и начала намыливать ему голову. Но она делала это слишком сильно, взбивая слишком обильную пену, которая потекла ему в глаза.

— Хватит, женщина, — попросил он. — Сполосни теперь волосы.

Ровена дотянулась до ведра, чувствуя облегчение, что процедура мытья подходит к концу, и вспомнила, что больше не осталось горячей воды.

— Вам придется подождать…

— Нет, споласкивай сейчас же.

— Но, мой господин, вода…

— Сейчас же, черт тебя побери!

Она стиснула зубы. Ну что ж, сам напросился. С великим удовольствием она вылила целое ведро ледяной воды ему на голову.

Она услышала, как он захлебнулся водой, стекающей по лицу, потом закашлялся и начал отплевываться. Злорадное удовольствие сменилось тревогой. Ну теперь он наверняка поколотит ее, хотя во всем этом не было ее вины. Пока он не выскочил из лохани, она начала медленно отступать к двери, а он продолжал смахивать руками воду с лица, потом опустил руки, и эти его глаза цвета серебра пригвоздили ее на месте.

— Я… я пыталась сказать вам, что не осталось теплой воды, мой господин.

— Да, ты пыталась. Если бы мне не щипало так глаза, я бы мог выслушать.

Она насторожилась.

— Значит, вы меня опять обвиняете? Если бы вы меня спросили, я бы сказала вам, что никогда раньше никого не мыла и не знаю как…

— Замолчи!

Было очевидно, что он раздражен, но не похоже, что он собирался поколотить ее, поэтому она предложила свои услуги, спросив:

— Что вы теперь наденете? Я принесу одежду.

— В этом нет нужды. Уже пора ложиться спать. Так что я пойду прямо так.

— Тогда… можно ли мне быть свободной… мой господин?

Она нарочно заколебалась, прежде чем употребить обращение «мой господин», и по тому, как он посмотрел на нее, было ясно, что он это понял, и, видимо, поэтому он ответил:

— Нет, сначала ты меня вытрешь.

Но, скорее, это было наказанием за холодную воду. Произнеся приказ, он поднялся во весь рост, а она, стоя от него на некотором расстоянии, не могла не видеть его тела.

Она было покачала головой, снова отказываясь подчиниться ему, но он опередил ее, спросив:

— Ты довольна тем, к чему привела твоя помощь?

— Нет! — сказала она.

— А раньше ты в таких случаях была довольна, — напомнил он ей.

Произнесено это было каким-то слишком хриплым голосом. Боже милосердный, уж не собирался ли он соблазнить ее, вызвав у нее желание отдаться ему? Если это так, тогда, похоже, он отпустит ее и пошлет за своей Силией. Он уже отомстил ей, уже была приведена в исполнение месть «око за око». Он не может еще раз возжелать ее. Нет, ему только хотелось все больше и больше мстить ей.

— Я… мне насилие так же не нравится, как оно не понравилось и вам, — умоляюще произнесла она. — Я уже говорила вам, как я сожалею о том, что с вами сделали. Когда же кончится ваша месть?

— Когда один лишь твой вид не будет приводить меня в ярость. Когда я буду отомщен за все нанесенные мне оскорбления. Когда убью твоего брата, отомстив за смерть моего оруженосца. Когда я, женщина, потеряю к этому интерес, и не раньше, а может быть, и никогда.

Ровена лежала на своей неудобной постели на полу ткацкой мастерской и не могла заснуть. Перед тем как лечь, она снова надела сорочку. Она знала, что грубая шерсть может вызвать зуд на теле, но тот убогий шерстяной тюфяк, который служил ей постелью, был сделан из еще более грубой шерсти, и потому рубашка была совсем нелишней и давала некоторый покой телу. Но в душе не было покоя: ее тревожили те чувства, которые вызвал в ней лорд Возмездие. Она не могла разобраться в этих чувствах. Она не хотела Уоррика де Шавилля. Она не могла хотеть человека, которого ненавидела. И все же за эти дни ему удалось заставить ее хотеть его, несмотря на ее ненависть к нему, и сегодня ночью тело Ровены вспомнило об этом и снова откликнулось на все это не так, как ей хотелось бы.

Ровена вспомнила, как одеревенели ее ноги, когда она приблизилась к нему с мягкой тканью, служившей полотенцем. И ей не стало легче, когда раздался его холодный голос.

— Встань снова на колени, — приказал он. — И смотри, женщина, чтобы на теле не осталось ни одной капли. Если из-за твоей халатности я простужусь, то изобью тебя.

Он произнес это так, как будто все его прежние угрозы были нереальны. Она очень в этом сомневалась, но ее озадачила именно эта угроза. И, чтобы обезопасить себя, Ровена стала вытирать его очень тщательно, стараясь не пропустить ни одного участка тела.

То, что она испытывала при этом, ей вряд ли захочется еще когда-нибудь испытать. От страха ее стало чуть-чуть знобить. И он знал об этом, так как наблюдал за ней, как коршун, и не мог не видеть, как подействовали на нее его слова. Но еще более очевиден был эффект, который она произвела на него — его фаллос упирался ей прямо в лицо. Она невольно испытывала чувство восхищения от его мужского органа и даже позволила себе поласкать его.

В этот момент он знаком приказал ей удалиться. Ее это очень удивило, но она не стала дожидаться повторения приказания и бегом устремилась в женскую половину дома, где располагались швейная и ткацкая мастерские.

В ее комнате было темно и тихо. Ткачихи где-то развлекались. Ровене следовало успокоиться и найти что-нибудь поесть. Но вместо этого она взяла горевший в коридоре факел, зажгла в комнате несколько свечей, приготовила свой тюфяк, одела рубашку и легла спать.

Но заснуть ей никак не удавалось. Она все еще не спала, когда пришли четыре ткачихи, несколько минут пошептались и заснули. Она все еще не спала, когда звуки урчания в ее животе смешались с ровным дыханием спящих. Прошло еще какое-то время, и во дворе запели птицы. Неожиданно открылась дверь, и в ее проеме появился силуэт огромной фигуры, освещаемой со спины светом факелов.

Она знала, кто это был. Она даже смутно подозревала, что он придет, хотя думала, что он будет утешаться с Силией. А может быть, он думает, что Силия здесь? Может быть, он пришел за своей фавориткой, а не за нею?

Но когда он произнес «пошли», он смотрел на Ровену.

Теперь у нее не было сомнения, что он обращался к ней, даже несмотря на то что его лицо было полностью скрыто тенью. Никто из женщин не пошевелился. Ровена тоже лежала неподвижно.

Он вытянул вперед руку и повторил это единственное слово, а ее охватили воспоминания о его прикосновениях к ней и о том неправдоподобном ощущении удовольствия, которое его тело недавно заставило ее испытать. Она яростно затрясла головой, так как не жаждала повторения этого удовольствия.

Видя, что она сопротивляется, он тихо произнес еще несколько слов, так, чтобы только она могла их слышать.

— Ты испытываешь те же трудности, что и я, иначе ты бы уже давно спала. И я больше не намерен страдать по этой причине. Собирайся, пошли. Или я вынесу тебя отсюда.