Мужчины-слуги стали приносить воду. Ровена пошла за банными простынями и мылом, которые находились в специальном сундуке в покоях господина. Она захватила с собой еще одно полотенце, которое намочила в холодней воде и приложила к щеке. Это холодило горевшую от пощечины щеку, и к тому моменту, когда не торопясь вошел Уоррик, красный след от удара почти исчез.

Сначала он посмотрел на лохань, над которой медленно поднимался пар. В нее вошли все ведра горячей воды. Ей оставили только холодную воду, которой она должна была ополаскивать его. Она хотела приказать, чтобы принесли еще горячей воды, но эта мысль сразу вылетела у нее из головы, как только Уоррик взглянул на нее и задержал свой взгляд на ее щеке.

Он подошел прямо к ней и поднял за подбородок ее лицо.

— Кто тебя ударил? — требовательно спросил он.

— Никто.

— Ты лжешь, женщина. Что ты такое сделала, чтобы уже вызвать неудовольствие госпожи Блауэт?

Почему он сразу решил, что это она виновата? Ей следовало бы сказать ему правду, да только пощечину она получила всего лишь за то, что опустилась до уровня Силии. Но она прекрасно понимала, что он ничего не предпримет в ее защиту, если узнает, что это была его драгоценная Силия, и почему-то именно это причиняло больше боли, чем сама пощечина.

Поэтому она солгала и сочла это самым удобным в данной ситуации.

— Я просто споткнулась, когда шла через зал, ведь вы приказали смотреть только на вас. — И ей удалось провести его, так как он не следил за ней все время.

На этот раз его грозный взгляд не напугал ее.

— Ну и глупая же ты женщина. Тебя надо учить и здравому смыслу, а не только тому, как выполнять свои обязанности?

— Если мне разрешено смотреть под ноги, когда я хожу там, где вы находитесь, вы должны мне об этом сказать. Я не хочу вас ослушаться.

— Не хочешь? — хмыкнул он, услышав кроткий ответ, и отпустил ее. — Тогда посмотрим, действительно ли ты готова меня слушаться. Раздень меня.

Она этого ожидала, но, тем не менее, сразу покраснела, так, что обе щеки стали одинаково красными. А он стоял, возвышаясь над ней, спокойно опустив руки, и совсем не собирался ей помогать. Ей было отвратительно выполнять это поручение, и он знал это. То, что с ней обращались как с рабой, тоже было частью его мести.

Она быстро его раздела, даже не пытаясь скрыть своего негодования. У него на губах заиграла мрачная улыбка, которая была ей так ненавистна. Ровена отвела взгляд от его лица и старалась не смотреть на него. Она стала разглядывать его безупречное тело.

Он даже не наклонился, чтобы она могла снять с него тунику, вынудив ее приблизиться к нему вплотную. У нее перехватило дыхание, когда нечаянно она коснулась его своей грудью, потом, почувствовав, как напряглись и сразу сделались твердыми ее соски, она судорожно глотнула воздух. Она так сильно дернула за тунику, что, когда та, наконец, оказалась у нее в руках, Ровена не удержалась и упала назад, на ступеньки.

Уоррик рассмеялся над ее сердитым выражением лица — по крайней мере она надеялась, что он смеялся только над этим. Ведь не мог же он знать, как отреагировало ее тело на прикосновение к его телу? И как вообще такая реакция возможна, если она его ненавидела? Это было выше ее понимания.

Ей не хотелось снова приближаться к нему. Нужно было еще снять с него штаны и обувь, но она не могла этого сделать. От одной мысли об этом у нее опять возникало ощущение покалывания в грудях. Боже милостивый, что же такое с ней происходит?

Он терпеливо ждал, но когда она не сделала никакого движения в его сторону, он сказал:

— Заканчивай.

Она медленно отрицательно покачала головой, видя, как у него вопросительно поднялась бровь.

— Тебе хотелось бы, чтобы тебя снова приковали цепями к моей кровати?

Она резко подскочила, чуть не столкнувшись с ним в спешке. Она услышала его смех и заскрежетала зубами. Значит, и эта угроза будет постоянно висеть над ней? Он был совершенно отвратителен, вне всяких…

— На колени!

Она упала на колени, даже не задумываясь над его новым приказом, и прямо на уровне лица увидела под тканью его штанов большую выпуклость. Краска снова залила ее лицо, и пальцы ее дрожали, когда она протянула руку, чтобы развязать шнурок и освободить его орудие мщения.

— Меня вполне устраивает видеть тебя в такой жалкой позе — как щенка у моих ног, — продолжил он небрежно. — Может быть, я прикажу тебе прислуживать мне в такой позе за столом.

— На виду у всех? Пожалуйста, не надо, — слова вырвались со стоном.

Он коснулся рукой ее макушки — как если бы она была не более, чем щенком, виляющим хвостом у его ног, — и отдернул руку, как только она подняла на него глаза.

— Ты еще будешь колебаться, выполнять тебе свои обязанности или нет?

— Нет, не буду.

Он больше ничего не сказал, оставив ее в ужасе раздумывать, удовлетворил ли его ее ответ. Теперь она стояла на коленях, потому что она осмелилась отказаться закончить раздевать его, наказание было скорым и унизительным. Неужели этого мало? Она сдернула с него штаны и подштанники, стараясь не смотреть на то, что было у него ниже пояса; она наклонилась пониже, чтобы заняться его обувью. Когда она кончила раздевать его, он не двинулся с места, и она не сводила глаз с его голых ног, что было своеобразным вызовом с ее стороны, но что нельзя было назвать прямым неповиновением, ибо разве его ноги не были частью его тела?

— Поистине ты таки продолжаешь испытывать мое терпение, — сказал он, видя, как она продолжает смотреть на его ноги.

На этот раз он не упорствовал, и она увидела, как он переступил ногами и забрался в лохань с водой. Она с облегчением вздохнула. Она стала забывать, что еще означает «прислуживать ему, когда он принимает ванну». Он ей напомнил.

— А теперь чего ты ждешь, женщина? Подойди, помой мне голову и спину.

Это входило в «прислуживание ему». Она знала это. И то хорошо, что он не настаивал, чтобы она вымыла его всего. Но ей не хотелось опять приближаться к его телу; от одной только мысли об этом ее бросило в жар.

Она взяла кусок ткани, служивший мочалкой, намочила и намылила ее, но прежде чем коснуться его тела, она спросила:

— Почему ваша жена не занимается этим?

— У меня нет жены.

— Но у вас есть дочери.

— Я был дважды женат, но обе жены давно умерли. И я бы женился еще раз… — Вдруг он схватил ее за тунику, притянул к себе и сердито проворчал: — Я должен был встретить ее, а меня задержали, и она, не дождавшись, уехала и пропала. Тебе известно, женщина, где я был и почему не мог встретить, как намеревался, свою невесту.

Ровена боялась что-либо отвечать. Он и не ждал ее ответа.

— Меня приковали цепями к кровати только ради твоего удовольствия.

Боже милостивый, и за это он должен винить ее?

— Не ради моего удовольствия, — прошептала она.

Он отпустил ее, слегка оттолкнув.

— Тебе надо хорошенько молиться, чтобы леди Изабелла нашлась и чтоб она была жива.

Еще одна страшная угроза неизвестными последствиями. Ровена подумала, что, может быть, леди и не пропала, а воспользовалась случаем и сбежала от такого жениха. Уж она сама наверняка бы так сделала, представься ей такая возможность. Эта тема вызвала в нем гнев. Она почувствовала это по тому, как напряглась у него спина, которую она терла. Так что она и не удивилась, что он не взял протянутой ею мочалки. Она заслужила еще одно наказание за то, что рассердила его.

— Мне кажется, что я сегодня слишком устал, так что можешь вымыть меня, женщина, всего. И лучше сними-ка с себя одежду, чтобы не намочить ее.

Да будут ему уготовлены вечные муки. Ну почему он должен мстить за любой пустяк? Он настоящее дьявольское отродье.

Но Ровена сделала так, как ей было приказано, сбросив с себя и тунику и рубашку, в спешке оборвав несколько шнурков. После этого она сразу же накинула на себя тунику без рукавов, фактически опять проявив неповиновение.

Когда она опустилась перед ним на колени и начала намыливать ему грудь, он увидел, что она сделала, и очень удивился. Она затаила дыхание, ожидая пощечины. Но когда этого не произошло, она наконец посмотрела ему в лицо — и увидела, что он улыбается, по-настоящему улыбается, и эта улыбка сделала его опять привлекательным. На ее лице отразилось удивление, и это вызвало у него взрыв смеха.