— Ничего, когда-нибудь я отплачу.

Саксы спорили, кому из них выпадет подойти к пленным и поставить между ними факел. Никто не рисковал близко подходить к викингам, хотя сейчас, измученные и израненные, они не представляли никакой опасности.

Факел предназначался совсем не для пленных, а для троих воинов, оставленных для охраны. Пленным ничего не дали из еды и не перевязали раненых. Это было плохим знаком. Когда пленным не дают еды, это может означать только одно — что жить им осталось недолго.

То, что такое предположение верно, подтверждалось разговорами часовых. Сакс, поставивший факел среди пленных, чувствовал себя теперь смельчаком и говорил громче своего товарища, так что его голос могли отчетливо слышать все.

— Почему он все время смотрит на тебя? — тихо спросила Кристен Торольфа.

— Я ведь единственный, кто может с ними говорить. Они приняли нас за датчан, — сказал он пренебрежительно. — Я им объяснил. Датчане идут сюда, чтобы отнять у них страну. А нам нужны только богатства монастыря.

— И ты думаешь, от этого они станут относиться к нам добрее? — спросила она с иронией в голосе.

Торольф рассмеялся.

— Нелишне это подчеркнуть.

— Нет, — сказала она сурово. — Ты, видно, не понял, что они говорят.

— Если честно, этот коротышка так сыплет словами, что я смог разобрать только парочку, не больше. О чем он говорит?

Кристен прислушалась. Выражение отвращения появилось на ее лице.

— Они говорят о каком-то Ройсе. Один сказал, что он сделает нас рабами. А другой — что не оставит нас в живых, а будет пытать до смерти.

Она не стала переводить слова хвастливого коротышки, которого все называли Хэнфрит. Он подробно описал предстоящие пытки: этот Ройс, по его словам, возьмет богатства викингов, а с пленными поступит так, как датчане обошлись с плененным королем Ост-Англии. Те привязали короля к дереву и упражнялись в стрельбе из лука до тех пор, пока стрел, вонзенных в его тело, стало не меньше, чем иголок у ежа. Когда его оторвали от дерева, он был еще жив, причем отделились от туловища только ребра, а спина словно срослась с деревом. Ужасная пытка, однако один из стражей предположил, что скорее всего у пленников будут отрубать отдельные части тела, чтобы они умерли не сразу, а могли видеть, как их плоть пожирают голодные псы.

Кристен не видела смысла рассказывать это Торольфу. Пытка есть пытка, какую бы форму она не принимала. Если им суждено умереть, как только появится этот Ройс, то самое время подумать о побеге.

Она смерила взглядом столб, вокруг которого они лежали. Высота его была в три человеческих роста, а длина цепей пленников больше, чем в таких случаях полагалось, — в полный размах рук, и это было ошибкой саксов.

— Три или четыре человека могут вскарабкаться на столб и освободить всех нас, — высказала вслух свои размышления Кристен.

— Поэтому они и позаботились о том, чтобы среди нас в каждой группе из трех человек обязательно был тяжелораненый.

Это сказал Иварр. Она посмотрела на него и увидела огромную открытую рану на ноге; с такой раной он, конечно же, не мог вскарабкаться на столб. Из плеча матроса слева от Торольфа все еще торчал обломок копья.

— Я мог бы понести одного, — сказал Торольф. — Но тогда мы будем идти медленно, и стрелы вонзятся в наши спины раньше, чем мы выберемся наружу.

— А если выдернуть столб из земли? — осторожно спросила она.

— Для этого надо встать, а это уже насторожит охранников. Если даже удастся выдернуть столб, он станет падать, а это опять же привлечет внимание, и на нас тут же набросятся с мечами. Но пусть и здесь нам повезет. Тогда они станут пускать стрелы издалека. Многие из нас погибнут, а остальные не смогут бежать, ведь мы прикованы друг к другу.

Кристен беззвучно вздохнула. — Значит, у нас нет надежды, пока мы прикованы?

— Нет, пока не заживут раны и мы не добудем оружия, — ответил Иварр.

— Наберись терпения, Кристен. — Торольф беззаботна ухмыльнулся. Может, они решат поучиться у нас, как бороться с датчанами.

— А потом отпустят, да?

— Ну да.

Она презрительно хмыкнула, но от шуток Торольфа на сердце стало легче. Если им все равно суждено умереть, они будут драться до последнего и не допустят, чтобы дело дошло до пыток. Так подобает вести себя викингам. Она, конечно, воспитана христианкой, но все-таки характер у нее нордический.

Кристен уже хотела сказать это вслух, но тут открылись деревянные ворота и впустили двух всадников.

Только один из них стоил внимания, и она внимательно рассматривала его, пока он приближался к ним на своем большом черном жеребце. Он спешился рядом с ними, и она с удивлением отметила, что ростом он почти с ее отца и значительно выше большинства молодых викингов, с которыми она прибыла сюда. Он был молод и очень крепкого телосложения — с широкими плечами и могучей грудью.

Из-под кожаной вестовки без рукавов на груди были видны черные волосы, достигавшие шеи, а руки со стальными мускулами были явно руками воина. Пояс, туго затянутый на талии, подчеркивал полное отсутствие лишнего веса.

Длинные ноги были также стройны и крепки. Точеное лицо необыкновенно красиво, с прямым носом, четко очерченными губами и жесткими складками на щеках, покрытых щетиной. Блестящие каштановые волосы локонами ниспадали на плечи, обрамляли, завиваясь, широкий лоб и виски.

Но больше всего поражали его глаза. Они были темного, кристально-зеленого цвета, наполненные ненавистью, когда скользили взглядом по закованным в цепи викингам. У Кристен захватило дух, когда этот взгляд остановился на ней, и она посмела вздохнуть, только когда он выкрикнул часовым приказание, показывая на большой дом, а затем и вовсе исчез.

— Он мне не нравится, — сказал Иварр. — Что он сказал?

И другие задавали Кристен тот же вопрос, но она только покачала головой.

— Скажи им ты, Торольф.

— Я не совсем хорошо его понял, — ушел он от ответа.

Кристен зло посмотрела на него. Мужчины имели право знать, что он сказал, но Торольф или боялся, или сам не поверил тому, что услышал.

Кристен взглянула на Иварра, но не смогла посмотреть ему в глаза.

— Он сказал: «Убить их завтра утром».

Ройс тем временем поднимался по лестнице в конце зала в комнату кузена.

Альден лежал, растянувшись на кровати. Плотное одеяло закрывало его до шеи, и он был так бледен, что Ройс застонал — ему показалось, что кузен уже умер. Плачущие женщины вокруг как бы подтверждали это. Две служанки, с которыми Альден иногда делил постель, всхлипывали в углу. Мечан, единственная сестра Ройса, дитя, не достигшее восьми лет, сидела за маленьким столиком, уронив голову на руки, и плакала. Даррелл, сестра Альдена, стояла на коленях возле кровати, уткнув лицо в одеяло, и ее худенькое тело содрогалось от рыданий.

Единственной из женщин, которая не плакала, была Эрта — врачевательница; она разбиралась в лечебных травах.

— Он умер? Я опоздал?

Дряхлая старуха откинула со лба прядь волос и осклабилась беззубым ртом.

— Умер? Он может выжить. Только не убей его раньше своими разговорами.

Эти слова Ройс воспринял со смешанным чувством ярости и облегчения. Тут уж он дал волю своему гневу.

— Вон отсюда! — рычал он на женщин. — Поберегите слезы для другого случая.

Даррелл вдруг подняла голову и повернулась к нему. Ее лицо было красно и отечно, маленькая грудь возмущенно поднималась.

— Это мой брат!

— Да, но что ему дает твой крик? Как он может спать и набираться сил, если вы так шумите? Он и без твоих слез знает, что ты беспокоишься о нем, Даррелл.

Даррелл поднялась на ноги и встала перед ним. Ее голова была лишь на уровне его груди. Она бы набросилась на него с кулаками, если бы посмела. Вместо этого ей приходилось выворачивать шею, чтобы заглянуть в его глаза и ожечь взглядом.

— Ты бессердечный, Ройс! Я всегда это говорила!