Но как ей ни нравилось, она не могла долго наслаждаться ванной. Необходимо успеть до обеденного часа высушить волосы и спрятать их, а также хорошенько обмотаться тканью, чтобы скрыть грудь. И потом, всегда надо держаться настороже, ибо нельзя исключать возможности, что капитану что-то понадобиться в каюте и он не уважит знака «не входить».

Конечно, сейчас ее скрывала ширма, но сама мысль о наготе в его присутствии, в одной с ним комнате, бросала ее в жар.

Но он был верен своему слову и не входил. Затем она поела, принесла ему обед, которого хватало на двоих, хотя не предполагалось, чтобы в этот вечер Конрад Шарп с ним обедал, приготовила для него ванну. Вспомнила об одеколоне, которым он пользовался, и решила понюхать его, когда он зайдет за ширму. Но он послал ее за дополнительной водой, чтобы помыть голову и, когда она вернулась, был готов к тому, чтобы тереть ему спину.

Она решила проверить бутылку с одеколоном, когда он будет обтираться полотенцем, и покинула его сразу же, как вылила последнее ведро воды ему на спину. Радуясь своему везению, Джорджина немало была удивлена, когда обнаружила, что он вышел из-за ширмы в тот самый момент, когда она стояла с бутылкой в руке. Понюхав одеколон, она не успела убрать ее: немного промедлила, анализируя его запах – специфический, с примесью мускуса. Оказалось, не он вызывал у нее чувство тошноты, как она думала перед этим. Нет, сам капитан делал ее больной, а не запах одеколона.

– Надеюсь, ты не ослушался моего прямого приказа, Джордж? – спросил он.

– Сэр?

– Что, по-твоему, ты делаешь с этой бутылкой?

Она поняла, что он имеет в виду, и, закрыв бутылку, поставила ее на место.

– Это не то, что вы подумали, капитан. Я не собирался воспользоваться одеколоном, даже если бы была нужда. Я действительно принимал ванну. Я обещал вам, и я выполнил свое обещание. Я не так глуп, как вы думаете… Чтобы заглушить неприятный запах одеколоном… Я знаю, некоторые люди так делают, но я скорей… я никогда…

– Это не ответ на мой вопрос, парень.

– О, ваш вопрос. Я только хотел… («Понюхать, поскольку он пользуется им все время? Не поверит. А что плохого, если сказать правду? В конце концов он не слишком колебался, когда сказал, что от меня плохо пахнет».) Фактически, капитан…

– Подойди, Джордж. Я сам увижу, говоришь ли ты мне правду.

Она стиснула зубы в волнении. Проклятый мужик хочет обнюхать ее, и протестовать невозможно. Он может просто приказать. Но на нем только тонкий халат. Она уже начала чувствовать жар.

Она медленно подошла. Он наклонился, повел носом возле ее шеи и принюхался. Она бы легко перенесла это, если бы его щека не коснулась ее щеки.

– Что это ты стонешь?

Он спросил таким тоном, словно впервые услышал ее стон. Ей казалось, что все внутри ее стремится вырваться наружу. Она отскочила от него, чтобы сделать вдох. Она не могла встретиться с ним взглядом.

– Простите, капитан, но… я не могу найти деликатный способ, чтобы сказать вам: вы делаете меня больным.

Она не удивилась, если бы он влепил ей оплеуху, но он оставался спокойным и ответил на ее откровение в таком тоне, какого она никогда не слышала от него.

– Это я прошу у тебя прощения.

Она предпочла бы его оплеуху своим объяснениям с ним. Может ли она думать, что говорит правду, если правда так ужасно задевает ее, не его? Конечно, это ее проблема. Что-то не в порядке именно у нее – никому еще не было плохо от общения с ним. Он даже может не поверить ей, может подумать, что это ее ответ на его обвинения в том, что от нее плохо пахнет, но она прекрасно знает, что это неправда. Хотя скорей всего он будет думать именно так, и это приведет его в бешенство. «Черт подери, почему она не держала рот закрытым?»

Но теперь сожалеть поздно, и она, прежде чем он попытается перебить ее, начала, торопясь, объясняться.

– Я не намерена оскорбить вас, капитан. Клянусь. Я не знаю, в чем дело. Я спрашивал Мака, он подумал, что, может быть, ваш запах является причиной моего плохого самочувствия. Тогда я взял вашу бутылку, понюхал… но это не то. Я думал, причина в ней, но это не так. Это только совпадение. – И тут ей пришла в голову спасительная мысль, она даже взглянула ему в глаза. – Да, я уверена, что совпадение.

– Что?

Слава Богу, он говорил мягко, спокойно. Взгляд его был тоже спокойным. Она боялась, что он взорвется.

– Я бываю болен оттого, что вы рядом, большей частью, когда я слишком близко от вас. – Лучше не упоминать те моменты, когда он смотрел на нее или она глядела на него. – Но это – моя проблема, сэр. И я не позволю ей отражаться на выполнении моих обязанностей. Пожалуйста, забудьте о том, что я упомянул о ней.

– Забыть?…

Это прозвучало так, будто он был шокирован. Она хотела провалиться сквозь пол. Он не был мягок и спокоен, как ей показалось. Возможно, он настолько шокирован, что не может громко говорить и находить нужные слова.

– Какого… рода… недомогание?

«Час от часу не легче. Ему нужны подробности». Поверил ли он ей или надеется найти доказательства тому, что она оскорбляет его. И если Джорджина постарается свести сейчас все на нет, он действительно может подумать, что она намеревалась отомстить ему, но потом передумала, сожалея о своей попытке.

Она действительно сожалела, что раскрыла рот для таких объяснений. Но раз дело зашло столь далеко, лучше сказать правду. Но она все-таки сдержалась и не сказала: «Простите, капитан, но близкое общение с вами, как мне кажется, вызывает у меня тошноту».

– Какие приступы?

– Со мной происходит странное. Мне не хватает воздуха. Мне становится душно. Очень жарко. Но скорей всего это не жар, не лихорадка. Слабость, как будто моя сила уходит прочь.

Джеймс не мог поверить в то, что слышал. Что она описывала?! Не может быть, чтобы она была такой невинной. И ее откровение ударило по нему. Ранило его. Ведь он чувствовал каждый из описанных ею симптомов. Она хотела его. Его нетрадиционное совращение ее сработало, а он об этом даже не знал. А не знал потому, что она сама не понимала себя.

Проклятье! Совершенно очевидно ее неведение в таких вещах. Но это значит, что он заработал себе пропуск в ад.

Он должен пересмотреть свою стратегию. Если она не знает природы собственного чувства, значит, она не набросится на него и не будет просить его взять ее. Зачем ей? Это была лишь его приятная фантазия. Но он все еще хотел получить признание именно от нее, прежде всего. Ее признание дало бы ему преимущество в работе с ней, поскольку она бы понимала, что он неравнодушен к ней – как к женщине.

– Эти симптомы ужасно неприятны? – спросил он участливо.

Джорджина вздрогнула. «Неприятны? Да они ужасны, потому что она никогда не испытывала ничего подобного. А он – неприятны».

– Не так ужасно, – сказала она.

– Хорошо. Я бы не беспокоился об этом. Я уже слышал о такой проблеме раньше.

Она посмотрела на него с удивлением.

– Слышали?

– Да. Я даже знаю средство.

– Знаете?

– Совершенно точно. Так что отправляйся в постель, дорогой мальчик, и предоставь это мне. Я позабочусь… лично. Можешь положиться.

Его улыбка была такой тонкой, что у нее было чувство, что он шутит. Может быть, он не поверил ей.

– Ты спишь, Джордж?

Она ворочалась более часа, но уснуть не могла. И не нагота капитана была тому причиной – она плотно закрыла глаза с того момента, как забралась в гамак… Нет, на этот раз ей не давало уснуть обычное любопытство. Она думала, действительно ли капитан знает, что у нее за болезнь, и на самом ли деле ведает, как ее лечить. Если есть средство, то какое? Возможно, какие-нибудь ужасные на вкус лекарства. Если же нет, он нарочно подберет такие…

– Джордж?

Она решила притворяться спящей. Но к чему это притворство? Может быть, ему нужно, чтобы она сбегала в кубрик и принесла поесть. От этого она не устанет.