Он не знал слово «борода» и продолжал бормотать:

— Воросы… Матаросу… Борьшевику!

И что-то крикнул в кухню. Прибежал солдат. Фельдфебель опять ткнул пальцем в матроса под стеклом, затем поднес свой кулак к лицу солдата.

Пронька и отец поняли: японец показывает, как старик с бородой — Матрос — ударил японского часового.

— Нет! — сказал Хохряков. — Это другой! Это мой брат, он погиб в 1917 году в Петрограде.

Не понимая, что ему говорят, или представляясь непонимающим, фельдфебель снял со стены рамку, вытащил из нее фотографию и сунул в боковой карман кителя.

— Борьшевику! — твердил он одно и то же.

— Нельзя так! Нехорошо! — Хохряков едва сдерживал себя. Пронька видел, как у отца сжались кулаки, на шее выступили синие жилки.

— Это харасё! — сказал японец, направляясь к двери. У порога он остановился и, улыбаясь, раскланялся…

Поздно вечером ребята еще раз вышли на «охоту». Объявления Фудзия срывали за мостом, в Теребиловке. Вера, повязанная старым материнским платком, работала снова в паре с Костей…

На другой день японские и семеновские патрули ходили по улицам Теребиловки. Там тоже не осталось ни одного объявления Фудзия. Об этом заговорили во всем поселке…

Едва Горяев вернулся из поездки, его вызвали в штаб. Полковник, с которым встречался смазчик, сказал:

— Нам ясно, что к срыву японского объявления причастны дети, а они, безусловно, действуют по наущению взрослых. Тебе задание: найти одну девочку, она развяжет язык, и мы узнаем все.

— Какую девочку, ваше благородие?

— Она носила белую шапочку с голубой лентой. Вот и все приметы!

У Горяева потемнело в глазах, его даже качнуло на стуле, и он, чтобы удержаться, протянул перед собой худые, пропитанные мазутом руки, нащупал край стола, ухватился за него.

— Что сделала эта девочка?

«Не просыхает от водки, скотина», — подумал о нем полковник и громко ответил:

— У вас там, в Заречье, ночью сдирала со стен важные государственные документы. На наше счастье, шапчонка ее оказалась в наших руках.

— Можно посмотреть?

Горяев привстал. Вытянулась вперед его маленькая головка, покрытая густыми, давно не стриженными и нечесанными волосами. Резче обозначились узкие, костлявые плечи. На полусогнутой спине и сквозь пиджак выступал бугорком позвоночник. На бритом, без бороды и усов, лице какие-то синие пятна, похожие на кровоподтеки. Красные от пьянства и недосыпания глаза впились в полковника. Глядя на Горяева, офицер вспомнил, как вчера докладывал начальству о своем новом агенте из смазчиков. «Это человек, которого схватили грубыми руками, бросили в грязную ванну, долго били-колотили, потом крепко выжимали, но в чистой воде не прополоскали и не погладили. Пропойных дел мастер. Используется для провокаций…»

— Не торопись, голубчик! — полковник смахнул с папиросы пепел. — Другая девица, значительно старше и, кажется, значительно глупее той девчонки, потеряла находку. Ты поможешь найти и шапочку и хозяйку.

Горяев тяжело опустился на стул. Полковник еще что-то говорил, но слова его летели мимо ушей смазчика. Он лихорадочно думал… В прошлом году Горяев ездил к родственникам в Вятку и привез оттуда для дочки белую вязаную шапочку с голубой лентой… Неужели Верка?..

— Ты что за голову хватаешься, — заметил полковник, — трещит, что ли, с похмелья?

— Трещит, ваше благородие, опохмелиться не успел!

— За девочку плата особая, ты это учти! — гудел баском полковник.

— Буду стараться, ваше благородие!

— У тебя дочь есть?

Горяев подскочил на стуле.

— А что?

Узнав, что девочка учится в школе, полковник посоветовал Горяеву привлечь ее в помощницы. Пусть она в классах и на улице послушает, не говорят ли дети о потерянной шапочке. Можно даже пустить слух, что какая-то женщина нашла белую шапочку, хочет отдать ее, но не знает кому. Девочка может подсаживаться к женщинам, которые, сидя на скамейках и завалинках, ведут разные разговоры. Возможно, что кто-нибудь пожалуется на небережливых детей, бросивших где-то ценную вещь… Да и жена смазчика могла бы осторожно расспросить соседок об этом…

Домой Горяев шел, как пьяный, глаза застилал туман. Вешая на гвоздь фуражку, осмотрел всю стену — Веркиной шапочки не было. Грузно прошел в комнату. Вера готовила уроки.

— Где твоя шапочка? — пристально глядя на дочь, спросил Горяев.

Девочка вздрогнула и, не отрываясь от книги, ответила:

— Где-то валяется. А тебе зачем, папа?

— На гвозде не видно!

— Я ее не ношу, холодно стало!

— Найди ее, это же теткин подарок.

Заниматься Вера уже не могла. Ее испугало насупленное, грозное лицо отца, его бегающие глаза и вздрагивающие руки. Полистав недолго учебники, Вера выскочила из избы, забралась на забор. Костя в огороде сгребал в кучу картофельную ботву.

— Костя!

Он тоже повис на заборе. Вера торопливо поведала ему о разговоре с отцом. Костя не знал, что делать.

А тем временем Горяев допрашивал жену: не приходила ли дочка в последнее время домой поздно. Оказывается, приходила, у какой-то подружки готовила уроки.

За чаем отец снова заговорил о шапочке. Вера на глазах отца перебрала все тряпки в большом сундуке, заглянула на печь, под стол и даже под кровать. Но, конечно, нигде шапочки не оказалось. Отец сидел хмурый, страшный. Он и пьяный никогда таким не был…

Собрались в бане.

— Кому нужна эта самая шапочка? Что из-за нее голову ломать? — наигранно небрежным тоном произнес Ленька Индеец, когда Вера рассказала обо всем, что случилось дома.

Костя готов был отлупить его за несообразительность.

— Да ведь из-за этой шапки всем нам голову снимут! — закричал он.

— А ты не ори! — Ленька толкнул Костю плечом. — Хочешь, я эту бабскую штучку в один миг достану?

— Брось трепаться, барон! — рассердился Шурка. — Тут дело серьезное, а ты зубы скалишь!

— Конечно, я граф Трепачевский! — кричал Ленька. — А вот это видели?!

И он бросил на подоконник белую шапочку с голубой лентой. Вера схватила ее, прижала к груди, не могла слова выговорить.

— Откуда ты… это… — прошептал Костя.

— За пазухой носил, жизнью рисковал, а вы…

— Молодец! Ай молодчина! — уже приговаривал Костя, любовно тузя Леньку кулаками.

— Да рассказывай скорее!

— Все равно не поверите!

— А ты без вранья! — зашумели ребята, чувствуя, как вся тревога, тяжелый страх свалились с их плеч.

Ленька торжественно помолчал и, не торопясь, с подчеркнутой небрежностью, начал:

— А что тут рассказывать… Иду, значит, домой. Смотрю: на мосту Конфорка стоит, в руках у нее шапочка. Слышу, купчиха всех прохожих допрашивает: «Не знаете ли, чья это шапочка? Кто-то потерял». Подхожу. Хотел это я ее с моста сбросить, да рядом с ней японец с винтовкой: «Э, думаю, хитростью надо брать». Знаю, говорю, чья это шапочка, дайте поглядеть. Беру, значит, левой рукой шапочку, а правой ка-ак размахнусь… и сбил у японца фуражку прямо в воду… Я драпанул с моста на берег, японец из винтовки два раза: бах! бах!..

— Не попал? — серьезно спросил Кузя.

— Он же с перепугу вверх бахал… Конфорка за мной, да где там! Сами знаете, как я бегаю! Вот и все!

— Историки когда-нибудь разберутся, где правда, а где брехня, — сказал Шурка. — Шапка у нас — это факт. Индеец — молодец! Это тоже факт!

Решили так: шапку Вера отнесет домой, но носить ее больше не будет.

Отец встретил Веру у порога.

— С легким паром, доченька! — хрипло и непонятно проговорил он.

Вера почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

— С каким паром? — спросила она еле слышно.

— Когда люди из бани приходят, им всегда так говорят!

— В какой бане, я не…

Отец схватил Веру за руку.

— Не ври, дрянь! Я все видел… Где ты была?