Не остыл ещё дед Макарий:

— К тебе в гости ходить — того и гляди, чтобы кости не поломали. Эва, — кивнул на одноглазого, — такой красавец: не приведи господи, во сне привидится — заикой встанешь утром…

Захохотали вокруг. Одноглазый по уши залился кумачом от гнева. Воевода улыбнулся:

— Напраслину возводишь на себя, Макарий. Поди, он страху от тебя натерпелся поболее, чем ты от него.

Одноглазый с сердцем:

— Велено от лазутчиков вероломного Василия Шуйского охранять воеводу великого войска. Понял?

А воевода обернулся к ближним людям:

— Старика пропускать ко мне.

Заворчал недовольно одноглазый.

— Погоди, — сказал воевода, — ещё друзьями будете — водой не разольёшь.

— Не иначе, — буркнул одноглазый. — Заместо отца родного возьму.

— А что, — отозвался дед Макарий, который отроду за словом в карман не лазил, — по-родительски вожжами отхожу, всё чуть поумнеешь.

Дед Макарий с одноглазым, может, и ещё пререкались бы, да воевода, кивнув головой деду Макарию, пошёл дальше. А за ним вместе с остальными и одноглазый.

Ива деду Макарию сделал выговор:

— Вовсе как маленький на рожон лезешь!

В другое время Иве за такие слова, может, и попало бы. А тут, после разговора с воеводой и победой над одноглазым, в доброе расположение духа пришёл дед Макарий. Потому только и сказал:

— Не ворчи, словно старуха. Пойдём лучше поглядим, что делается в городе.

А посмотреть и послушать было что.

Гудели путивльские колокола. Далеко в округе разносились их тревожные голоса. Со всех сторон шли в город люди, заслышав набатный призыв.

Больше всего было холопов, в драной, ветхой одежонке, отчаянных, злых. Бежали они от лютой холопьей доли, когда нет у человека ни кола ни двора и полная над ним власть хозяина и хозяйских приказчиков.

Были тут и казаки, привыкшие к вольной жизни. Притеснений ждали они от Василия Шуйского.

Шли крестьяне, у которых помещики и монастыри отобрали землю. А если и оставили, то так придавили податями да хозяйскими работами, что побросали землю крестьяне сами.

Стрельцов — людей военных — изрядно набралось: на государевом жалованье едва перебивались. Много служилых людей встало на сторону Болотникова.

У Ивы голова кругом шла от столпотворения, что делалось на путивльских улицах и площадях.

Поглядел туда-сюда: нет деда Макария. Перепугался до смерти. Сам не знал, за кого больше: за себя или за слабого глазами деда.

Принялся кричать что было мочи:

— Деда! Деда Макарий! Где ты?

Вокруг народ смеётся. А Иве впору плакать. Иголку в стоге сена найти проще, чем в эдакой толкучке человека. Спасибо, нашлись добрые люди — стали вместе с Ивой звать деда Макария.

Вдруг услышал Ива за спиной дедов голос:

— Эва, крик подняли. Пожар, что ли?

Обрадовался Ива, слов нет.

— Боязно стало. Кабы не они, — на мужиков кивнул, — нешто бы встретились?

— Где уж…

Посмеялись Ивины доброхотные помощники и разошлись каждый своей дорогой.

А дед Макарий с Ивой до вечера ходили по городу. Тут разговор послушают, там в спор ввяжутся.

Понятно Иве: хочет дед Макарий на людей, что собрались идти за Болотниковым, поглядеть со всех сторон. Проникнуть в их речи и помыслы.

Стал день к вечеру клониться. Дед Макарий бороду пригладил:

— Теперь самая пора в гости к воеводе.

— Деда, одумайся! — взмолился Ива. — А ну как опять на одноглазого наткнёмся?

— Мы с тобой воеводой званы, — степенно ответил дед Макарий.

— Хорош твой воевода! Давно ли из одного котелка уху хлебали. А ноне не признал даже.

— Поспешно судишь Ивана Исаевича. У него забот хватит на десятерых. Эва, собралось какое войско! Мудрено ли, что запамятовал нас двоих. Так ведь вспомнил? Узнал?

— Верно, — без особой охоты согласился Ива. — Может, всё же не пойдём, а?

— Нет уж. Назвался грибом — полезай в кузов. Званы в гости. Приглашение приняли. Стало быть, надо идти.

— Чует моё сердце: не кончится это добром, — вздохнул Ива.

Но разве деда Макария переупрямишь?

Воеводу нашли легко. За длинными, наспех собранными столами сидел он с людьми, видать, начальными и ближними.

Добрались не тотчас. Вокруг столов народу тьма-тьмущая! Кто стоит, кто сидит, кто и вовсе прилёг на траву.

Идёт походный ужин в поле. Кормятся все из общих котлов. Едва протолкались к воеводиному столу. На нём еда обильная, но простая, без затей.

Во главе — сам воевода. Подле него богато разодетые люди.

Принялся Ива опять за своё:

— Слышь, деда, пойдём отсюда.

Дед посмеивается:

— Трусоват стал. Прежде за тобой не водилось такого.

А сквозь смешок, чует Ива, дед Макарий тоже тревожится. Только крепится, не показывает виду.

А тут, поди ж ты, лёгок на помине — одноглазый! В конце стола сидит. Перед ним кружка с вином да кусок мяса — троим не справиться.

Хотел Ива спрятаться за чью-нибудь спину и деда Макария упредить о нежеланном знакомом, но тот — даром, что об одном глазе, — уже заметил их и как крикнет во весь голос, однако не зло, весело:

— Гляди, воевода, пожаловали к тебе дорогие гости!

Все, что за столом сидели, обернулись в сторону Ивы и деда Макария. И воевода вместе с другими.

Не в пример утренней встрече, сразу узнал:

— Здорово ли живёшь, Макарий?

— Грех жаловаться, — поклонился дед.

Теперь проталкиваться среди людей не пришлось. Сами расступились.

Подошли к воеводе. Тот первым делом — деду Макарию чашку вина:

— Пей!

Дед Макарий отказался:

— Спасибо за ласку и угощение. Отроду не пивал.

— Экий ты! Табака не куришь, вина не пьёшь. Ну да потчевать можно, неволить — грех.

Сам отхлебнул из чаши.

— А за мной пойдёшь ли?

— На что я тебе? Стар. У тебя молодых эвон сколько.

— Сказывал же: надобны мне люди сочинять грамоты и всякую письменную работу исполнять.

— Коли надобны, о чём разговор, — усмехнулся дед Макарий.

— Добро! — сказал воевода. Видать, по сердцу пришёлся дедов ответ. — Будет время, потолкуем. — И озорно подмигнул. — А теперь ступай к своему другу-приятелю. Вишь, он тебе уже и место приготовил.

Другие не поняли, а Ива прыснул: и верно, одноглазый соседей потеснил, освобождая подле себя лавку, на деда Макария поглядывал и при последних словах воеводы громко возгласил:

— Садись, друг Макарий. Не гостем — хозяином, наравне со всеми.

— Спасибо, — в тон одноглазому отозвался дед Макарий, — только скажи наперёд: зовут-то тебя как? В друзьях давно ходим, а имени твоего не знаю.

Засмеялся рядом невысокий ладный мужичок. Должно быть, видел, как познакомились утром дед Макарий с одноглазым.

А тот:

— Стёпкой кличут.

— Степан, стало быть?

— Да уж, верно, так.

Перекинулись шуточками — оба на язык остры. Слово за слово. Разговорились. Всякое перевидал Степан. Военным холопом был.

— От пятерых хозяев бежал. Не счастья — человечьей жизни искал. Куда там! Собаке впору было завидовать. А последний, вишь, памятку о себе оставил — глаз вышиб. Бог даст, свидимся — разочтёмся!

Поздно окончилось застолье у воеводы.

Деда Макария с Ивой на ночлег взял Степан.

А утром прибежал посыльный:

— Старика Макария воевода кличет!

Долго беседовали с глазу на глаз воевода и дед Макарий. О чём — никому не ведомо. Только в тот же день переписывал Макарий в отдельной горнице для воеводы важнейшие бумаги.

Несколько дней спустя выступило из Путивля грозное войско.

Двинулось на Москву. Против боярского царя Василия Шуйского. И были подле воеводы Ивана Исаевича среди ближних его людей дед Макарий и Ива.

Жизнь началась у Ивы — лучше не надо! Кому трудный поход, а ему, по молодости лет, вроде забавы. И самое главное: дед Макарий — подле воеводы, а рядом с дедом, понятно, он, Ива.

С иными строг воевода — иначе нельзя: великое дело лежит на его плечах. А Ива вхож к воеводе, почитай, в любое время.