Что ни день, растёт войско Ивана Исаевича Болотникова. Не малая тому причина — письма, что расходятся через верных людей по близким и далёким землям.

В тех письмах сказано: не служить боярскому царю Василию Шуйскому, побивать бояр, дворян и других служилых людей, что держат сторону Шуйского. Земли их отнимать, оброков и других повинностей не платить.

Для бедного люда такие слова, что голодному — кусок хлеба.

Правду сказать: в то смутное время не всегда было понятно, кто за кого стоит. Зато крепко знали холопы и крестьяне, от кого шли все их беды-напасти. Доставалось многим богатым и знатным.

Не препятствовал тому воевода. Радовался он, глядя, как растёт войско. Прибавилось, однако, и забот. Не последняя из них: где добыть оружие. С дубиной и самодельной пикой недолго навоюешь против пушек Василия Шуйского.

Приказал воевода собрать военный совет.

Народу в горнице набралось — не протолкнёшься.

Ива — тут как тут, крутится под ногами. Иной раз и прикрикнут, а иной — за делом пошлют.

Одно худо: как начинается военный совет, хочешь не хочешь — иди вон. Так велел Иван Исаевич. А он скажет — как отрежет.

На том размышления Ивы и кончились. Шагнул через порог воевода. Ива сам знает — ему за порог.

Однако далеко не отошёл. Вдруг в нём объявится какая надобность?

Трудное дело — достать оружие. На дороге оно не валяется. Потому разговор в горнице долго шёл без толку. Собрались уже расходиться — поднялся дворянин Василий Гольцев, хозяин усадьбы, где третий день стоял Болотников.

— Дозволь сказать, воевода.

— Говори! — разрешил Болотников.

— Верстах отсюда в двадцати — монастырь. В нём оружия хватит на два твоих войска.

Степан Кривой стукнул кулаком по колену.

— Первые разумные слова слышу. Пошли меня, воевода, с отрядом. Дён через пять будет тебе оружие!

Василий Гольцев покачал головой:

— Тут не обойдёшься и тремя отрядами. Идти надо всем войском.

Около двери завозился тучный боярин Семён Лапин:

— Пока будем стоять у монастыря, Василий Шуйский соберёт войско.

Был Семён Лапин старинного, но обедневшего рода. Улыбнулось ему счастье: царь Борис Годунов пожаловал высоким боярским чином. Не долгим оказалось, однако, время царя Бориса.

Василий Шуйский не признал нового боярина. Подался Семён Лапин в лагерь Болотникова, где и он себя и другие его почитали боярином.

Заспорили Гольцев с Лапиным. Разгорячились. Того гляди, вцепятся друг другу в бороды.

Воевода поднял руку:

— Хватит браниться попусту. Сейчас спросим знающего человека, — и приказал: — Позвать старика Макария.

Высунулся наружу кто поближе к двери сидел, крикнул:

— Макария — к воеводе!

Вихрем сорвался Ива за дедом.

Малость спустя отворил дед Макарий дверь воеводиной горницы. Шагнул со свету не твёрдо. Сел подле Семёна Лапина.

Боярин зашипел рассерженным гусем:

— Куда прёшь?! Аль ослеп?

— И впрямь глаза едва видят божий свет, — ответил старик на всю горницу. — А что, иль не гожусь в соседи?

Лапин покосился на воеводу:

— Места не жаль. Медведем не лезь.

Чуть приметно усмехнулся воевода. Понятен ему боярский гнев. Непривычно сидеть рядом с мужиком. Да известно, каких кровей сам воевода. Оттого ближе ему советники из крестьян и холопов, чем спесивый боярин Семён Лапин.

Рассказал воевода старику, о чём речь.

— Ты в монастыре не один год жил, что думаешь?

Дед Макарий поглядел поверх воеводиной головы:

— Тут и думать нечего. Крепки монастырские стены. Съестного на год хватит. Оружия много. Хоть отрядом иди, хоть всем войском — застрянешь надолго.

— Стало быть, близок локоть, да не укусишь?

— Вроде того…

— Вот, — повернулся воевода к начальным людям, — и весь сказ про монастырское оружие.

— Нет, — возразил дед Макарий, — торопишься, воевода. То ещё полсказа. В норку, куда не пролезет медвежья лапа, мышь проскользнёт.

— Туманно говоришь.

— Отпусти меня с Ивой в монастырь. Глядишь, и оружие будет.

Смех поднялся в горнице.

Голос Семёна Лапина громче всех:

— Ну и развеселил, дед!

Негромко сказал старик, однако услышали все:

— В шутах смолоду не был. Поздно вроде бы сейчас.

Осёкся боярин.

А дед Макарий:

— Не вдвоём с мальчонкой мыслю таскать стопудовые пушки. Сильно злы крестьяне и холопы на монастырскую братию. Да и в самом монастыре немало таких, кому плохо живётся. На них надёжа.

Притихли начальные люди. Воевода спросил:

— А коль дознаются, зачем пришёл?

И опять дед Макарий поглядел поверх воеводиной головы, точно видел там, что другим видеть не дано.

— Стар я, чтобы бояться смерти.

— А мальчонка?

— Он про то знать не будет.

Воевода по горенке задумчиво пошагал.

Обронил коротко:

— Добро, дед. Иди.

Три деревни и усадьбу Василия Гольцева занял лагерь воеводы Ивана Болотникова.

Людей повсюду словно травы в поле. Не окинешь глазом.

Боярину Семёну Лапину отвели для постоя крестьянскую избу. Прежде бы и порога не перешагнул, а теперь живи — воевода приказал.

Сильно не в духе пришёл боярин с военного совета.

Подвернулся в сенях незнакомый мужик — по привычке ткнул кулаком в бок.

— Отойдь!

Мужик оскалил волком зубы, рванул с пояса нож:

— Убью!

Спасибо, Иван, верный слуга, оказался рядом. Заслонил господина грудью. Покривив душой, сказал мужику:

— То нашему воеводе первый помощник и советчик, а ты — «убью»…

Мужик поспокойнее:

— Руки больно длинны у твоего хозяина. Гляди, как бы не укоротили. Ноне это просто…

Долго Семён Лапин не мог отдышаться с перепугу.

Собрался было обедать на щербатом голом столе — в дверях Петрушка, сын хозяина усадьбы.

Нахмурился Семён Лапин.

А Петрушка чинно перекрестился на иконы, поклонился в пояс:

— Не гнушайся, государь Семён Михайлович. Батюшка мой приглашает отобедать вместе с ним.

Сощурились и без того заплывшие жиром глаза Семёна Лапина. Вспомнил военный совет. Хотел сказать крепкое слово. А Петрушка поклонился ещё ниже:

— Пусть, говорит, окажет милость холопу своему недостойному Ваське Гольцеву…

Напыжился Семён Лапин. А что делать, не знает. То ли хочет посмеяться над ним Василий Гольцев… То ли вправду оказывает уважение старшему по родословию.

Спросил осторожно, словно между прочим:

— Много ли соберётся гостей?

— Как можно, государь, с тобой вместе звать кого другого?

Поглядел Василий Лапин на щербатый пустой стол, сказал милостиво:

— Идём, что ли…

Хозяин встретил гостя у самого крыльца. Со многими поклонами проводил в дом к накрытому столу. Началась трапеза, неторопливая, обильная. Не чета походной, которой последнее время приходилось довольствоваться Семёну Лапину.

А между переменами блюд потекла беседа. Тоже неторопливая. И осторожная. Будто два пса принюхивались друг к другу, чтобы узнать: свой тот, другой, или чужой.

— Верно, будто воевода вышел из простых холопов? — спросил Василий Гольцев.

Насторожился боярин:

— Говорят… — И в свой черёд: — А ты пойдёшь за воеводой аль останешься?

— Рад бы пойти, — Василий Гольцев отвёл глаза, — да хозяйство держит. Самая страдная пора, сенокос. А там поспеет рожь, надо убирать. Непростые времена настали, того гляди, останешься без куска хлеба.

Семён Лапин вспомнил мужика с ножом. Лицо налилось кровью.

— Ноне всякий хам — над тобой пан.

Спохватился, не сказал ли лишнего.

А Василий Гольцев твёрдо:

— Верные слова. — Нагнулся через стол и в упор: — Каким ветром занесло к холопу под начало?

Поперхнулся Семён Лапин.

— Не бойся, разговор с глазу на глаз… — успокоил Василий Гольцев.

Помялся боярин. Неохотно выдавил:

— В ссоре наш род с Шуйскими. Не захотели его царём.