— Цып-цып-цып, — сказал Виктор, — дите невоспитанное.

— Давай чокаться! — предложила Натали и так стукнула фужером с минеральной водой о фужер Виктора, что с соседних столиков оглянулись. А она хихикнула.

— Знаешь, это ты невоспитанный, — сказала она почти серьезно. — Сидишь мрачный, со мной не разговариваешь…

— Поводов веселиться у меня нет.

— Ну и что? Я вот про все забыла. Вернусь домой, а там… Вообще! — Она постучала кулаками друг о друга. — Я бы ушла жить в общежитие, но боюсь оставлять маму с этим.

— Я бы тоже с удовольствием остался в общежитии.

— Скажи… неужели ты… будешь жить… вот так?

— Да, вот так, — раздраженно ответил Виктор. — За ошибки надо расплачиваться. Ешь.

Зато уж ела Натали — весело! На переносице выступили капельки пота. Виктор совсем помрачнел и, приступая к компоту, проговорил будто с осуждением:

— Кормят — будь здоров.

Блаженная истома овладела Натали. Она сидела, уткнувшись локтями в стол, полузакрыв глаза, слушала музыку. Сидеть бы вот так и сидеть…

— Вот что, — резко сказал Виктор, — должен я с тобой поговорить. Ты что, с ума спятила? Одна приехала в Москву, остановиться тебе негде…

— Не надо, — с закрытыми глазами попросила Натали. — Знаешь, как мне хорошо…

— Но соображать-то все-таки необходимо. Существо ты симпатичное, не очень обычное. Привлекательное, — с раздражением говорил Виктор. — И вот попала в ситуацию. О чем ты думаешь?

— Предположим, о тебе, — вырвалось у Натали.

— Я с тобой серьезно разговариваю. Денег у тебя, верно, кот наплакал, а…

— Подожди, подожди, — ледяным тоном остановила Натали. — При чем тут деньги?

— При чем тут деньги! — еще резче продолжал Виктор. — При всем! Знаешь, например, сколько здесь каждый кусок, каждая ложка стоит? Что одна без денег делать будешь?

— Подожди, подожди… Мне так хорошо было, так… Ты тоже считаешь, что со мной может что-то случиться?

— Конечно. Таких дурочек…

— Специально ловят такие, как ты? А потом жалуются, что вынуждены жениться?

И не успел растерявшийся Виктор ответить, как она щелкнула замком сумочки, бросила на стол деньги и убежала.

На лестнице она несколько раз споткнулась.

Седобородый швейцар взглянул на нее понимающими глазами, улыбнулся мудронплутовской улыбкой, не осуждающей и не прощающей, и чуть-чуть приоткрыл дверь.

Натали выскользнула на улицу, увидела такси и села в кабину.

— Куда прикажете?

— Хоть куда. Мне прокатиться.

— Понятно.

Машина будто плыла — плавно, без толчков.

— Приезжая? — спросил шофер, и только тут Натали взглянула на него — немолодой мужчина с густыми лохматыми бровями. — А чего в ресторане делала?

— А что в ресторанах делают? Ела. Ничего, вкусно.

— Заметно, что хорошо… поужинала.

— А почему вы на «ты»?

— Потому что старше тебя. Чего в ресторане делала?

— Я сказала: ела.

— Одна?

— А вам что?

— Да так. Откуда приехала?

— С Урала.

— Зачем?

— Москву посмотреть.

— Ну и как? Понравилась Москва?

— Вы знаете… — Натали повернулась к шоферу. — Очень. — Помолчала и повторила: — Очень.

— А ночуешь где?

— Почему-то всех интересует, где я ночую.

Они ехали по узким темным улицам, где почти не было машин, прохожих — даже не верилось, что это Москва, — и лишь в редких окнах горели огни.

— Ночевать где собираешься, спрашиваю?

— Не знаю.

— Интересно.

— На вокзале где-нибудь.

Машина вылетела на широченную улицу и поплыла в потоке автомобилей.

Огней-то, огней!

И радостно было Натали, и тоскливо. Даже — нехорошо. Она и не заметила, как перестала смотреть по сторонам, застыла в напряженной позе, вдавившись в спинку сиденья.

— А как тебя одну в Москву отпустили? — спросил шофер. — Ну, я понимаю, если учиться, а то — ресторан… такси вот.

— Ничего вы не знаете, ничего вы не понимаете. — Натали обрадовалась, что шофер снова заговорил. — Понятия обо мне не имеете, а рассуждаете.

— Родители у тебя есть?

— Мама. И отчим.

— Отец где?

— На войне погиб.

— Вот что, — сумрачно заключил шофер. — Мне в гр раж пора. Да и счетчик хорошо поработал. Куда сейчас прикажешь?

— С вами до гаража. Мне все равно деваться некуда.

— Выгодный клиент. Первый раз у меня так…

Из гаража вышли уже в первом часу.

— Ну куда ты сейчас, клиент?

— Объясните мне, как добраться до Курского вокзала.

— До Курского вокзала, — проворчал шофер. — Ну девка… Я бы тебя к себе позвал, да сестра у меня… злюка. Да и подумать может черт те что. И отпустить тебя вот так не могу. Девушка ты вроде бы хорошая, а глупостей натворить можешь.

— Почему-то все так считают.

Шофер был невысокого роста, широкоплеч, шагал грузно, опустив голову в мятой шляпе, заложив руки за спину.

— Лучше все-таки глупостей не делать, — сказал он. — Вот я, к примеру, на кой черт связался с тобой?

— Могу уйти.

— А я вот не могу тебя отпустить. Не могу я ночью человека не пожалеть. Я беспризорником вырос. Запомнил, как плохо ночью без крыши… Или вот сейчас… Едешь по Москве ночью и кого только ни подберешь из жалости и укатишь в самом невыгодном для себя направлении…

Вспоминая потом свои приключения, Натали пыталась догадаться, почему она действовала, не раздумывая. Наверное, потому, что даже усилием воли не могла убедить себя, что кто-то здесь, в Москве, может ее обидеть.

Они с шофером забрели в какой-то темный переулок, вошли в тускло освещенный подъезд.

Шофер поднимался по лестнице, что-то бормоча под нос.

— Если вам не приятно… — начала Натали, но он даже не оглянулся, топал себе все выше.

Дверь открыла заспанная женщина в коротком халате, улыбнулась испуганно и удивленно.

В кухне шофер снял пиджак, засучил рукава и долго мылся под краном.

Натали стояла у окна и смотрела на крыши, освещенные бледным лунным светом.

— Пошли, — коротко позвал шофер, толкнув дверь плечом.

Комната была большой, почти без мебели, словно сюда еще не переехали или, наоборот, начали уезжать и часть вещей уже отправили.

Женщина переоделась в платье, тоже короткое, открывавшее круглые розовые колени.

— Соня, — она протянула руку и улыбнулась.

— Какая вы красивая, — сказала Натали, а шофер сказал, садясь за стол:

— Ей ночевать негде, — и начал есть.

— А ты есть не хочешь? — спросила ее Соня.

— Она в ресторане напиталась, — шофер хмыкнул.

— Тогда я чай поставлю… Я уж спала, — словно оправдываясь, говорила Соня. Двигалась она с ленивой грацией женщины, привыкшей, что на нее смотрят.

— Жалко мне стало эту дурочку, — сказал шофер.

— Места много, — Соня улыбнулась, — устроимся. А мне, — в голосе ее промелькнули тоскливые нотки, — веселее будет.

И Натали вдруг поняла, что эти двое что-то тяжело переживают, мужественно скрывая друг от друга боль.

— Можно я умоюсь?

Она вышла, в полутемноте подошла к раковине, открыла кран и задумалась… Сколько ей внушали отчим и мать, и даже Виктор, что надо бояться людей! А они, люди… В чужом городе, среди незнакомых, чужих, ей легче, спокойнее, чем дома…

Когда она вернулась в комнату, шофер и Соня сидели в тех же позах.

— Ладно, — произнес он, вставая, — мне пора.

— Чаю хоть выпей, — тоскливо и тревожно попросила Соня.

Он прикоснулся рукой к ее плечу, отрицательно покачал головой и ушел.

А она расплакалась.

— Сестры он боится, — сказала Натали, — она у него злюка. Он сам мне рассказывал.

Соня улыбнулась сквозь слезы, вытерла лицо платком, машинально взялась за пудреницу, тут же поставила ее обратно, проговорила:

— О сестре он сочинил. Жена у него злюка.

— Жена? А вы ему кто?

— Если бы я знала, кто я ему. Никто.

— Неправда.

— Откуда ты знать можешь?

— Вижу. Если бы вы никто ему были, он бы не так к вам относился.

— А как он ко мне относится, по-твоему?

— По-моему, замечательно.

Соня вздохнула и, помолчав, сказала:

— Может быть. Давай-ка ложиться.

И только удобно вытянувшись в постели, Натали вдруг разволновалась: а что случилось бы, где бы она сейчас была, если бы не встретила этого шофера?

— Плохо они живут, — донесся до нее голос Сони. — Она больная. Нервы. Конечно, она не виновата. Но уж очень ему плохо.

— А вам?

— Не видишь разве? А он хороший. Заметила? И не может другим быть. Хуже нет, когда вот с таким встретишься… Всю жизнь он мне перевернул… Я его и бросить не могу… а он свою эту… тоже бросить не может…

За окном мутнел рассвет.

Натали слушала тихий, вроде бы спокойный голос и встревоженно думала: «А что меня ждет? Я кого встречу?»

— Иной раз я Уж спрашиваю себя: может, лучше бы нам и не встречаться было? Не знакомиться? А иногда, то есть почти всегда, радуюсь все же. Ведь меня будто вымыло всю. Будто душу в родниковой воде прополоскала. Стыдно вспомнить, как я сначала смеялась над ним, считала, что не таким должен мужчина быть. Не действовали на него мои усмешечки разные. А теперь меня не узнать… А жена его… я ее, конечно, ненавижу, но… не любит ведь он ее…

— А она его?

— Вот поживешь — поймешь, что любовь-то иногда хуже злобы бывает. Какая же это любовь, когда она прямо изводит его? На футбол даже не отпускает. Как начнет он мне рассказывать, как у него дома дела обстоят, я потом спать не могу. И знаю: он ее никогда не бросит.

— Почему?

— Вот такой он, понимаешь? Говорит: нельзя человека в беде бросать. Не она во всем, а болезнь виновата, дескать. А мне-то как жить? — видимо, самой себе сказала Соня. — Просила я у него ребеночка… уехала бы куда-нибудь и вроде бы с ним тогда была… И слышать не хочет… Вот сижу я в этой комнате и неделями жду, когда он хоть на пять минут забежит… И кажется мне, что буду я вот как эта комната — пустая… Иной раз крикнуть хочется: «Да что это за напасть?»

— А может, счастье? — спросила Натали.

— Счастье? — удивилась Соня. — Нет. Горе это. Беда. Живая ведь я. Женского пола. Тела у меня много. А чем оно души хуже? Говорят — душа главное. А у меня все истосковалось. И она, и оно. И не знаю, чего тяжелее переносить.

— Но ведь он вас любит?

— Не любил бы, легче бы было… Наше с ним счастье чужой судьбой придавило. Женой этой самой. С фронта он ее привез. И сам счастья не видал, и мне его не посмотреть.