Работала она как-то в бригаде стенографисток на конференции в научно-исследовательском институте. У Натали страшно болела голова, рези в затылке на мгновения лишали слуха. Видимо, борьба с болью отражалась на лице, потому что Натали заметила, что на нее с удивлением или интересом поглядывают слушатели из первых рядов.

— Терпи, милая, терпи, — сказала старшая, — ничего не поделаешь. Скоро заканчиваем.

И когда Натали показалось, что сейчас она отшвырнет ручку, схватится за голову и убежит, очередной выступающий на ходу к трибуне шепнул:

— Не стенографируйте. У меня полный текст.

Лишь через некоторое время Натали собрала силы, чтобы посмотреть на него. Высокий, весь какой-то отглаженный, отутюженный молодой человек красивым голосом что-то там говорил… «Симпатичный, — отметила Натали, — но очень уж стерильный».

Отдавая ей в коридоре машинопись, он спросил, внимательно вглядевшись в лицо:

— Перепечатывать будете когда?

— К сожалению, сейчас.

— Я подожду. Мне нужно обязательно вычитать, а я завтра уезжаю в командировку, — объяснил он. — Вот вам таблетка. У вас больной вид.

То ли таблетка помогла, то ли она машинально отвлеклась размышлениями об этом молодом инженере, но не заметила, как закончила работу.

Вычитав машинописный текст, он с уважением сказал:

— Даже опечатки ни одной. Спасибо.

— Здесь нет буфета? — спросила Натали.

— А что?

— А что в буфетах делают? Я хочу есть.

Было в его манере поведения что-то располагающее, естественное. Натали и не заметила, как это случилось, но уже сидела с ним в кафе за столиком. Еще больше удивилась она, когда согласилась выпить рюмку.

— Не подумайте, что я нахально за вами ухаживаю, — .весело сказал инженер, — честное слово, я просто пожалел вас. Еще тогда, в зале.

Но ухаживать он, видимо, умел, потому что Натали, опять же незаметно для себя, даже разговорилась, даже ответила на прямой, непринужденно заданный вопрос, не замужем ли она.

— Я тоже, — Игорь (они уже представились друг другу) широко улыбнулся. — Вроде бы компанейский человек, не затворник, а… вот так. Овладел всеми домашними холостяцкими специальностями. Но не горжусь этим, а наоборот. Жаль будет, если мы больше не встретимся.

— Не знаю, — ответила Натали, хотя и знала, что ей все равно, а значит, она согласится с ним.

Жестом руки Игорь остановил ее, когда она взялась за сумочку, чтобы расплатиться, и дал подошедшему официанту ровно столько, сколько следовало, даже мелочь, не ожидая счета.

— Я хорошо считаю в уме, — ответил Игорь на удивленный взгляд Натали. — А чаевых не даю. Принципиально.

Он проводил ее, настоял, чтобы она записала номер его служебного телефона, говорил какие-то необязательные, но полагающиеся в подобных ситуациях слова. Она, конечно, не звонила, и недели через две встретила его у своего дома.

«Сейчас он скажет, — подумала Натали, — что если гора не идет к Магомету…»

— Магомет пришел к горе, — сказал Игорь, — потому что гора ему не позвонила.

Ничего неприятного в нем Натали не обнаружила, но с ним было удивительно удобно. Игорь как-то уверенно, но ненавязчиво умел пригласить в кафе или в театр, или в кино. Даже молчание с ним не было тягостным.

Встречались они редко. Игорь появлялся именно в тот момент, когда Натали подумывала, что сейчас она и не возражала бы с ним встретиться.

Отношения их не менялись, не становились более близкими, и Натали это устраивало, хотя иногда в голову и проникала мысль: а почему бы, собственно, не?.. Нет, нет, нет!

И вот теперь они вместе. И опять Игорь вроде бы тут, рядом, но она не ощущает его воли, словно бы все делает сама.

Свадьба так свадьба. Пригласила отчима.

Он был очень доволен приглашением, но прийти отказался, честно сознавшись, что с плохим подарком ему являться неудобно, а на хороший — он постучал кулачками друг о друга — он тратиться не имеет права.

Слушая его, Натали чуть не рассмеялась: поняла, что на сей раз он сам попал в жесткие руки.

Он пытался подробно расспросить бывшую падчерицу о женихе — конечно, с точки зрения финансовой состоятельности — и ужаснулся, когда обнаружилось, что Натали не знает даже его зарплаты.

— Может случиться так, — озабоченно заключил отчим, — что он просто зарится на жилплощадь.

— Вряд ли, — равнодушно возразила Натали.

— Смотри, смотри, — отчим сокрушенно покачал головой. — Как бы… люди очень неискренни…

Он проводил ее до трамвайной остановки. Шел он, спустив голову, часто оглядываясь.

— Что с тобой? — удивилась Натали.

— Понимаешь… — он поморщился. — Моя новая зпена… очень уж она… совершенно без души… А с годами, понимаешь, хочется… возникает потребность… необходимость… а я не слышу от нее ни одного теплого слова.

— Но у тебя же много денег.

— Кое-что есть.

— Зачем же тебе душа?

— Как — зачем? Я же живой человек.

— Раньше ты в этом не нуждался.

— А сейчас нуждаюсь. Очень…

И уж совсем удивилась Натали, когда неожиданно для себя самой предложила:

— Заходи как-нибудь ко мне.

— К нам, — поправил отчим.

— Да. К нам.

…Ничего не понимала Натали. Шла по улице и вдруг замечала, какие у нее сильные ноги, как приятно идти, чувствовать себя… Нет, никакого обновления. Словно ничего и не случилось. Обидно. И пусто.

Она мучительно старалась узнать, что же с ней происходит. Неужели она хочет стать женой только потому, что совершила ошибку? Когда-то и Виктор так женился. Но от него требовали этого, он был отцом…

— Игорь! — почти вскрикнула она, когда он заговорил о свадьбе. — Знаешь… не надо загса. Не надо свадьбы.

— Ты что?! — Игорь рассмеялся.

— Просто будем жить… так.

— Интересно, — он, улыбаясь, разглядывал ее. — Но это же… аморально.

— Не знаю… Сейчас я не могу без тебя. Просто — не могу. Мне страшно одной. Сейчас ты мне друг. Но я не уверена, что мы будем счастливы.

— Да, ситуация. — Игорь пожал плечами, помолчал и начал с удовольствием рассуждать. — Я немного знаю твой характер, я знаю, что иногда с тобой бесполезно спорить. И вот в этой твоей… нелогичности, что ли, в том, что никогда неизвестно, как ты поступишь, и заключается твоя… неотразимость для меня. Но самое главное: я хочу быть с тобой, я уверен, что мы будем жить хорошо. — Он опять помолчал. — Согласен на твои условия.

Так и получилась у них совместная жизнь.

«У меня просто нет силы воли, — часто думала Натали. — Что мешает мне расстаться с ним?»

Или она из тех, которые так много ждут от любви, что боятся ее, не верят в ее существование, торопятся как бы проскочить, перепрыгнуть, что ли, тяжелое время, когда полюбить некого и… оступаются?

— Что с тобой? — спросил однажды Игорь. — Ты плохо выглядишь. Это оттого, что ты поздно ложишься, не высыпаешься. Читаешь много.

— И читаю я мало, и сплю я много! — с неожиданным раздражением сказала Натали. — Я глупа!

— Это ты сама себе внушаешь, — мягко возразил Игорь, погладив ее по голове. — Ты излишне строга к себе. Не надо. Не имеет смысла. Понимаешь, человеку необходима способность рассчитывать свои силы и возможности. Нет ничего жальче, чем тщетные усилия. А ты мечешься. Зачем? Во-первых, давай зарегистрируемся. Во-вторых, переходи на очное отделение. Денег у нас хватит. Я могу еще взять лекции…

— Да не в этом дело! — вырвалось у Натали.

— А в чем? — И раз она не отозвалась, он с удовольствием заговорил сам, как всегда прислушиваясь к своему голосу: — Радости бывают условные и безусловные. Вот и надо держаться за безусловные. Они — реальность, они гарантированы. Любишь курить — кури. Любишь хоккей — смотри. Наслаждайся тем, что доступно тебе почти без условий. Без риска. А условные радости — те, которые можно получать только при соответствующих условиях… которые сопряжены с отказом от нормального течения жизни. А у тебя все наоборот. Нелепица на нелепице.

Натали было все равно. Она не могла себя заставить хотя бы спорить.

Иногда равнодушие бывало таким сильным, что даже словно притупляло слух. Она не слышала, о чем рассуждал Игорь. А он ничего не замечал.

В нелюбимом легко найти недостатки. Нелюбимого легко обвинять. Натали сознавала это и умела сдерживаться. Разве Игорь виноват в том, что она его не любит? А разве она виновата, что так получилось?

И все же она не испытывала особых угрызений совести, уверенная, что беда касается ее одной. Игорь всегда производил впечатление сильного человека, не способного согнуться от неожиданного удара судьбы, и, вообще, искренне презирающего разные там эмоции.

Ничто не могло смутить или насторожить его. Он смотрел на нее восхищенным, удовлетворенным взглядом, щуря глаза.

Как-то она разозлилась:

— А вдруг я уйду от тебя?

— Куда? — Он рассмеялся и спокойно продолжал: — Этого быть не может. — И в голосе его отчетливо прозвучали твердые нотки. — Ты из породы идеалистов. А они попрыгают, попрыгают с тщетными попытками жить как-то не так, как люди живут, потом становятся самыми обыкновенными. — Он усмехнулся снисходительно. — Немного пофантазируешь, помечтаешь, и нас внесут в запись актов гражданского состояния, сокращенно — загс.

— Мне порой кажется, — сказала Натали, словно не расслышав, — что моя жизнь еще и не начиналась. Я еще и не знаю, какая я на самом деле.

— Это инфантильность, то есть детскость, причем очень уж застарелая, не по возрасту. Но я-то знаю, слава богу, какая ты была, есть и будешь.

— Обрисуй.

— А ты не иронизируй. — Игорь оживился. — Ты послушай. Твои книги — книгами, а жизнь — жизнью. В наше время «Библиотека военных приключений» и монотонность телевидения более необходимы, чем разная там… литература. Страсти — только в хоккее и чуть-чуть в футболе. И не морщись. Это неприятно, как всякая правда. Все свои знания ты черпаешь из книг, которые читает небольшая кучка людей. В наш-то век стихи? Это удел немногих, тех, кто не ощущает пульса времени. Не морщись, я тебя прошу. Наш век — век инженеров, ученых и спортсменов. Век мозга, мускулов, а не чувств. Мы читаем для того, чтобы отдохнула голова… Теперь о нас с тобой. На первый взгляд, мы довольно разные люди. Нас вроде бы ничего не связывает, кроме… некоторых интимностей. На самом же деле мы будем жить очень хорошо.