Два дня Стефан старательно переписывал творение Закариоса, а на третий не выдержал и побежал с тетрадкой на Садовую улицу. Он отлично понимал, что торопится, по собранным сведениям Лина ничего определить не в силах, но уж больно хотелось увидеть ее и Тину.

Дом номер пятнадцать оказался тих и пуст, зато из дома номер семнадцать ему помахала красавица — ведьма. В этот день подруги сидели у нее и в окно заметили обескураженного мага, бестолково топтавшегося на крыльце. Лина надеялась, что Стефан что‑то узнал, а Тина желала продолжить знакомство с таким симпатичным мужчиной.

Магу предложили роскошный обед из трех блюд, а на десерт — вкуснейший торт и корзиночки с фруктами в желе. Выяснилось, что Лина потрясающе готовит мясные блюда, но терпеть не может сладкого, а Тина — непревзойденный кондитер и сладкое — ее страсть. Судя по их фигурам можно было думать с точностью до наоборот. Худощавая, изящная Валентина никак не сочеталась в сознании Стефана с кремом, тестом и сахаром, а между тем отправляла тортик кусок за куском в свой очаровательный ротик.

Пухленькая и аппетитная, как шкворчащий пончик Лина казалась воплощением сладкоежки. А вот поди ты! Она даже чай пила без сахара и не взяла ни кусочка торта. Стефан вспомнил вдруг, что магичка и в прошлый раз налегала на несладкие пирожки.

Девушки заметили, с каким интересом он их рассматривает и Лина хмыкнула:

— Удивляешься? Если я еще на сладкое начну налегать, то лопну! Да оно мне и не нравится. Кусок ветчины для меня лучше самого прекрасного пирожного. А в Тине все сгорает, как в печке, она же ведьма. Так что не пялься. Лучше скажи: ты узнал что‑нибудь?

— Кое‑что…, — уклончиво произнес маг, — Не знаю, поможет ли, но вот…

Он достал из кармана тетрадь и вручил Эммелине. Она открыла там, где была закладка, удивленно подняла брови и тут же погрузилась в чтение, заметив:

— Да, на такой улов я не рассчитывала. Ты молодец.

Пробежав страницу глазами, она поднялась и, не отрывая взгляда от бумаги, потопала в соседнюю комнату, откуда донесся ее крик:

— Тин, я возьму у тебя пару листочков?!

Очевидно, что ответ ей не требовался.

— Ну все, — резюмировала Валентина, — На сегодня для нашего общества она потеряна. Так что пока есть время, расскажи мне про то, как ты попал в придворные маги.

Нет ничего приятнее, чем говорить о себе. Как ни странно, это утверждение верно даже тогда, когда рассказывающему особо нечем похвастать. Чем было гордиться Стефану? Тем, что он стал придворным магом по наследству? Его взяли на эту должность просто потому, что его учитель умер, а в Амондиране никого больше в тот момент найти не смогли. Да и потом квалифицированные маги не жаловали княжество своими посещениями. В общем, со Стефом вышло по пословице: «На безрыбье и рак рыба».

Учился он ни шатко, ни валко, не потому, что был совсем уж бездарным, а просто из‑за лени. Интересовался алхимией, но пошел на бытовую магию: там учиться на пять лет меньше и не надо надрываться. Хотел потом самостоятельно освоить эту область, но, как видно, для этого недостаточно почитывать книжечки и время от времени что‑нибудь взрывать.

Если сказать честно, ему неловко было рассказывать о себе девушке, которая в любом случае добилась в жизни большего, чем он сам. Пусть со стороны это могло кому‑то казаться иначе, но сам Гелфинд твердо знал кто чего стоит.

Он занимает свое теплое место исключительно по доброте душевной князя, для которого преданность мага важнее его квалификации. Поэтому он и терпит на таком важном посту бытового мага второй категории. Но если завтра что‑то изменится… Лететь ему голубем с этого места.

А Тина будет нужна всегда и всем. Про Лину и говорить нечего.

В общем, ничего такого, что хотелось бы рассказать красивой девушке, у Стефа за душой не было. Но Тина смотрела на него с такой теплотой, спрашивала так по — доброму, так искренне реагировала на каждое слово, что язык у мага развязался и он сам не зная как выложил девушке всю свою биографию.

Уже после, возвращаясь в свою башню, он вспоминал все, что говорил красавице и корил себя за несдержанность. Незачем было нюни распускать и открывать всю свою подноготную малознакомой девице, как бы она ни была хороша. Но что‑то подсказывало: Тине можно рассказать все, она не обратит это во зло.

Насчет того, что никому не расскажет, он был не так уверен. Даже наоборот: он точно знал, что все тотчас же будет пересказано Лине.

Странно, но это не коробило и не пугало. В глазах Гелфинда эта девушка имела совершенно особый статус. От Лины ничего дальше не пойдет, а ей можно знать все.

Кстати, в этот день они почти до вечера просидели вдвоем с Тиной. Лина вышла под конец и сказала, тяжело вздохнув:

— Спасибо, конечно, но тут еще работать и работать. Я исключила тех, кто не может нас интересовать по определенным причинам. Вряд ли к артефактам рода были допущены слуги или кто‑то из охраны. Знатных дам тоже можно исключить: среди артефакторов нужной нам квалификации женщин нет. Там я вложила список… Это те, чей облик меня интересует. Попробуй опросить слуг рангом пониже: горничных, лакеев… В общем, тех, кто им прислуживал. Конечно, за пять лет многие уже не работают, но многие наверняка остались. А у слуг обычно зоркий глаз и хорошая память.

— Они деньги любят…, — буркнул Стефан.

Лина весело рассмеялась.

— Ну, денег, как я понимаю, у тебя нет и ты не решаешься их попросить у князя. У меня такие расходы тоже не предусмотрены. Но… Горничных могут заинтересовать притирания для красоты, а лакеев — заговоренные от воров кошельки. Ну как, Тина, разорим для него наш подарочный фонд?

Ведьма тоже хихикнула:

— Пусть берет и помнит нашу доброту. А когда будет результат ты сама стрясешь оплату расходов с князя или с советника. Думаю, они не станут жадничать и обсчитывать бедных девушек.

С этими словами она встала и вышла в соседнюю комнату, откуда вернулась с плоской корзиночкой. В ней стояли небольшие баночки, вероятно, те самые притирания, а еще лежали штук шесть разноцветных бархатных кошельков. Протянула все Стефану и пояснила:

Кремы в баночках помогают от прыщей, веснушек и разглаживают морщины. Действие временное, зато эффект молниеносный. Девчонки будут тебе по гроб жизни благодарны. А кошельки… сам зачаруешь, или Лину попросить?

Вот это было обидно. Простой наговор от воров даже такому разгильдяю, как Стеф, было нетрудно сделать. Он пробурчал, что сам справится, поблагодарил, сложил все в карманы вместе со списком и отправился домой, предварительно уговорившись, что не будет ждать, когда получит всю информацию, а зайдет на днях с тем, что сможет добыть.

После этого не было дня, чтобы он не закончил его в гостях у своих новых подружек. Они были ему неизменно рады, сажали за стол, угощали, принимали как родного… Одно огорчало: ни Лина, ни Тина не видели в Стефане Гелфинде мужчину. Ладно Эммелина: тяжелый опыт замужества делал ее невосприимчивой к любовным чарам. Но Валентина?! Она же ведьма! Ей по штату положено быть любвеобильной! А она смотрит на Стефа как на братишку. Обидно! Или это ему только так кажется?

Но несмотря на это, Стефан регулярно посещал девушек и приносил Лине все новые и новые описания. Она оказалась права: горничные и лакеи прекрасно помнили тех, кого обслуживали. Они описывали их в меру своих способностей, но довольно живо. Задавая наводящие вопросы, Стефан постепенно сумел записать словесные портреты почти всех, кто приезжал на свадьбу князя из других государств. К сожалению, ни в ком Лина не смогла узнать кого‑то из артефакторов. Оставались два гостя, облика которых никто из слуг не смог вспомнить, и надежда, что у князя память окажется лучше.

Магичка была уверена, что один из этих таинственных гостей и есть искомый артефактор. Просто он надел амулет, препятствующий запоминанию внешности. Правда. Ее сбивало с толку то, что оба были весьма высокородными господами, при этом никак не связанными друг с другом и с империей. Один вроде бы приехал из Гремона, а другой — из родной страны Азильды: из Сальвинии.