Мы продолжаем улыбаться охранникам.

- Скажи охраннику, что по твою сторону, что у него исключительный вкус в одежде. Это послужит неплохим отвлечением.

- Но он одет в скучную униформу, - прошипела я сквозь фальшивую улыбку.

- И раз уж так вышло, что ему порядка тридцати – пяти, на пальце нет кольца: и, вероятно, он уже совсем отчаялся услышать комплимент от красивой молодой девушки, - говорит Пиллар, пока мы подходим ближе. – Пусть он думает, что между вами особый разговор за спиной у папочки.

Я делаю, как он говорит, пока мы входим. Мужчина краснеет и даже не удосуживается проверить билеты. Я имитирую соблазнительный смех и поворачиваюсь к Пиллару, когда мы входим внутрь.

- Сработало. Как Вам удалось пройти мимо охранника? Вы же не наобещали ему того, чего не сможете потом выполнить?

- Нет, - он поднимает подбородок и приветствует нескольких дам, которых раньше даже и не видел. - Я выдохнул дым из кальяна ему прямо в лицо. Дым загипнотизировал его на некоторое время, и я успел пройти.

- Вот так просто? Вы даже ничего ему не показали?

- Конечно же, показал, - он широко улыбается толпе. - Средний палец.

    - Театр находится на восточной границе района Лондона, Ковент-Гарден, - говорит Пиллар, притворяясь, что показывает мне все вокруг, на самом же деле, осматривая всех и каждого в надежде увидеть среди них Пекаря.

      - Он располагается между Олдвичем и Хай-Халборном, - продолжает он. - Не удивительно, что многие в этом мире называет его Королевским Театром.

     - Я бы предпочла, чтоб Вы рассказали мне, как со всем этим связан Льюис, - говорю я, пока мы входим в зрительный зал.

    Пиллар нежно придерживает меня за руку, словно я принцесса и сопровождает к моим местам.

     - Обещаю не портить воздух, - говорит он сидящей толпе, когда мы проходим к своим местам. Наконец-то мы садимся.

     - Льюис Кэрролл недолго сотрудничал с театром, - говорит Пиллар, зажав мою ладонь между своими. - Он поставил несколько пьес до того как обезумел; имею в виду, до того, как он написал Алису в Стране Чудес.

   Я сижу и слушаю, но, не упоминая о своем видении с Льюисом.

      - Ты должна понимать, что те Викторианские времена были довольно тяжелыми, - рассказывает мне Пиллар. - Мы говорим о самых жестоких, мрачных, грязных и голодных временах Лондона. По внешнему виду человека даже нельзя было сказать, сколько ему лет. Из-за неестественной худобы и низкого роста, можно было принять их за гномов. – Он просит меня передать ему запчасти от кальяна и начинает собирать свое оружие. - Еды катастрофически не хватало, голодавшие люди становились тощими и маленькими. Это правда. Посмотри на меня. Я не так уж и высок. А ведь я как раз жил в те времена.

     - Продолжайте, пожалуйста, - я пытаюсь принять позу той, кто частенько посещает театры.

     - Кэрролл не любил Лондон. Он любил Оксфорд со всеми его книгами, большими залами; и студиями, - продолжает Пиллар. - Он пробыл священником, но недолго; Оксфордский церковный Хор никогда его не забудет. Но затем у Льюиса возник большой интерес к фотографиям, особенно к детским, таким как фотографии Констанции.

    Свет в зале тускнеет, идут приготовления к началу представления.

    - Как ты, возможно, слышала, фотографы говорят, будто камеры не лгут, - говорит Пиллар. - В случае Кэрролла так и было. Нищета, которую запечатлела его камера, была воистину душераздирающей. Если ты когда-нибудь обращала внимание на его фотографии, то замечала что он, по большей части, был одержим молодыми бездомными девочками, ты бы поняла его одержимость. Его снимки просто кричат о нищете, голоде и о бедных детях.

     - Я могла себе вообразить Льюиса таким.

    - Прежде чем писать книжки и загадки, Льюис устраивал небольшие представления в Оксфорде для бедных, тощих детишек в лохмотьях. Он делал это, потому что у него было недостаточно денег, чтобы купить им еду. Во все времена, искусство – еда бедняков, Алиса. Помни это, - на мгновение Пиллар кажется мне потерянным. Интересно, о чем он вспомнил. - Кэррол называл свои намерения «спасением детей». Он хотел спасти детство детей. Он хотел спасти их от воспоминаний об испачканной грязью эпохе.

   « Я не смог их спасти!» слова Льюиса звенят у меня в ушах.

     - Представления, которые ставил Кэрролл, научили его искусству бессмыслицы, - объясняет Пиллар. - Дети бессмысленны по своей природе. Даже неудачная шутка может заставить их смеяться, потому что они просты в общении. В отличие от взрослых, потрепанных жизнью.

     - Я до сих пор не понимаю, как это связано с театром на Друри Лейн, в котором мы, предположительно, должны повстречать Пекаря.

   - Все просто, - отвечает Пиллар. – Пьессам нужны были финансирования. Кэрролл был умным и находчивым. Он ставил спектакли бесплатно в Королевском Театре, который сгорел за несколько лет до этого, и не мог позволить себе оплатить новые спектакли. В свою очередь, театр предоставлял Кэрроллу костюмы для его представлений.

     - Вот почему он держал чемодан и улыбался, когда дети спрашивали его, - бормочу я.

     - Прости?

     - Ничего, - говорю я. - Так что связывает его с театром Друри Лейн.

     - Мое предположение, вместе с подсказками Чешира, заключается в том, что Льюис Кэрролл повстречал Пекаря в Друри Лейн, - отвечает он. - Только Кэрролл никогда не ощущал необходимости упоминать Пекаря ни в одном из своих произведений.

     - Может быть, Кэрролл писал детские стишки?

     - Это все выдумки, и к тому же, нет никаких доказательств, - говорит он. - Все что мне известно, убийства начались с того самого дня, как здесь начали ставить «Алису в Стране Чудес», хочется верить, что Пекарь ожидает нашего появления. Должно быть, он хочет, чтобы мы стали свидетелями чего-то.

      - Чего именно?

    В этот момент Пиллар поворачивает шею на верхние ложи театра. На его лице появляется необычное выражение

     - Чего-то вроде этого, - указывает он пальцем наверх.

    Я смотрю вверх и прищуриваюсь в тусклом свете театра. На балконе я вижу появление важной женщины, в сопровождении множества охранников.

     - Что здесь делает Маргарет Кент? - спрашиваю я.

     - Герцогиня дома, - вздыхает Пиллар. – Становиться все страньше и страньше.

   Он опускает голову, готовый к представлению.

     - Я не ощущаю вины, что использовал ее кредитку, чтобы заплатить за твое платье.

     - Что? – у меня от удивления вытягивается шея. - Что Вы сделали?

    - Наши билеты куплены тоже за ее счет, - он пожимает плечами. - Это очень щедрая женщина, - затем на его лице появляется огромная ухмылка. – Что навевает мне воспоминания о….

Присутствие Герцогини провоцирует Пиллара. Последствия одновременно абсурдны и уморительны.

 - Подержи-ка, - он передает мне назад свой кальян, плюет на свои перчатки и говорит. - Это будет весело.

Пиллар встает и поворачивается к толпе. Поскольку мы сидим в середине зала, люди смотрят на него со всех сторон.

- Сядьте же! - говорят некоторые.

- Леди и болваны Королевского Театра, - Пиллар сопровождает свой маскарад оскорблений приветствиями. Улыбка на его лице становится искренней, как у самонадеянного преподавателя. - Сегодня не обычный вечер. Подобные вечера заносят в книги по истории. Ведь вам ведомы лишь истории, что пишут победители, меняя ее на свой вкус?

В толпе кто-то хихикает. Некоторые по-прежнему продолжают требовать, чтобы он сел. Другие же клянут его, да такими словами, которые не следовало бы произносить в театре. А к моему удивлению, занавес на сцене наполовину распахнулся.

- Вы часть представления? - спрашивает ребенок.

Пиллар кивает.