Моя надежда медленно истощалась по мере того, как я открывала коробку за коробкой и не находила того, что искала.Теперь, осталась одна не открытая коробка.Я потянула ее к старому серому бархатному диванчику в углу, открыла и начала просматривать вещи внутри.

Одежда, изношенная тапочка, несколько высохших фломастеров, пара книг, свёрток из монет по двадцать пять копеек, которые мая мама забыла отнести в банк. Это была странная смесь вещей.

Одной за другой я касалась каждой вещи в коробке, брала в руки предметы и вызывала мою психометрическую магию, стараясь увидеть всё, что было возможно с помощью моего цыганский дара. Всё, что я получила были несколько небольших видений, в которых моя мама покупает вещи в магазине или встряхивает фломастеры и ворчит, потому что они были пустые.

Самые обыкновенные вещи. Чаще всего у повседневных предметов, с определённой целью или функцией, которые иногда каждый день используются массами людей, таких как ручки, компьютеры или скрепки, больших видений не возникает.

Сильные, ясные образы, настоящие убийственные воспоминания и чувства я получаю обычно тогда, когда касаюсь чего-то, к чему у человека была глубокая, эмоциональная связь, так, что на них перешёл кусочек их самих, таких как почитаемое семейное наследственное кольцо или любимые рождественские украшения, которые кто-то сделал сам, когда был ребёнком.

Тем не менее, одну за другой, я перебрала все вещи в коробке, заглянула в карманы одежды и потрясла книги, на тот случай, что мама что-то засунула между страниц.

Ничего. Я вытащила последний свитер из коробки и отложила его в сторону, готовая сдаться, когда заметила, что под ним, что-то было, старая обувная коробка. Я схватила её и открыла крышку, рассчитывая найти пару зимних сапог, которые моя мама не носила уже лет десять.

Вместо этого, в коробке лежал маленький дневник в кожаном переплёте, завёрнутый в китайскую шелковую бумагу.

С любопытством я протянула руку вниз и вытащила дневник. От шёлковой бумаги я получила небольшое видение моей мамы, как она упаковывает книгу, но не больше. Серая кожаная обложка дневника была изношенной и поблекшей, а края страниц выглядели волнистыми и морщинистыми, как будто кто-то пролил на него воду. Обложка спереди там и сям блестела серебром, но только с обратной стороны и с боку становилось ясно, что серебреное тиснение образовывало рисунок листьев витиеватого плюща.

Я никогда не знала, что моя мама вела дневник, но теперь, когда я нашла его, не могла дождаться, чтобы увидеть, что за воспоминания с ним связаны. И какие тайны, возможно, моя мама оставила. Поэтому я глубоко вздохнула, убрала в сторону шёлковую бумагу, провела пальцами по мягкой кожаной обложке и закрыла глаза.

Моя психометрическая магия сразу же сработала, и изображения моей мамы затопили мой разум. Главным образом, воспоминания показывающие, как она сидит за столом в своей спальне и пишет и рисует в дневнике.

Она была молодая, примерно моего возраста, около семнадцати лет, её каштановые волосы зачёсаны назад в свободный хвост, и мне стало ясно, что она, должно быть, вела дневник, когда ходила в академию.

Одна за другой, изображения моей мамы промелькнули перед глазами, показывая, как она пишет в дневнике в различных местах на территории кампуса - на поросшей травой верхней площадки, в фешенебельной столовой, даже в то время, когда сидит на ступеньках перед библиотекой древностей.

Я сосредоточилась на этом последнем изображение, ухватившись за него и по-настоящему сфокусировавшись на нём, подробно разглядывая все детали. В надежде увидеть что-нибудь, что подскажет, где находится кинжал Хельхейма. Но воспоминание только показало, как она сидит на лестнице библиотеки между двумя каминными грифонами, охраняющими главный вход.

Моя мама повернула голову и посмотрела на грифона с правой стороны лестницы, затем резко отвернулась. Это меня не удивило. От статуй у меня тоже всегда шёл мороз по коже. По-видимому, изображение было не такое важное, как казалось.

Я отпустила это воспоминание и просмотрела другие, связанные с дневником, но там не было ничего необычного. Только моя мама, как она пишет и рисует. По прошествии пяти минут изображения и чувства начали угасать, говоря мне, что я узнала от дневника всё, что могла - по крайней мере, используя мой цыганский дар.

Я открыла глаза и пролистала первые несколько страниц, мои пальцы скользили по красивому плавному почерку моей мамы. Даже если в дневнике не было подсказки о том, где моя мама спрятала кинжал, он просто был кусочек её самой, и я хотела прочитать его. Я хотела знать, чем она занималась, когда посещала Миф-академию, что она думала о школе, кто были её друзья и враги, какие милые парни ей нравились и самое важное, как она нашла в себе мужество, чтобы быть чемпионом Ники и бороться со Жнецами.

Я хотела знать всё - все её секреты.

Поскольку в коробке больше ничего не было, я упаковала всю одежду и другие странные вещи обратно внутрь. Что же, за исключением свёртка монет по двадцать пять копеек. Их я потрачу.

Удерживая дневник в сгибе моей руки, я выключила свет и спустилась вниз по чердачной лестнице к своей комнате на втором этаже. Дафна уже спала, и я подняла одеяло и залезла в кровать рядом с ней.

Валькирия что-то пробормотала во сне, потом отвернулась от меня. Несколько розовых искр потрескивали на её кончиках пальцев, прежде чем погасли.

Я лежала не подвижно, и Дафна, издав тихий вздох, погрузилась в более глубокий сон. Я положила дневник моей мамы на прикроватную тумбочку рядом с собой. Потом глубже залезла под одеяло, решив поспать, чтобы завтра не быть уставшей.

Постепенно моё тело расслабилось, мой разум начал блуждать, и утешительная чернота поднялась, заглушая ужасы дня. Я почти спала ... когда за окном прозвучало низкое, злое рычание.

Я распахнула глаза.

Я уже слышала такое рычание раньше, и оно обычно значило только одно - что кто-то хочет съесть меня.

Я лежала в кровати, одеяло натянуто до самого подбородка, напрягая глаза и уши, едва смея при этом дышать, но всё что я слышала, была Дафна. Валькирия храпела, как будто в горле у неё застряла бензопила, что очень сильно раздражало. Я уже начала думать, что рычание мне только приснилось, и начала погружаться снова в сон ...

Когда услышала это снова.

На этот раз я не могла сделать вид, что мне это просто показалось. Я выскользнула из кровати, нагнулась, и схватила ножны Вика. Я тихо вытащила его и подкралась к окну.

- Что происходит? - пробормотал Вик, в то время, как половинка его рта широко зевнула.

- Я думаю, там что-то на улице, - пробурчала я.

Меч моргнул одним своим глазом, который засветился как фиолетовая луна в темноте моей комнаты.

- Ты думаешь? Но ты не знаешь? Цыганочка, сколько раз я говорил тебе? Буди меня только тогда, когда появляются сложности или где-то притаились Жнецы, которых я могу убить.

Вик закрыл снова свой глаз, что бы вернуться ко сну. Я уставилась на меч, испытывая желание затрясти и разбудить его, но я уже привыкла к тому, что было не возможно привить Вику хорошие манеры. Может он и был преимущественно неодушевлённым предметом, но у него точно была своя собственная воля.

Я убедилась, что крепко держу меч, затем раздвинула занавес и выглянула наружу.

Я ничего не видела - совершенно ничего.

Нет, все было не правильно. Я не видела ничего подозрительного. Окно выходило во двор, где стоял высокий клен, ветви дерева широко раскинулись напротив окна.

Когда я была маленькой, я выходила на улицу, залазила на дерево и читала свои комиксы. Это пугало мою маму до смерти. Бабушку тоже. Они обе думали, что я соскользну, упаду и сверну себе шею, но этого не происходило.Лазанье, в самом деле, было то, что у меня хорошо получалось. Благодаря моему цыганскому дару я всегда могла почувствовать ветви и сказать, которые были крепкими и смогут удержать мой вес.

Тем не менее, сейчас ветви покачивались взад и вперед, словно торнадо проскальзывал между ними. Странно. Ничего не перемещалось между ними, ветер не задевал кусты во дворе, так как дерево, с которого внезапно сорвалась стая птиц.