Он позволил ей сменить испачканную кровью одежду в придорожном платном туалете и все время следил, чтобы она не убежала от него через окно в сортире, который, несмотря, на свою «платность», был жутко вонючий. А она и не думала бежать. Какой смысл, от себя все равно не убежишь. Так даже проще – отдаешь себя на откуп победителю (ведь Виктор значит, Победитель), отдаешься чужой воле. Убьет? Пусть убивает. Никто не будет жить вечно, все умрут. Она давно уже поняла: «кем бы ты ни был, чего бы ни хотел, но если что-то сильно хочешь, то обязательно получишь не то, что хотел. Разочарование ждет в конце всего».

Теперь Виктор заставлял ее звонить Олегу, он совал ей в руку мобильный телефон и объяснял, что делать:

— Мы сейчас позвоним Олегу. Ты скажешь, что с тобой Медуза, а потом повесишь трубку.

— Кто со мной? – Лика вспомнила свое первое впечатление от похитителя, он тогда напомнил ей омерзительную морскую тварь, выброшенную волной на берег. – Так кто со мной? – переспросила она. – Медуза? А Медуза – это кто? Медуза – это вы, Виктор?

— Неважно, – поморщился он, – скажешь, что с тобой Медуза.

— Так вы Медуза?

— Заткнись, – он замахнулся на нее. – Будешь говорить, что я сказал. Считай, что Медуза – это пароль.

— И все?

— Этого достаточно.

Господи, как же он ненавидел свое скользкое погоняло. Даже в этом не повезло! При слове «Медуза» сразу вспоминалась конвойная собака, которая исполняла роль охранника и, когда ее дергали за поводок, громко лаяла, а он должен был отвечать: «Здрасте, гражданин начальник!»

— Наберите номер, я скажу, – Лика согласилась позвонить Олегу. Она всегда знала, что пионера-героя из нее не выйдет. И в детстве очень переживала по ночам после рассказов учительницы о том, как молодой подпольщице пилили позвоночник пилой, но она никого не выдала и умерла со словами «За Родину!». Лика знала, что одного вида пилы хватило бы, чтобы она забыла о Родине. Ей было ужасно стыдно, что она может стать предательницей. В детстве от этого стыда она плакала под одеялом. И для себя она даже решила, что сделает, если начнется война. А война, как объяснила ей старшая подруга, должна была начаться с Китаем. «А китайцы очень жестокие», – расширив глаза объясняла ей подруга, утомленная игрой в «резиночку». В случае войны с Китаем Лика в первый же день запланировала самоубийство вместе со старшей подругой, чтобы жестокие захватчики никого из них не смогли мучить и чтобы никто никого не предал.

— Давайте номер, Медуза, я позвоню…

— Про Медузу забудь!

Она задела его за живое. Она испугалась, что переиграла.

— Как же забыть, если я должна сказать: «Со мной Медуза».

— Сказать и сразу забыть!

— Набирайте, Виктор, номер, и я скажу!

— Набирай!

— Я не знаю телефона! Его должны знать вы. Если вы знаете, кому звонить и что говорить, значит, вы должны знать и номер, по которому звонить.

Он не верил, что она не знает телефона Олега. Она действительно не знала. Медуза вытряс ее сумочку в поисках номера.

Лика смотрела на эти тщетные поиски и сказала:

— Вы что, не слышали, мы расстались навсегда, зачем мне его телефон?

— На всякий случай.

— Какой случай? Похоже, вы не привыкли верить людям.

— Я профессионал, это мой хлеб, – злобно отвечал Виктор-Медуза.

— Профессионал? И как называется ваша профессия? – иронизировала Лика. – Разве медузы едят хлеб?

И снова при слове «медуза» вспомнилось, как остановилось сердце в СИЗО. Голоса: «Пульс не прощупывается! Давление падает! Колите скорее!» Потом уколы в вену, нашатырь, удары по щекам… Как бы убить эту тюремную память?

Забыть о том, как били бывшие коллеги – менты? Задавали вопрос и на каждый ответ наносили удар в область почек. Молодой мент смеялся и говорил, что для него это то же самое, что угостить пивом.

— Разве медузы едят хлеб? – повторила улыбаясь Лика.

Она была его заложницей, но находила в себе силы иронизировать. Возможно, это был так называемый юмор висельника, которого ведут на казнь, а он смеется, отпускает шуточки, веселя собравшуюся толпу, потому что ему уже все равно. Дома люди долго будут повторять шуточки, услышанные от висельника.

— Что вы так задумались?

Он еле сдержался, чтобы не ударить ее.

— А вот за такое уже бьют морды, – только это и сказал. – Но ты женщина, и я этого сделать не могу.

— Похоже, вы зря тратите время, – ответила Лика.

— Похоже, я тебе верю, – в тон ей произнес Медуза.

Он тяжело опустился на придорожный бордюр, не заботясь о чистоте своих брюк. А на нем были действительно брюки – не джинсы.

— Люди никогда не знают, в чем смысл их жизни. Может быть, поэтому они так быстро отказываются от поисков этого смысла? – произнес он загробным голосом уставшего от жизни человека.

— Мир так устроен, – улыбнулась Лика.

По дороге из Минвод в Пятигорск Абзац думал, что, после того, как справится со всеми делами, обязательно посетит место дуэли Лермонтова и Эолову арфу на отроге горы Машук – круглую беседку с колоннами, сооруженную в девятнадцатом веке. С делами он не справился… Мобильный телефон с ублюдочной черной розой на экране молчал. Паша обещал прилететь и помочь разобраться. И как это он будет помогать «разбираться»? Само слово звучит подозрительно.

Таким образом, что он имел? Под курткой – пистолет «ТТ». Еще у него есть кинжал. Значит, он, по крайней мере, вооружен. Это успокаивало, потому что без оружия у Абзаца возникало чувство как у абсолютно голого в толпе. Вооружен, но не предупрежден. Не предупрежден в том смысле, что он совершенно не понимал сути всего, что с ним произошло. Надо было разбираться. Вся эта история с пистолетом системы Кухенройтера нравилась ему все меньше. Ввязаться в это можно было только с горя и по пьяни. Возвращение в Москву откладывалось на неопределенный срок.

Надо найти спокойное место, где никто бы не помешал думать. И Абзац отправился к Эоловой арфе – каменной беседке, в пол которой когда-то был вмонтирован деревянный футляр с двумя арфами, а флюгер на куполе, поворачиваясь под действием ветра, приводил в движение устройство, касавшееся струн, – раздавались мелодичные звуки. Беседку Абзац нашел с легкостью, но никаких божественных мелодий, доносившихся из высших сфер, не услышал.

Профессиональный киллер сидел в мраморной беседке на склоне горы Машук и ждал, когда придет в голову удачная мысль или верное решение либо появится кто-то, кто подскажет выход из затруднительного положения. Но никто не поможет, выпутываться надо самому. А чтобы выпутаться – надо понять, а чтобы понять – надо вспомнить. Вспомнить все до мельчайших деталей. Он вспоминал офис Свирина, похожий на подводную лодку, с аквариумами вместо окон и плавающими в аквариумах вуалехвостами. Как наяву предстал перед ним орущий Свирин: «Ты конченый придурок. У тебя есть два варианта. Первый – тебя расчленят, а твою голову найдут в канализационном люке. Вариант второй… Я тебя прощаю. И ты прости себя. Но ты должен сделать одно дело. Можно сказать, общественно полезное».

Стоп. Почему он сказал, что дело «общественно полезное»? Это пустая риторика или политтехнолог планирует использовать пистолет для манипуляций общественным мнением? Идея сама по себе красивая. Сыграть на возвращении ценностей. Вот появится такой кандидат, вынырнет неизвестно откуда и скажет: «Я отыскал пистолет, из которого был застрелен Лермонтов – гордость русской словесности. Теперь я эту реликвию безвозмездно возвращаю…» Куда? Туда, куда надо по тексту. Все зависит от того, куда и во что сам этот кандидат метит. Что, может такое быть? Вполне. Но может быть и по-другому. Это явно не та задача, которая имеет одно решение. Какие еще варианты?

Пистолет нужен, чтобы его продать. Кому? Истинному ценителю? Извращенцу? Иностранцу? Антикварщику? Да! Это что-то близко. Что-то знакомое. Он чувствовал, что близок к разгадке. Сейчас, еще секунда, и картина прояснится…