По губам Прайса скользнула эластичная улыбка.

— Так вот, я за стабильность в этой стране. — Он взял Антонова под руку и повел обратно к машинам. — И еще потому, что моя жена африканка. А африканцам я желаю добра…

Сделал знак заправщику:

— Тридцать литров супера.

До границы езды не менее четырех часов. Первый час он проскочил по скоростной дороге в хорошем режиме — «пежо-504» бегун отличный. Машина одинаково уверенна и на магистрали, и на «гребенке» — бугристом африканском проселке.

Шоссе широкой, матово отсвечивающей в лучах утреннего солнца лентой легко и плавно стелилось по пологим склонам холмов, казалось, будто не сама машина летела вперед, а мощный бетонный поток стремительно уносил ее, как река лодку, к неведомым далям.

Антонов включил приемник, стал крутить ручку настройки. Эфир предлагал целый набор мелодий — от грохота тамтамов до державных бетховенских аккордов, которыми сотрясал мир какой-то далекий симфонический оркестр. Кто-то густым баритоном, с легкой лирической хрипотцой, словно не для микрофона или зала, а для себя самого, негромко, неторопливо, с раздумчивой грустью пел по-французски об опавших листьях, об утраченных надеждах, об осени любви…

До конца автострады оставалось километров двадцать. Здесь был самый прямой участок магистрали, и Антонов обычно развивал на нем максимально возможную скорость, теша себя ямщицким азартом гонки. Однажды выжал сто шестьдесят. Но для его машины это не предел, можно и больше. А не попробовать?

За бортом на шершавом бетоне грозно выли, как самолетные турбины, мощные баллоны машины, антенна приемника, сгибаясь, как древко лука, со свистом рассекала воздух. Вот это бег!

Стрелка на спидометре подбирается к семерке — сто семьдесят! Никогда еще он не достигал на машине такой скорости. Может быть, это безумие? Непростительное безумие? Ну и пусть все идет к черту!..

Посольство строго следит за тем, как управляют автотранспортом советские граждане. Каждый вновь прибывший, намеревавшийся сесть за руль, находился под подозрением посла, даже если были международные права, выданные в СССР.

Претендента обычно экзаменовал Потеряйкин, как самый опытный по стажу вождения, и потому заносчивый и нетерпимый, особенно по отношению к тем, кто не имеет рангов и званий. Когда приехал в Дагосу Ермек и предъявил свои международные права, выданные в Алма-Ате, Потеряйкин демонстративно схватился за живот: «Уморил! Так у тебя права на верблюда, а не на машину!» И при первой же пробной езде заявил Ермеку: «Слабовато. Для Дагосы не годишься». То же самое он сказал и через полмесяца и через месяц. «Послушай, Потеряйкин! — спокойно предупредил его однажды Ермек. — Ты прав, я действительно знаю, как управляться с животными. С детства учился. И ты в этом скоро убедишься». Тон Мусабаева не сулил ничего хорошего, и Потеряйкин отступил — через несколько дней Ермек получил дагосские права, сдав в полиции экзамены на «отлично». Жену корреспондента ТАСС Рыбакова, молодую энергичную женщину, водившую в Москве машину не один год, Потеряйкин решительно забраковал: «слишком бойка за рулем!», и Василий Гаврилович поддержал своего шофера: «Раз водит машину муж, жене гонять в Дагосе служебный автомобиль ни к чему». Однажды Антонов попытался убедить посла, чтобы не Потеряйкина, а Климчука сделать главным автоэкзаменатором посольства, потому что Потеряйкин необъективен. Но с этим ничего не получилось, а в лице Потеряйкина он нажил себе врага. В открытую действовать тот боялся, но постоянно искал случая отомстить. И случай представился.

Однажды на скоростной дороге Потеряйкин, который сидел за рулем машины посла, обратил внимание Василия Гавриловича, что обогнавший их «пежо» мчится с явно недозволенной скоростью, что у «пежо» синий дипломатический номерной знак и за рулем ее не кто иной, как сам Антонов, которому по должности полагается бороться с лихачами за рулем.

После этого состоялся жесткий разговор у посла, и исполняющему обязанности консула было сообщено, что распоряжение посла обсуждению не подлежит и собственное мнение по поводу установленного порядка надо оставить при себе.

…Десять километров до конца автострады, красная стрелка на спидометре медленно, как бы нехотя, с опаской, стала отклоняться все более вправо. Сто семьдесят два… четыре… пять… Сердце остро кольнул холодок. Вдруг подумалось: а ведь Ольга не так уж долго будет переживать.

За горбинкой последнего желтого, выжженного солнцем холма начиналась саванна. Теперь она будет тянуться на многие километры — однообразная, пышущая жаром, неприютная. Сколько ни ехать, по обе стороны дороги все одно и то же — заросшая пыльными, жесткими, грозно шуршащими травами равнина, выпятненная темно-зелеными бугорками редких деревьев и кустов. Ни деревушки, ни хуторка, ни тропинки, ведущей от шоссе в глубь саванны! И так до самого океана, если ехать на юг, и до песчаных барханов Сахары, если направляться к северу.

Все чаще попадаются встречные грузовики. Дорога сузилась, теперь уже не до скорости. Гляди в оба! Эти могучие пятиосные, угрожающе фырчащие трансконтинентальные гиганты мчатся как разъяренные африканские буйволы. Грузы срочные, расстояния далекие — от портов в глубь континента. Заработок шоферов зависит от скорости, скорость выгодна транспортным компаниям, которым принадлежат грузовики, — они охотно идут на риск катастроф. Выгода быстрой доставки груза окупает расходы по выплатам вознаграждения за разбитые чужие машины и загубленные жизни.

По сторонам шоссе то и дело встречаются остовы искалеченных в катастрофах автомашин. Их не убирают, металлолом здесь не нужен, металлургических заводов нет. Контуры поверженного, потерявшего форму автомобиля — вдавленные крыши, переломанные шасси, зубастые пасти разбитых окон — воссоздают в напуганном воображении проезжего последние мгновения чьих-то судеб. Порой останки машин на обочинах выглядят совсем свежими, еще не тронутыми ржавчиной, иногда над ними даже струится легкий дымок — догорает резина или внутренняя обивка. Значит, вчера, а может быть, сегодня утром здесь кто-то закончил последние счеты с жизнью.

Во время поездки на плантации какао Прайс, как человек многоопытный, знающий психологию африканцев, дружески наставлял Антонова: «Если увидите на дороге сбитого африканца, не останавливайтесь ни в коем случае! И особенно, если сами кого-то собьете. Понятно, как честный человек, от ответственности вы уйти не захотите. Но прежде всего торопитесь в ближайший полицейский участок или в ближайшую воинскую часть. Там и сообщайте о случившемся. Главное, попасть под защиту властей. Не останавливайтесь на месте случившегося ни при каких обстоятельствах! Иначе прибегут из ближайшей деревни, увидят кровь, и тогда берегитесь! Разбираться, кто виноват, кто прав — не будут. Африканец скор на руку. Уж я-то знаю здешний темперамент. Потом, конечно, извинятся, даже погорюют, но для вас это «потом» будет уже слишком поздно».

Слава богу, с Антоновым ничего подобного еще не случалось. Может быть, Прайс в чем-то и прав, но сможет ли он, Антонов, улепетывать во все лопатки, если собьет человека?

Он взглянул на часы. По времени скоро будет река. Значит, пустынная саванна, наконец, оборвется, и сразу же повлажнеет воздух в машине. Там, за полноводной рекой, текущей из глубин континента, начнется зеленая приморская зона — веселая, живая, густо заселенная, с многочисленными деревушками, радующими глаз возделанными полями, садами и пальмовыми рощами. Будто в другую страну въезжаешь.

Зной уже набрал силу. Лучи солнца, пронзая лобовое стекло, до боли жгут левую щеку и лоб. Зной все больше густеет в кабине, и с ним уже не справляется работающий на полную мощность кондиционер. В этот час немудрено за рулем потерять сознание, схватив тепловой удар.

Перед железобетонной горбиной моста, перекинутого через реку, — деревянная сторожевая будка, полосатое бревно шлагбаума нависло над асфальтом, преграждая путь автомашине. Антонов уже издали увидел возле будки полицейского в траурно-черной, плотной, такой не подходящей для Африки униформе и двух солдат-автоматчиков в зеленых пятнистых комбинезонах парашютистов. Парашютистов как таковых в этой стране еще нет, поскольку нет и военной авиации, но мода на форму воздушных десантников добралась и до Асибии.

Обычно, увидев машину с дипломатическим номером, да еще белокожую физиономию водителя за лобовым стеклом, полицейский заранее поднимал брус шлагбаума и прикладывал к козырьку руку. В этот раз полосатый брус угрожающе оставался недвижимым. Когда Антонов затормозил перед неожиданным препятствием, к машине решительно подошел один из солдат. На его погонах были нашивки капрала. Положенной чести не отдал, скуластое лицо выражало неподступность.

— Дипломатик! — И Антонов с дружеской беспечностью улыбнулся капралу, как это делал всегда при подобных встречах. На улыбку африканец непременно отзывается улыбкой, но на этот раз капрал был невозмутим.

— Куда едете?

— В Монго.

— Зачем?

— По служебным делам.

В окно просунулась черная рука с узкой, неожиданно изящной для солдата кистью и ярко-белыми ногтями.

— Документы!

Антонов протянул удостоверение дипломата и водительские права. Капрал разглядывал документы с преувеличенным вниманием, словно искал подделки, дважды сверял цепким, недобрым взглядом схожесть физиономии Антонова с фотографией на удостоверении. Нехотя возвращая документы, коротко приказал: