— У нее шок. Думаю, ничего страшного, — сказал Камов, вставая. — Но в больницу нужно немедленно. Возможно, что-то с ребрами.

— Могу ли я на вас рассчитывать, господа? — с надеждой спросил седоголовый. — Вы же сами понимаете…

Он развел руками, показывая на пустынное шоссе.

— Понимаем! — кивнул Камов. — Разумеется, как же иначе.

Распорядился:

— Андрей Владимирович! Подгоните машину поближе!

Антонов уже полностью избавился от недавней тревоги: никаких провокаций! Просто дорожное происшествие.

Он подогнал машину к пострадавшей, и они втроем осторожно уложили ее на заднем сиденье. Камов отцепил висевший на крючке пиджак, сложил и сунул под голову женщины. Она вдруг застонала и открыла глаза.

— Кэтти! Кэтти! — позвал ее седоголовый.

Женщина на миг взглянула на него почти осмысленными глазами и тут же снова смежила веки.

— Кэтти!

— Не тревожьте ее! — сказал Камов. — Нервы! Молоденькая…

В голосе его звучало отеческое сострадание.

— Вы ее отец? — спросил седоголового Антонов.

— Дядя. — Он с беспокойством взглянул на загадочно безучастную «Волгу». — Куда вы ее повезете?

— В Дагосу, — сказал Антонов. — Наверное, в центральную городскую больницу.

— Вы с нами? — спросил Камов.

Мужчина неопределенно пожал плечами:

— Не знаю, как быть, мосье, машина ведь… Нельзя оставлять. Растащат по частям. Наверное, буду ждать буксира. — Считая Камова главным, он просительно протянул в его сторону руку. — Так я могу, мосье, надеяться? Вы, кажется, дипломаты… И кажется… русские?

— Мы спешим! — перебил его Антонов, садясь в машину. И подумал с неудовольствием: «Русские! Разобрался! Не скроешь».

Едва Антонов захлопнул за собой дверцу своей автомашины, как стоявшая поодаль «Волга» мгновенно, словно в тигровом прыжке, рванулась вперед, взвизгнув шинами, стала стремительно набирать скорость. И было ясно, что теперь впереди уже будет она.

На дороге остался седоголовый. Он вышел на середину шоссе и долго стоял, глядя вслед уходящим машинам, пока не растворился в мареве жаркого дня.

— Дела… — пробормотал Камов.

Дорога была по-прежнему пустынной. Антонов попытался обогнать, снова возглавить движение, но «Волга» дороги не уступила.

— Рассердились! — заметил Антонов.

— Ничего! — отмахнулся Камов. — Задержались-то по делу!

«Ему, конечно, ничего, — подумал Антонов. — У Камова свои нормы поведения — обыкновенные человеческие, естественные. А здесь — дипломатия».

Камов, приподнимая очки, временами оборачивался, чтобы взглянуть на полулежащую на заднем сиденье женщину. Иногда в забытьи она постанывала.

— Вы уверены, что не умрет?

— Все будет в порядке! — буркнул Камов. — Не бойтесь, не подведет вас. Выживет! Нам с вами главное сейчас не…

— …Не мельтешить, — невесело усмехнулся Антонов.

— Вот именно: не мельтешить! Просто девушка еще не вышла из шока.

— Откуда вы все это знаете? У вас что, специальное медицинское образование?

— Опыт! В бродячей геологической жизни чем только не приходится заниматься. И врачевать тоже. Однажды даже участвовал в настоящей операции — ногу человеку отсекали. Иначе бы тот загнулся.

Антонов сдвинул зеркало заднего вида так, чтобы в нем было лицо женщины. Сухощавое, немного скуластое лицо, тонкий нос с чуткими ноздрями, слегка оттопыренная нижняя губа. Должно быть, лет тридцать. Интересно, кто по национальности? Типичное лицо европейки — можно принять и за француженку, и за немку… Когда в ответ на оклик седоголового она на мгновение подняла веки, под ними блеснули странно зеленые глаза. Кэтти… Стало быть, по-нашему Катя… Нелепость какая! Оторвалось колесо! Не дай бог в Африке на дороге вот так кувырнуться! Жара, пыль, кругом ни души! Хорошо, что они оказались вовремя… Конечно, режим нарушен: диппочта есть диппочта, и никакие оправдания не принимаются. Инсценировать дорожную аварию и несчастный случай проще простого. А в этой стране есть силы, которые были бы не прочь заполучить наши зеленые дипкурьерские мешки…

Солнце клонилось к закату, жара понемногу спадала, и Антонов включил кондиционер. Женщина на заднем сиденье все еще не приходила в себя, и Камов временами брал ее руку, щупал пульс и каждый раз ободряюще сообщал:

— Все в норме!

Антонов подумал, что этот малознакомый ему человек, должно быть, надежен в работе, в дружбе, в выполнении долга. За стеклами его стареньких, немодных, вызывающих улыбку очков близорукого интеллигента-ученого прятались уверенные, с четкими, твердыми, как косточки, зрачками глаза сильного, целеустремленного человека.

Иногда по пути встречались военные и полицейские пикеты, но пропускали их без задержки. В Дагосу прибыли уже после захода солнца. Антонов эскортировал «Волгу» до ворот посольской территории. У подъезда дипов уже ждали работники референтуры во главе с их шефом Генкиным. Сухое, аскетическое лицо Генкина хмурилось.

— Ну как, жива твоя подопечная? — спросил Куварзин Антонова, выходя из «Волги» и разминаясь.

— Жива вроде. Но пока без сознания.

— Так чего ты здесь торчишь? Вези скорее в больницу. Тут без тебя обойдутся.

Вслед за Куварзиным вылез из «Волги» Авсюков. Бросил хмурый взгляд на Антонова, потом на «пежо», из которого Камов так и не вышел, качнул головой:

— Ну ты и даешь, старик!

Городская больница, построенная еще в колониальные времена, находилась в центре города в старинном парке.

Дежурный фельдшер в приемной, рослый красавец мулат, прежде всего поинтересовался, кто такая больная, из какой страны и кто будет оплачивать лечение белой, если оно выйдет за рамки тех средств, которые отпущены здесь на рядовых больных-дагосцев.

Кто такая? А что они могли сказать? Просто подобрали на дороге. Просили доставить в больницу, вот они и доставили. Наверное, завтра все выяснится. Кто будет гарантировать оплату? Ну, пока советское посольство. А потом, надо полагать, разберутся. Приедет ее дядя…

Фельдшер, прочитав текст на визитной карточке Антонова, сухо кивнул:

— Вполне достаточно, мосье.

И ушел в приемный покой осматривать больную.

Они потоптались в прихожей, не зная, что делать дальше. Вроде бы долг свой выполнили, пострадавшая теперь под опекой медицины, можно и уехать. Но Антонов предложил: «Подождем?» И Камов чуть заметно кивнул головой, как будто другого предложения и не ожидал.

Фельдшер вернулся минут через двадцать.

— Я не хирург, но считаю, что возможны трещины или перелом в ребрах, — сказал он. — Будем делать рентген. — Он вдруг осекся: — Попробуем сделать…

— Вы считаете, что опасности для жизни нет? — спросил Антонов.

— Конечно! — мрачно улыбнулся мулат. — Уж таких-то мы лечим.

Он взял со стола блокнот и ручку.

— Завтра утром ее, вероятно, осмотрит хирург, и вы больную сможете навестить, я закажу вам пропуска.

— Вы сказали «вероятно», — спросил Камов, — разве хирург может не прийти?

— Может… — хмуро буркнул фельдшер.

— А как же больные?

— У больных свои заботы, у медиков свои.

Лицо фельдшера было неприступным.

— Порядочки у вас в Асибии! — невесело усмехнулся Камов, когда они вышли из больницы.

— Привыкайте! — ответил ему Антонов. — Вам здесь работать.

В дороге Камов попросил завезти его на минуту в посольство.

— Вдруг пришло письмо? — сказал с надеждой. — Я ведь дал адрес и Дагосы.

Действительно, у дежурного оказалось для Камова письмо, которое доставил последний московский самолет.

Камов тут же, в прихожей, торопливо разорвал конверт, жадно пробежал текст. Взглянул на Антонова, и очки его радостно блеснули.

— Все хорошо?

— Надеюсь, что да!

— Тогда поехали ко мне! — предложил Антонов. — Поужинаем чем бог послал.

— А чайку хорошего дадите?