12

В почте, адресованной консульству, которую Антонову утром передала Клава, оказалась телеграмма из Алунды. Капитан советского сухогруза «Ангара» Гарин сообщал, что на его стоящее на рейде судно ночью было совершено нападение вооруженных бандитов. Экипаж дал бандитам отпор, случившееся разбирает полиция, поэтому непременно требуется присутствие официального представителя консульства. На уголке телеграммы рукой поверенного было написано: «т. Антонову. Разберитесь и доложите».

Разберитесь! Попробуй-ка дозвонись до Алунды, когда линия постоянно выходит из строя — то ли ее кто-то портит преднамеренно, то ли рассыпается от ветхости, поскольку строили линию еще при колониальном режиме. Нападение бандитов! С нашим судном такое впервые. Значит, что-то серьезное, раз сами без консульства не могут уладить дело. Придется ехать. А это двести километров. Опять двести! По жаре и одному. Снова бросать Ольгу. А послезавтра у нее день рождения, и платье, выписанное из Лондона, как раз было его подарком к этому дню.

Может, послать Ермека? Он парень исполнительный, въедливый — справится. Но согласится ли поверенный? Ермек подобных самостоятельных заданий еще не получал, как говорится, пока не обкатался на серьезном деле. А дело, судя по всему, серьезное.

Антонов попробовал набрать номер централи Алунды — вдруг повезет и он дозвонится до портового отделения полиции, но каждый раз слышал лишь лихорадочно частый пульс зуммера.

Он положил трубку на рычаг и вздохнул. Придется идти к поверенному. В этот момент телефонный аппарат городской связи вздрогнул от пронзительного звонка.

— Мосье Антонов? Добрый день, добрый день, мой друг! — услышал он в трубке знакомый тенорок француза. — Говорит Мозе. Если ничего не изменилось, мы едем.

Антонов взглянул на часы: было без пятнадцати десять. Мозе, как всегда, точен.

Через четверть часа в приемной комнате консульства Антонов уже пожимал пухлую, маленькую, как у женщины, руку французского консула.

Вместе с Мозе пришел человек уже знакомый Антонову — дядя Екатерины Тавладской. Внешность его являла собой полный контраст низкорослому толстому консулу. Он был худ, жилист, долговяз, крупные, чуть навыкате водянистые глаза неопределенного цвета светились мягкой улыбкой, и эту улыбку не портили некрасивые, выпирающие вперед зубы.

— Честь имею: Литовцев Николай Николаевич, — сказал он по-русски, представляясь, и сделал легкий поклон. — Коммерсант.

Церемонно протянул Антонову визитную карточку, отпечатанную на дорогой бристольской бумаге, и уже по-французски продолжал:

— Я представитель французской фирмы «Эракс» в Дагосе. Мы продаем в стране холодильники и холодильное оборудование, продаем также…

— Николя! — нетерпеливо перебил его Мозе, с наигранным ужасом воздев к потолку руки. — Мой друг, мы явились сюда не продавать холодильники…

Он подскочил к сидящему в кресле Антонову, выпятив грудь, значительно вскинув светлые, похожие на кисточки бровки, заявил хотя и торжественно, но со скрытым юмором:

— От имени государства Канада по поручению канадского консула в Монго — я ему позвонил туда, поскольку канадского посольства в Дагосе нет, — позвольте мне, мосье Антонов, выразить вам официальную благодарность за помощь, которую вы оказали мадам Екатерине Тавладской, гражданке Канады.

— И моей племяннице, — добавил Литовцев снова по-русски. — Катя — моя родная племянница. И я вам сердечно признателен за все, мосье консул: за помощь на дороге, за ваше милосердное внимание к Кате в госпитале, за доктора, которого вы любезно прислали к ней…

Он сделал паузу, вроде бы подыскивая подходящие слова.

— Если в связи с этим вы понесли какие-нибудь материальные убытки, то я готов…

Антонов поднял руку:

— Никаких убытков!

И перевел разговор на другую тему:

— От Екатерины Иннокентьевны я знаю, что вы русские…

— Чистокровные! — сдержанно улыбнулся Литовцев.

Гостей Антонов принимал в комнате, специально оборудованной при консульстве для визитеров. Когда визитеры были важные, для подачи угощенья приглашалась Надя Мочкина, жена повара, которая в посольстве исполняла обязанности официантки. Дородная, улыбчивая, мягкая в движениях молодая женщина была неизменно расторопна, приветлива, и всем своим видом вызывала у гостей подъем настроения.

— О! Мадам Наденька! — воскликнул при ее появлении Мозе, который, кажется, запоминал всех, кого встречал во время визитов в наше посольство хотя бы мимоходом.

Полез в карман и извлек оттуда крошечный флакончик духов.

— Французские! — произнес по-русски. — Последняя марка «Диор». — И поставил флакончик на поднос, с которым Надя вошла в комнату, доставляя батарею бутылок с пивом и боржоми.

Мочкина поблагодарила француза короткой улыбкой. Мозе не впервые одаривал сувенирчиками женщин в посольствах, карманы французского консула всегда забиты флакончиками, коробочками, футлярчиками: свой бизнес каждый делает по-своему!

Изящными движениями уверенных рук Надя расставила на столике бутылки, широко улыбнулась пухлым ртом:

— Угощайтесь, господа-товарищи!

— Мерси, мадам Наденька! — Мозе сделал ей шутливый поклон. — Боржоми — это чудо! Это лучше нашего «Виши»!

— Я никогда не пробовал боржоми, — сказал Литовцев.

Этот человек вызывал у Антонова любопытство: русский француз или французский русский? Как сюда попал? Почему здесь оказалась его племянница и почему он из Франции, а она из Канады?

— Значит, вы русские… — Антонов попытался вернуться к интересующей его теме разговора.

— Только по происхождению русский, да по фамилии, — пояснил Литовцев. — А по рождению, образованию, привычкам — француз.

— Давно в Африке? — спросил Антонов, снова переходя на французский, чтобы не исключать из разговора Мозе.

— Да лет двадцать… — с легкой печалью сообщил Литовцев. — Поживу в Париже полгода-год, и снова на эту землю засылает фирма. Обафриканился совсем! Объездил континент вдоль и поперек, знаю местные обычаи, психологию, вкусы. За это мне и платят с привеском.

Антонов снова разлил по стаканам пиво, которое предпочитали гости. Литовцев отхлебнул глоток, провел кончиком языка по потрескавшимся губам, задумчиво посмотрел на свой стакан.

— Все-таки удивительно! В глубине Африки в трудный момент русским вдруг приходят на помощь… русские, так сказать, соплеменники…

Мозе, который осоловел от жары и отяжелел от пива, опустошив уже три бутылки, счел нужным уточнить:

— Не совсем верно, мой друг. Лучше скажем так: советские граждане по просьбе гражданина Франции пришли на помощь гражданке Канады. — Мозе рассмеялся. — Международная взаимопомощь! — Скрестил руки и смешно, как обезьяна, почесал под мышками. — Мирное содружество народов, о котором мы, дипломаты, давно мечтаем. Не так ли, мосье Антонов?

— Именно так! — отозвался Антонов. — Именно об этом мы и мечтаем!

— И все, что от нас зависит, делаем для этого! — ему в тон добавил француз. — Не так ли, мой друг?

— Именно так!

Можно было бы и завершать этот разговор, который по характеру визита не предполагался быть долгим, но Антонову хотелось узнать еще что-то.

— Ваша племянница живет с вами в Африке?

— Нет! Всего две недели здесь. Погостить приехала. Из Монреаля.

Теперь Литовцев говорил уже вяло, видимо, не хотел вдаваться в подробности своих семейных дел. Антонов понимающе кивнул.

— А как она сегодня?

— Трудно сказать. Рентгенолог должен ее посмотреть, а он бастует…

— Это ужасно — забастовка врачей! — вздохнул Мозе, наливая себе еще стакан пива. Сделал большой сладкий глоток, наморщил лицо улыбкой: — Я стопроцентный француз, а пиво лакаю как бош.

— А где достать здесь другого рентгенолога? — развел руками Литовцев. — Где?

— Попробую что-нибудь придумать… — сказал Антонов.

Мозе театрально вскинул руки:

— Неужели сейчас можно что-нибудь придумать? Неужели в этой стране сейчас можно быть в чем-то уверенным? Ведь все, все разваливается…

Антонов вдруг остро почувствовал нацеленный на него взгляд желтых зрачков французского консула:

— Мосье Антонов, скажите откровенно как коллега коллеге: это полный развал или еще не полный? Мне думается, что режим Абеоти уже в агонии. Вчера в нашем районе опять на три часа отключили электричество…

Выражение лица у Мозе было самое скорбное.

Антонов прекрасно понимал, почему был кинут этот вопрос, вроде бы случайно, между прочим. Французскому консулу хотелось узнать точку зрения его, Антонова, а вернее, точку зрения нашего посольства на происходящее в Асибии. Может быть, за этим он и приехал.

Мозе вдруг подался вперед, движения его руки были решительны и настойчивы.

— Ну правда же, мой друг, правда! Согласитесь, что со своими социальными экспериментами они ведут страну к катастрофе. Социализм не для Африки. Это говорю вам я, француз, представитель страны, где социализм был придуман, я, проживший в Африке много лет.

Рука его продолжала мелькать перед лицом Антонова.

— Ну скажите же, неужели вы считаете все происходящее в порядке вещей? Неужели вы такое одобряете?

Антонов спокойно потянулся за очередной бутылкой пива, чтобы наполнить вновь опустевший стакан француза.

— Конечно, далеко не все, что здесь происходит, заслуживает одобрения, — сказал он. — Вы же сами возмущены забастовкой врачей. И справедливо! Оставлять сотни людей без помощи! Но как вы думаете, кто их настраивает на такое? Кто?

— Обстоятельства! — быстро отреагировал Мозе. — И еще…

В это время вошла улыбающаяся Надя с подносом, на котором стояли три дымящиеся чашечки кофе и фарфоровый кувшинчик со сливками.

— Пожалуйста кофе! — объявила она таким радостным тоном, словно принесла им рождественские подарки.