Ольга бегом кинулась вслед за стармехом, побелевшими от напряжения пальцами сжала трубку, другой рукой ухватилась за край стола, словно боясь упасть.
— …Ну как ты, как ты, мамочка? — кричала она. — Как?
Чтобы разговор слышал и Антонов, радист подключил специальный динамик, и голос тещи раздавался на всю радиорубку. Радист стоял у большого, как шкаф, ящика, приемника и регулировал настройку, стармех, опустившись в кресло, застыл с умиленно-торжествующей улыбкой на своей честной круглой физиономии: вот, мол, какой мы вам сюрприз на нашем замечательном судне преподнесли — пожалуйста, из Москвы, как из соседней каюты!
— …Откуда ты говоришь, Оленька? — кричала теща. Ее голос скрипел, казался рассеченным мелкими трещинами. — Из Африки? Неужели из самой Африки?
— Из океана! С борта корабля! — смеялась Ольга, и глаза ее поблескивали счастливыми слезами.
— Боже! С какого корабля? Куда ты плывешь, доченька?
В радиорубке все весело улыбались.
— Никуда не плыву! Все потом расскажу, мамонька. Как Аленка? Где она?
— В школе! Слышишь меня? В школе!
— Не болеет?
— Да случается временами. Все то же, что обычно…
Ольга нахмурилась и нервно провела рукой по лбу.
— Я просила ее профессору показать. Адрес оставила. Ты показывала?
— Да все никак не соберемся. Только ты не волнуйся, милочка. Аленка все о тебе вспоминает. Только о тебе и говорит…
Ольга бросила быстрый взгляд на мужа.
— Ну, о папе тоже ведь… — подсказала матери, которая даже не подозревала, что сейчас ее слушает не только дочь, но и зять, а вместе с ними весь мир.
— Да, бывает… — неохотно отозвалась Кира Игнатьевна. — Но в основном о тебе. Тебя она больше жалует…
Стармех по-прежнему сидел в кресле с умильным выражением на лице. «Мог бы и уйти! — неприязненно подумал Антонов, бросив на него хмурый взгляд. — Разговор личный».
— Боже мой! — вдруг снова задрожал динамик. — Боже мой! Какая же я дура! Поздравить тебя, доченька, забыла. Склероз! Ведь сегодня у тебя…
— Спасибо, мамочка! Спасибо!
— А с утра много звонков было, — продолжал скрипеть динамик. — Касьянова приехала из турпоездки в Австрию. Тоже звонила. Удивилась, что ты снова очутилась в Африке. Дыра, говорит, эта Африка. Не то, что Австрия. После вашей последней встречи, говорит, была убеждена, что ты в Африку уже не поедешь…
В лице Ольги проступило замешательство, щеки вспыхнули:
— Хорошо, хорошо, мамочка! — Она попробовала перевести разговор на другую тему. — А как твое здоровье? Как тетя Шура?
— Да что нам делается? Скрипим… — Динамик хихикнул и вдруг доверительно понизил голос: — А сегодня утром цветы тебе принесли. Мальчик какой-то принес. Сказал, что заказ был из Ленинграда. Целую корзину. Розы. Рублей на сорок, ей-богу!
— Мама! Мама! — Ольга почти кричала в отчаянье. — Хватит! Хватит!
— Почему хватит? — удивились на другом конце радиоволны. — Это же важно для тебя! Сегодня днем этот твой… из Ленинграда, сам звонил. Сказал, что именно он прислал цветы. В Африку, мол, послать не может, так, значит, шлет мне, твоей матери, как виновнице…
Кира Игнатьевна снова хихикнула:
— А тебе в Африку письмо направил. Ты только своему не говори. Его это не касается. Слышишь? Такой любезный… Ты слышишь меня? А?
— Слышу! Слышу! — Лицо Ольги стало пунцовым, на лбу выступили капельки пота. — Что ты несешь, мама! Говори, ради бога, о деле!
На губах стармеха медленно угасла улыбка, он поднялся из кресла, бросил растерянный взгляд на Ольгу, на Антонова… Антонов повернулся и вышел за дверь.
Он двигался по каким-то коридорам, открывал какие-то задвижки, спустился по какой-то лестнице, толкнул еще одну дверь, и еще одну, и в лицо его ударил тугой струей влажный ветер. Антонов стоял у борта и тупо смотрел на воду. В изгибах волн дрожали собранные вместе отблески звезд и огни недалекого города. Почувствовал, что рядом с ним кто-то остановился. Это был стармех.
— …Здесь, у экватора, звезды необыкновенные, — сказал стармех. — Крупные, как орехи.