‒ Угу... Спасибо, на хрен...

               ‒ Да ты не расстраивайся, у тебя билет в первом ряду на это зрелище. И знаешь, что? Я тебе расскажу. Ты представляешь, как это хорошо? Как это воодушевляет? Как придает сил? Не знаешь ты, брат. Хотя, ты тоже такое делал, но только забавы ради. А я ради высшей цели. Понимаешь? В этом есть глубокий философский смысл. Какой? Очень простой. Я всемогущий. Хотя и заключен в это тело. Но вот, благодаря тебе и таким как ты, я становлюсь самим собой. Понял?

               Шакал лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.

               ‒ Ну, раз понял, значит, продолжим.

               Шакал ощутил струю вара на своем животе и снова хрипло заорал, выплевывая легкие и булькая горлом.

               ‒ Больно же... Не надо!..

               ‒ Не надо? ‒ кот приблизил свою морду к морде своей жертвы. ‒ А знаешь, что мне когда-то енот Чумазый рассказывал? Как ты однажды пришел к нему домой и зарезал его отца. На глазах у детей. А твои товарищи его мать изнасиловали и порезали. Так он знаешь, что? С тех пор того... Головой-то тронулся. А так хороший зверь был.

               ‒ Это не я был! Стой, хватит!

               ‒ Да не ты, конечно не ты. А его мать тебе орала ‒ не надо, пожалуйста, нет! Ты остановился?

               ‒ Да пошел ты, сука!

               Кот снял с чайника крышку и все, что в нем оставалось, плеснул в морду шакала. Тот закрутился под ремнем, пытаясь вырваться, но силы уже почти полностью покинули старое тело. Морда шакала вздулась, веки набухли и не открывались. Потрескавшиеся обваренные губы зашевелились, но голос его звучал тихо, так что коту пришлось прислушаться.

               ‒ Ты такой, как я... ‒ прошептал хозяин.

               Пус хмыкнул и достал нож.

               ‒ Нет, Шакал. Ты не прав. Я хуже.

               Острый нож воткнулся между шеей и плечом шакала, разрывая ссохшуюся плоть. Через несколько минут ковыряния кот сумел разорвать вену и подставил под льющуюся кровь ведерко.

               ‒ Так-то, зверюга, ‒ довольный Пус отошел подальше и осмотрел свое творение. ‒ Так-то!

               Через минуту в его лапах оказалась тяжелая жердь, которую он нашел в коридорчике. Похоже, когда-то Шакал брал ее на свои бандитские вылазки, она была старой, с давно засохшими и затертыми сколами. Жердь взлетела над головой кота, а потом с большой силой рухнула на коленный сустав Шакала. Хруст засвидетельствовал точный удар, и раздробленное колено превратилось в кровавую массу.

               Настроение кота начало стремительно улучшаться. Он ходил из стороны в стороны в сторону, нанося поочередно удары по суставам, костям, ребрам. Через десять минут, насытившись страданиями жертвы, кот опустил жердь и толкнул Шакала. Никаких признаков жизни тот уже не подавал. Тогда кот схватил ведерко с кровью, наспех сгреб провизию в импровизированный узел, сооруженный из куска какой-то ткани, и вышел на улицу. Вокруг дома белел отвратительно чистый снег, разрушая его тонкое настроение своей безупречностью. Кот бросил узел наземь и принялся носиться по придомовой территории, набирая в рот кровь шакала и разбрызгивая ее вокруг себя. Через время весь снег во дворе окрасился в зловещий алый цвет, радуя звериный глаз. Наконец-то все идеально, решил кот.

               Пус Мидун стоял и смотрел на результат своих трудов. Уронив пустое ведерко, кот утер краем жилетки кровь с морды и довольно цыкнул.

               ‒ В пустыне пошел дождь!.. ‒ заорал он, что было мочи.

               Спустя мгновение Мидун уже мчался обратно к пещере енота, гремя консервами в узелке.

               Енот с неописуемой благодарностью в глазах вгрызался в консервные банки, выбирая языком оттуда последние крохи еды. Он уже опустошил четыре банки, сминая в лапах пятую. Пус, прислонившись боком к входу в пещеру, вглядывался в темнеющую даль снежных полей и бормотал под нос что-то про хорошее самочувствие. В своих лапах он вертел любимый ножик, затачивая его о камень. Солнце давно ушло ночевать на запад, и густая темнота уже вовсю властвовала на горизонте. Тяжелая синева кусала низкие облака, набегающие с юга и предвещающие новый снегопад.

               Вскоре Чумазый с довольным видом побрел, пошатываясь, к горе тряпья, собираясь прилечь.

               ‒ Топить больше нечем? ‒ повернул голову к нему Пус.

               ‒ Давно все сжег уже. Даже резину.

               Мидун передернул плечами от холода. По пути сюда он захватил несколько сучьев, но те давно сгорели и тепла не осталось.

               ‒ Что-нибудь придумаем. Замерзнешь ведь.

               ‒ Помню, одной зимой мы как-то попали с экспедицией в горы, в буран. Холод страшный, а ветер такой... и не померзли. Зимний я.

               ‒ Ну, раз зимний... ‒ пробормотал Мидун и вышел из пещеры. Через пять минут он вернулся и осмотрел в сумерках очертания своей лапы. Стоя в темноте, он вдруг ощутил, что тело начало затекать, и кот потянулся. Приятная истома, как после славного трудового дня, овладела его конечностями и звала забиться в уголок, вздремнуть. Прикладываться боками к холодным камням не хотелось, поэтому Пус надергал из-под ойкающего енота тряпок и примостил себе небольшое место для сна глубже внутри пещеры и подальше от пашущего ветрами входа. Вскоре в пещере настала тишина, прерываемая иногда скулением спящего енота. Пус Мидун, напротив, забылся крепким и ровным сном здорового и счастливого существа.

               Вскоре на улице вновь воцарилась непогода. Снег закрутился и посыпался с небес бесконечными кругами, будто знакомя снежинки друг с другом. Ветер, подхватывая их, стелил снег горбами, набивая в каждую щель и под каждый камешек. Видимость не превышала нескольких метров, серьезно затрудняя зверям взятие пещеры енота в осаду. После часа такой метели все следы и запахи бесследно улетучились, но Кабанов уже точно знал, кто на какой позиции должен находиться и за какие пути отхода отвечать. Весь вечер и полночи он строил план захвата Пуса Мидуна, для чего привлек практически все силы своего личного состава.

               С самого утра Кабанов неторопливо прохаживался, скрипя снегом под своими могучими когтистыми лапами. Волчий след проходил около каждого двора, останавливаясь и прислушиваясь к происходящему в доме. Чутье говорило волку, что дежурство будет сложным и беспокойным. В животе неприятно крутило, голова болела еще с самого утра. Завершив обход ближе к вечеру, волк потопал к своему участку, как вдруг краем глаза в наступающем полумраке он заметил красные пятна на снегу во дворе шакала. А потом Кабанов долго приходил в себя после увиденного. Руководствуясь невиданной жестокостью, убийца окропил двор кровью убитого, а что сделал с самой жертвой не стоит и вспоминать. Даже у видавшего виды Кабанова комок к горлу подкатил, когда он вошел в дом Шакала. С краев стола безжизненно свисали куски мяса, бывшие когда-то его дальним родственником. На морде замерла гримаса боли и отчаяния, которых это животное отродясь не испытывало. Через десять минут и после выкуренной папироски, Кабанов поймал возле двора проходящего мимо козленка и отправил его в участок с важным посланием, а сам принялся обыскивать место преступления. Долго искать не пришлось, снег пестрил кошачьими следами. Наглая тварь даже не пыталась скрыть свой запах ‒ важнейшую улику ‒ открыто расхаживая по всему двору. Вспомнилось убийство козла Федора, но тогда ни следов, ни запаха... Из памяти всплыли и другие жуткие преступления, произошедшие за последнее время. Буйвола Сигизмунда заживо сожгли в погребе. Суслика Надымыча утопили в собственном туалете. Пару недель назад на центральной площади нашли искусно выделанную лисью шкуру. Куда делись все ее органы, так и осталось загадкой. И всякий раз не было никаких улик. Кабанов выругался и принялся чесать затылок, одергивая свой пояс с кобурой. Он всеми костьми чувствовал, что эти злодеяния дело лап Пуса Мидуна. Но почему этот мохнатый выродок вдруг перестал бояться волка? Почему не скрыл следы, а оставил более чем явные улики? В его голове крутилось множество вопросов.