"Делай, что хочешь"? Ну, вы сами напросились-на!

— Инка! — Позвал он интеллект-систему. — Запустить двигатели коррекции сможешь?

— Так точно, пилот!

— По моей команде — даешь импульс длительностью ноль-две и мощностью двести через точки… выведи схему… ага… через точки шесть, десять, два, четырнадцать, Г-двадцать…

— Уточнение для протокола, пилот: при такой мощности импульса ускорение будет…

— Да плевать на ускорение, детка! Иначе поцелуемся со станцией… а там человек пятьсот, не меньше!

— Неприятная перспектива, пилот! — Согласилась искин. — Система коррекционных систем протестирована. Норма. Система готова в указанных вами параметрах. Маркер запуска "Коррекция" выведен на вашу вирт-консоль. Предупреждение: при неисправной системе самоориентирования работа гравикомпенсаторов может…

Он уже не слушал.

Грузовоз вращался, разумеется, с постоянной скоростью. И это ощутимо упрощало задачу. Импульс надо было давать в тот короткий промежуток времени, когда условное "дно" грузовика (на котором и располагались диски упомянутых точек системы грави-коррекции) окажется направлено в противоположную от планеты сторону. И перпендикулярно оси траектории сближения со станцией. Если в противоположную от планеты сторону — будет тяжелее изменить траекторию из-за притяжения планеты. Правда потом будет затруднительно вывернуться и не войти в атмосферу. С такими-то вводными.

Он мысленным усилием вдавил изображение клавиши.

— Есть импульс! — отреагировала искин.

Когда-нибудь в стену с разбегу врезались? Холод. Искры в глазах. Воздух разом исчезает из легких, в глаза ненадолго приходит темнота. А потом — ошпаривает все тело, будто кипятком. Даже мозги, такое впечатление, вскипают. Во рту ощущается железистый привкус крови.

На вирт-консоль вывалился немаленький такой список повреждений его организма. Оранжево-желтый, иллюстрирующий цветом серьезность повреждений Сверху, от оранжевого, вниз, до желтого. Солидно. Потом.

Сейчас — сосредоточиться! Сейчас!

— Импульс!

Бац! Ко всем прочим ощущениям добавилось ощущение чего-то, что течет по подбородку.

— Пилот! "Видари-семнадцать" прислал расшифровку траектории. Отклонение — ноль-ноль-один. Недостаточно. Ориентировочно, требуется не менее десяти импульсов. До столкновения — сто девяносто секунд. Настаиваю на эвакуации экипажа.

— Капитан Лиош-9511! — Послышался новый мужской голос. Спокойный и веский. — Говорит адмирал Эвелин ни-Ровено. Сообщаю для протокола: мною отдан приказ о снятии замков с главных калибров кораблей охранения. В случае сохранения траектории буду вынужден приказать атаковать борт Лиош-9511.

— Я не капитан. Я практикант… Ваше Высочество.

Несмотря на шепот, его услышали.

— Прости, сынок. Но согласно Уставу, капитан теперь ты — по сообщению вашего искина, других живых на борту нет… соболезную.

— Понял.

— Бить будем гравипушкой… четвертью мощности… будут шансы, сынок…

Он снова не слушал. Сейчас!

— Импульс!

Бац!

Кричать от боли он начал после пятого импульса. После девятого — перестал чувствовать боль. После одиннадцатого перестал слышать и видеть. Даже через нейрошунты. Подумал: "одиннадцать раз убить себя об стенку… красавец!" И успел удивиться — в чем юмор этого факта? Что смешнго?

На этом, собственно, потерял сознание. И умер.

Обидно умирать вот так — синее небо, прозрачнейшая вода спокойного океана, яркое полуденное солнце, крики чаек… И белый борт уходящей яхты где-то в двадцати кабельтовых. И миль сорок до берега. Морских миль. И почти полное отсутствие судоходства в этом районе.

Какой же я дурак! Какой же дурак! Надо было сразу обратить внимание, как этот козел смотрел на Ленку! Сразу! А ведь он с самого начала мне не понравился! Как же я умудрился к нему спиной повернуться-то, а? Ой, дурак! Ой, дурак! Ленка же сейчас в нашей каюте… в чем мать родила… Что ж ему, суке, мало девчонок-туристок на берегу? Они ж там все бешенные и голодные до этого дела! Хотя, да, у моей Ленки такая внешность… Дома, в северных широтах, мужики спокойнее реагировали, а тут… горячие южные парни, мать их, стаями вились.

Так я думал первые пять минут, бешенными (наверно) глазами провожая корму с черной красивой надписью со староанглийскими завитушками "Дочь Южных Морей". На английском. Опьянение от двух банок пива, которые я успел выпить, пока валялся на палубе, стремительно выветривалось из моей дурной башки.

Господи, спаси Ленку! Спаси ее, Господи! Не дай этому уроду своими лапами…

Я упорно греб за уходящей яхтой. Толку от этого никакого, но плыть куда-то все равно надо. Не бултыхаться же на месте. Тем более, перед тем, как Алессандро выстрелил мне в спину ("Ой! Господин! Посмотрите-ка вон туда! Вы видите то же, что и я?"), мы как раз успели лечь на обратный курс. Так что, теоретически, плыл я в направлении берега.

Господи, сделай что-нибудь!

И хорошо, что на мне спасательный жилет. Все остальное — плохо.

Господи, так редко тебя о чем-то просил! Яви чудо, Господи!

Еще одна вредная мысль стучалась в голову, но я гнал ее от себя. Заставлял себя думать о Ленке и о том, что этот козел может с ней сделать. А ведь она даже выстрел не услышит — пистолет у этого мудака был с глушителем. Эти мысли помогали держаться на плаву и энергичнее двигать руками и ногами, не обращая внимания на усиливающуюся резь в боку.

Господи, что угодно сделаю! Только спаси ее!

И вдруг — грохнуло!

Очумелыми глазами (уже наверняка) я смотрел на плотное серое-белое облако взрыва, уже снесенное ветром на несколько метров влево от "Дочери Южных Морей". Минуту втыкал, соображая, что при таком расстоянии звук шел до меня секунд десять, потому и вижу я сейчас языки пожара, уже успевшего начаться над развороченной палубной надстройкой.

А потом яхта стала сильно проседать на корму. А потом стала быстро тонуть.

— Нет! Нет! Я не ЭТО просил! Сука! Сука! Ненавижу! Тварь!

Я орал не больше минуты — в океане, даже спокойном, долго не покричишь. И колотить по воде не надо было вообще. Лишнее это. Наглотался горько-соленой воды, разумеется. Чуть ко дну не пошел. Раньше времени.

Потом я плыл. Молча. Не думал о том, что Ленка могла спастись, спрыгнуть за борт, или еще что-нибудь. Или о том, что на месте крушения яхты могут остаться спасательные круги, куски обшивки, или даже аварийная шлюпка, или о том, как же хорошо, что Женьку оставили в отеле на попечении аниматоров и воспитателей. Вообще ни о чем не думал.

И никого ни о чем уже не просил.

А потом что-то дернуло меня за ногу. Правую. Острая боль ожгла спустя несколько секунд. Потом заболел живот. Но гораздо слабее. Потом я разглядел два серых треугольника, режущих поверхность воды справа в десятке метров. В глазах мутилось, что-то бледное длинное в красном облаке тянулось под водой из моего живота…

Я не помню, кричал я от боли или нет. Наверно, все-таки кричал.

И "вредную мысль" я все-таки додумал: "Акулы — бич Гавайских островов". И — еще одну: "А вот ругаться на Него все же не стоило".

Если сказать, что главный герой пришел в себя легко и просто — это будет неинтересно.

Так вот главному герою было даже слишком "интересно". Ощущение залитой в смолу мухи — не самое приятное ощущение. Ничего не болело, потому что тела он не чувствовал — "смолой" было залито только сознание. Но, видимо, этого было достаточно, чтобы про свое тело он забыл.

Образы, картинки, видения, которые тут же забывались, медленно сводили его с ума. Спустя какое-то время "смола" стала превращаться в янтарь. То-то археологам радости будет…

Ощущение времени вообще стерлось. И началось тихое сумасшествие. Одно хорошо — ни сожалений, ни злости, никаких других эмоций не осталось. Звенящая янтарная тишина.