себя от мужа, от детей, от всех. Спрятать свой стыд.

Уже засыпая, она услышала сигнал мобильника, пришло смс. «Мне понравилось как

ты сосёшь мой член. ;-) Повторим? Ты увидишь меня в деле крошка.»

Откуда он взял номер моего телефона? Как же пошло это всё, ужасно пошло!

Она уснула даже раньше дочек, просто отключилась от всего происходившего вокруг.

Ей хотелось хоть как-то заглушить идиотское СПАСИБО стучавшее в голове в ритм

бешено колотившегося сердца.

В половине девятого утра она уже была возле поликлиники. Хотела прийти пораньше,

чтобы не столкнуться с ним, но закон подлости нарушить не удалось. Все водители

стояли на крыльце служебного входа поликлиники, курили, что-то живо обсуждали, как

всегда. Он тоже был там. Опустив глаза, она попыталась как можно быстрее

прошмыгнуть в дверь мимо собравшихся мужчин. Он не поздоровался, лишь

улыбнулся и отвернулся дальше разговаривать. Она ему была более неинтересна и

даже слегка разочаровала, слишком просто, слишком. Неинтересно.

В два часа дня, старенькая «Волга» вновь повезла их по адресам больных детей,

работа есть работа. Она и хотела этого избежать, избежать его общества, но все другие

машины уже были заняты. Она еще не знала, что все водители поликлиники теперь

совсем не прочь «покатать» доступную докторшу.

Он даже не стал далеко отъезжать от поликлиники, просто заехал за стоявшие рядом

гаражи и заглушил мотор. Улыбаясь, не говоря лишних слов, он по-хозяйски кивнул ей

указывая на свою промежность и расстегнул молнию на джинсах. Она секунду

помешкав, наклонилась и приняла в рот еще вялый, пахнущий мочой член.

Нужно жить для себя наконец. Не для семьи, не для детей, не для работы, а для себя…

Музыка.

Она тогда жила в Питере. Красивая, послушная девочка Олеся. Радость и гордость

родителей, самая умная и прилежная ученица в классе, любимица всех.

Ей нравилась музыка. Очень нравилась. Абсолютно любая музыка, грустные баллады,

классические переливы, весёлые хиты однодневки и заставляющий думать джаз, она

все это впитывала как губка. Пела и танцевала дни напролет. Музыка была для неё

жизнью, воздухом. Её личным наркотиком, её удовольствием и счастьем.

Музыка позволяла ей не замечать, как родители управляют её маленькой жизнью,

лишают права выбора и голоса. Как она существует по придуманному ими шаблону.

Она любила их, любила маму, папу и старшую сестру. Верила им, верила их словам и

решениям. Родные не могут обмануть, они умнее и опытнее, а значит правы. Она жила

под музыку и мечтала жить так всегда. Обычные детские мечты.

Родители конечно же заметили любовь дочери к мелодии и отдали маленькую

девочку в музыкальную школу. Её не спрашивали, просто привели и сказали учиться.

Обычная родительская любовь.

Она с азартом познающего мир ребёнка увлеклась учебой, готова была сутками

терзать купленное для этого родителями старенькое пианино. Ей нравилось извлекать

мелодии из этого чёрного лакированного аппарата, заставлять его петь. Петь так, как

хотелось только ей. Музыка теперь зависела от неё, она сама стала музыкой. Грустной и

мелодичной, когда не было настроения, зажигательной и весёлой, когда не было

повода грустить. Девочка, ставшая музыкой.

Она растворилась в музыке, жила в ней. Это помогало ей не видеть всего

происходящего в их большой семье. Не замечать, как все чаще ругаются родители, как

более успешный и богатый друг семьи все чаще приходит в гости к маме, как они

закрываются в комнате, когда папы нет дома и как счастлива после этого мама, как

папа все больше и чаще выпивает, как старшую сестру выдают замуж за нелюбимого,

но богатого, как папы вдруг не стало в их доме, как мама вдруг запретила им даже

вспоминать о нём. Лишь музыка помогла ей пережить всё это, лишь музыка.

Заканчивая школу, она не собиралась расставаться с музыкой. Музучилище,

консерватория, такой ей виделась дальнейшая жизнь. Обычные детские мечты. Но

мама и живший теперь с ней друг семьи, претендующий почему-то на роль папы,

решили по-другому. Музыка казалась им делом не серьёзным и самое главное

неперспективным и не прибыльным. Обычная взрослая прагматичность.

И вдруг музыка пропала, стала исчезать из её жизни. Звуки и мелодии, что еще

оставались в душе ребёнка, были полны трагизма, слёз и горя. Она мечтала покинуть

бывший когда-то родным дом, он стал для неё адом. Её терзала тайна, заставляла

плакать по ночам и не приходить домой, страшная ужасная тайна.

Лишь однажды она призналась старшей сестре, открыла все. Со слезами она

рассказала ей, что появившийся вдруг в их жизни мамин друг, стал относиться к ней

совсем не как к дочери, даже не как к ребёнку. Его больше привлекали проявлявшиеся

девичьи формы, её растущая грудь, оформлявшаяся попка. Она не была для него

дочерью, она была его желанием. А однажды, пока мама была на работе, он, изрядно

выпив, просто вошёл в её комнату, закрыл крышку пианино и заставил её встать на

колени. В тот вечер она чистила зубы и полоскала рот казалось бесконечно, ревела от

обиды и боли, сдирала десны в кровь закрывшись в ванной и чистила, чистила,

чистила. Она плакала, мечтала, что однажды вернётся папа и защитит её. Она знала,

верила, папа её не обидит. Она ждала его. Обычные детские мечты.

Лишь сестре она открыла эту тайну и пожалела. С ужасом она узнала, что сестра

пережила подобное давно и не видит в этом ничего страшного, стареющая мама уже

давно не интересует друга семьи, он пришёл жить к ним не как отец. Просто теперь

старшая сестра стала замужней, и он переключился на неё, ещё совсем девчонку.

Обычная взрослая "любовь".

Это так и осталось их с сестрой тайной. Так она думала. Но однажды, придя к сестре, она уже не помнила зачем, просто старалась реже быть дома, она застала лишь мужа

сёстры. Он знает её тайну, она сразу это вдруг поняла, знает. Пыталась сопротивляться, пыталась, но звонкие, обжигающие пощечины поставили её на колени и заставили

вновь пережить две минуты ада. Она сидела на полу и вытирала слёзы рукавом, слёзы

вперемешку со слюной и спермой. Но мужу сёстры этого было мало. Превосходство

над этой шестнадцатилетней девчонкой возбуждало, наполняло его силой. Её

унижение и беззащитность лишь еще больше распалили его. В тот день она узнала, что

такое анальный секс. Она уже не плакала, слез не было. Молча лежала на животе

закрыв лицо руками, стараясь, мечтая отключиться, не чувствовать стыд и боль,

причиняемые ей пыхтящим сзади, потным от похоти мужчиной. И лишь шептала про

себя: «Папа, папочка, помоги. Прошу тебя, папа...»

Обычное детское горе.

Ни мама, ни сестра не смогли её защитить, даже не пытались. Они просто сделали

вид, что ничего не произошло, все хорошо и естественно. Для них виноватой была она

сама.

В ту же ночь она ушла из дома, уехала к бабушке в деревню, родителям отца. Просто

сбежала. Мама и сестра ей этого не простили, они вычеркнули неперспективного отца

из своей жизни и требовали от неё того же. А она их предала. Обычная взрослая

жестокость.

Отца она не застала, его уже не было в этом мире, он не мог её защитить. Он слишком

сильно любил её маму и не смог пережить предательства. Он любил её, любил дочек,

продолжал любить и после измены мамы, после развода, любил. Эта любовь и убила

его. Слишком много себя он вложил в свои чувства, не оставив себе ничего.

От него остались лишь письма, много писем к любимым дочкам. Маленькие листочки

бумаги, содержащие безумную любовь и теплоту, боль утраты и нежность. Она

перечитывала их миллион раз, каждое слово, каждая буква рассказывали ей о том,