Максим оказывается почти таким же шикарным, как Ритц. На стенах висят овальные зеркала в затейливых рамах. На стенах деревянные панели, золотого и коричневого цвета, как черепаховый панцирь. Свет сияет из светильников в форме цветов, которые держат бронзовые ангелы или из огромных канделябров матового стекла. Другие посетители сливаются в облако меха, атласа, драгоценностей и света.

Дверь открывается, и за ней обнаруживается уединённая обеденная комната с книжными полками и кушеткой. На другом конце маленького стола встаёт чтобы меня приветствовать человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.

— Ваше Императорское Высочество, — говорит Тео. — Как прекрасно снова видеть вас.

Следующие поспешные действия — рассматривание меню и общение с услужливой командой официантов, даёт мне секунду, чтобы осознать это. После того, как я оставила Тео в Нью-Йорке, окровавленного, от вида его в добром здравии я испытываю облегчение. Но всё же, это не совсем тот Тео, которого я знаю.

На нём чёрный костюм, более приталенный, чем у большинства мужчин, авангардный стиль, думаю я. У него растительность на лице, и я нахожу это смешным, даже несмотря на то, что усы и бородка Ван Дайка на нём смотрится хорошо. Он зачесал волосы назад с тем маслом или помадой, которые мужчины использовали вместо геля в те дни. Он говорит на французском с официантами и на английском со мной, с едва заметным датским акцентом. Я слышала свой собственный голос с разными акцентами, но слышать, как кто-то другой говорит с другим акцентом ещё более странно.

Однако то, как он улыбается, движение, которым он передаёт винную карту официанту, даже немного небрежно повязанный тёмно-красный шарф вокруг его шеи — всё это очень знакомо.

Я знала, что Тео жил в Париже, я не забыла письма, которые он присылал мне, когда я была в Санкт-Петербурге, рассказывающие о Мулин-Руж. Но я не догадалась разыскивать его, по большей части потому, что я не понимала, откуда они могут знать друг друга. Наши воплощения в этой вселенной не имеют ничего общего. Тео — студент-химик, я — член королевской семьи с другого конца континента.

Мы вместе боремся с преступностью, думаю я, и чувствую себя глупой от своей же неуместной шутки. Я смеюсь в кружевной платок, пытаясь замаскировать это кашлем.

— Ваше Императорское Высочество? — спрашивает Тео, когда официант выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Хотя моя охрана ждёт за дверью, мы с Тео знаем, что мы одни. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Очень хорошо, спасибо, — как мне об этом сказать? — Я просто в последнее время рассеяна и совершенно забыла, о чём мы с вами собирались говорить…

Его глаза расширяются:

— У вас снова был приступ амнезии?

— Амнезии?

Тео кивает, как будто он понимает, что нужно двигаться медленнее. Он терпеливо говорит:

— Болезнь овладела мной в декабре. В то время я написал вам, начав наше знакомство. Вы нашли меня в январе с интригующими идеями насчёт наших других воплощений, которые знали друг друга, с призрачных миров…

Она помнила всё.

— Призрачных миров, — повторяю я.

— Если ваша теория верна, — говорит Тео. — Моя призрачная сущность вселилась в моё тело в декабре, действуя вместо меня. Вы помните что-либо из этого?

Потом он выпрямляется, его улыбка меркнет. Он догадался, единственный способ сохранить его доверие — это признаться.

— На самом деле, я из одного из… призрачных миров, — говорю я. — Я не хочу причинить никому вред, Великой Княжне, или вам или кому-либо ещё.

Кроме Ватта Конли. Но он не в счёт.

Тео не знает, что думать об этом, и не удивительно. Через минуту он говорит:

— Вы можете объяснить научные принципы, лежащие в основе этого?

Как и в моей вселенной, он снаружи хипстер, внутри — чистый учёный.

— Не очень хорошо. Но постараюсь, — я не знаю, что ещё сказать. — Почему Великая княжна связалась с вами?

— Узнать, совпадало ли моё состояние в декабре с её. У неё не было моей полной амнезии, но насколько бы странным ни было её объяснение, я ей поверил.

Другими словами, она проверяла, в своём ли она уме. Письма, которыми мы обменивались с Тео в декабре, были единственными доказательствами, что призрачные миры не были предметом её воображения.

Удивление изменило Тео, превратило его в мужчину, похожего на того, которого я знаю.

— Может быть, у вас есть это чудесное устройство?

— Жар-птица, — я пропускаю палец под цепочку. Ему нужно время, чтобы увидеть материю из другого измерения, но его лицо загорается. — Если вам когда-либо придётся проверять, не прибыл ли кто-то из другого измерения, можно искать Жар-птицу. Она будет на нём почти наверняка.

Я оттягиваю его воротник, как пример, того, как нужно проверять, но к своему шоку я вижу ещё одну Жар-Птицу.

— Ваше Императорское Высочество? — говорит Тео, всё ещё не понимая, что на его шее что-то есть.

Я беру его Жар-птицу, вызываю напоминание, и…

— Ой! — Тео рывком отстраняется, хватается за грудь, потом осматривает богатый интерьер. — Ух, ладно. Я не знаю, где мы, но мне это нравится

— Что ты здесь делаешь? — Требую я. — Ты уже говорил с Конли?

— Здравствуй и тебе, — я выразительно смотрю на него, и он вздыхает. — Нет, я не пошёл по координатам, которые ты мне дала. Вместо этого я последовал за тобой.

— Нам нужно было вернуться к нему, когда закончим!

— Так мы и сделаем. Он не говорил, что мы не можем сначала немного прогуляться.

От раздражения мой кулак сжимает кружевной платок, который я всё ещё держу в руке.

— Что, если Конли подумает, что мы бегаем от него? Он может расщепить Пола ещё на четыре кусочка… — или на четыре дюжины. Или на четыре миллиона, так что я никогда не увижу его снова.

— Эй, — резко говорит Тео. — Конли нужна ты. Этот поезд не поедет, пока ты не сядешь. Кроме того, насколько Конли знает, мы среди старых добрых солдат. Он пока не разорвёт сделку.

Он не знает этого, так же, как и я. И всё равно, я чувствую, что он прав, по крайней мере сейчас. Конли не будет долго мириться с задержками.

— Ты понимаешь, почему я пришла в это измерение, так?

Тео кивает, но его улыбка меркнет.

— Да, я знаю. Тебе нужно было привести мысли в порядок. То, что произошло в Нью-Йорке — это было жёстко.

— Больше для тебя, чем для меня, — говорю я.

— Мы можем оставить соревнование в том, кто больше пострадал, на потом, ладно? Ладно, ты хотела отдохнуть где-то, в роскоши, где ты знала, что будешь в безопасности.

— Ты думаешь, я пришла сюда, потому что я здесь богата?

Тео протягивает руки, показывая на хрустальный канделябр над нами, фрески на стенах, словно говоря: «разве я не прав?» Но добавляет:

— И тебе нужно быть в безопасности. Так? Иначе тебе было бы грустно вспоминать, ну ты понимаешь. Другого Пола.

Он честно не понимает.

— Тео, я пришла в это измерение, потому что только здесь я не увижу Пола. Я не могу даже смотреть на него, после того, что он сделал с тобой.

Тео морщится, одной рукой закрывая колено.

— Это отстойно, я даже не могу описать это. Но это же не наш Пол меня застрелил.

— Разные воплощения — они больше одинаковые, чем разные. Ты этого не видишь?

— Что, если один Пол сделал со мной что-то дерьмовое, я должен ненавидеть их всех?

— Я не это имела в виду.

Мерцающие газовые лампы на стенах, кажется, уже не дают достаточно света. Вместо того, чтобы казаться роскошным, от тяжёлого резного дерева и огромной люстры у меня почти клаустрофобия. Золочёная клетка всё равно клетка.

Я медленно говорю:

— Тео, когда я в первый раз пришла в этот мир, то начала верить, что неважно, насколько мы отличаемся в разных измерениях, что-то внутри нас всегда остаётся одинаковым. Назовём это вечной душой, самым важным в нас, и это константа. Это никогда не меняется, несмотря ни на что.

— Душа, — говорит Тео таким тоном, который я всю жизнь слышала от моих родителей и от каждого из их аспирантов, это значит: «Это не научно».

Иногда они думают, что имеют значение только подтверждённые эмпирические факты.

И это полная ерунда.

— Да, — выпаливаю я в ответ. — Душа. Я думала, что знаю душу Пола даже лучше, чем свою. Но когда он выстрелил в тебя, я поняла, что в некоторых смыслах я совсем его не знаю. Я видела в нём тьму. Настоящую тьму. И я всё равно люблю его, и это страшнее всего. Но я не знаю, что думать и делать…

Моё горло сжимается, и я глотаю слёзы. Гормоны беременности, думаю я.

Тео ещё не знает о ребёнке.

Я смотрю на него в поисках успокоения, но отстраняюсь, потому что Тео просто в ярости.

— Одна вечная душа, — шепчет он. Его тихий голос обрывает меня, как и было задумано. — Только одна личность, во всех бесконечных измерениях мультивселенной, и всем нам придётся отвечать за грехи других. Для тебя это значит, что я тот же Тео, который похитил твоего отца и подставил Пола. Тот, кто тебя предал. Когда ты смотришь на меня, это всё, что ты видишь.

Я хочу сказать нет, но это неправда. Глядя на Тео, я всё ещё чувствую искру сомнения.

Только теперь я понимаю, что это я предала Тео. Отказываясь видеть его, уважать выбор, который он сделал, и верность, которую он показал, я предаю его каждую секунду.

— Тот Пол — это не наш Пол, — говорит Тео. Теперь он, кажется, настолько зол, что смотрит сквозь меня, как будто я не заслуживаю внимания. — Так же как я — не тот Тео. Он не винил меня за то, что сделал другой Тео, и я не буду винить его за то, что произошло в Нью-Йорке. Проклятье Маргарет. Это меня подстрелили! Если я могу забыть об этом, почему ты не можешь?

Он встает и рывком ставит стул к столу. Очевидно. Великая Княжна сегодня будет ужинать одна.

Тео продолжает:

— Верь во что хочешь. Сомневайся во мне, сомневайся в Поле, прячься в рафинированном Париже, если тебе от этого лучше. Но если ты не спасёшь Пола, я это сделаю.

С этим он широкими шагами выходит из обеденной комнаты.

Теперь остаюсь только я и мигающий свет. Я потеряла Пола три раза — когда лейтенант Марков умер в этом измерении, когда Ватт Конли расщепил его душу, и когда я увидела, как Пол выстрелил в Тео. Теперь я потеряла ещё и Тео.