Никогда, ни в одном из миров, я не была так одинока.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 21

К рассвету следующего дня я понимаю, что спала всего несколько часов. От утомления моё тело кажется тяжелее и под глазами образовываются тёмные круги.

Отчасти это из-за беременности. По меньшей мере, я думаю поэтому мне нужно вставать в туалет каждые два часа.

Я думала дети не дают спать только после рождения.

Но по большой части у меня бессонница из-за чувства вины. Множество причин этого возникают у меня в голове, и как только я отбрасываю одну из них, её место занимает другая.

Из-за меня Великая Княжна забеременела. Это самое ужасное, что я делала. Надеюсь, это самое ужасное, что я когда-либо сделаю. Насколько хуже всё может быть?

Тео думает, что я провела три месяца, ненавидя его. Я никогда не смогу ненавидеть Тео. Даже после того, через что заставило меня пройти его другое воплощение, с его острожной ложью, с тем, как он подставил всю мою семью и Пола, как он подобрался ко мне флиртуя и наклоняясь ко мне и называя меня «Мег». Даже при воспоминании об этом прозвище у меня мурашки по коже. За последние несколько дней я поняла, как много Тео сделал для меня, скольким он пожертвовал. Как я могла сомневаться в нём из-за того, что произошло с ним? Он был главной жертвой Тео из Вселенной Триады, не я, не мама, и даже не мой похищенный отец.

Мы с Тео не отправились в главный офис. Конли, вероятно, думает, что мы бросили Пола. Я этого не сделала — и никогда не сделаю. Если даже я не знаю, как теперь быть с ним, я ни за что не брошу его.

Я позволяю действиям другого Пола повлиять на мои чувства к моему Полу, которого я люблю. И после едкой лекции Тео вчера вечером, теперь я понимаю, как это жестоко и несправедливо. И всё же, моё сердце снова и снова вспоминает жестокую безразличность в глазах Пола, когда он стрелял в Тео.

После слабого бесконечного рассвета, я наконец понимаю, что сна не будет. Я оборачиваюсь в бархатный халат и брожу по Императорским покоям, желая как-то убить время. Конечно, вдоль стен стоят книжные полки — история и энциклопедии этой альтернативной временной линии, которая, вероятно, увлекла бы моих родителей. Я могла бы записать что-то, но я не могу, когда мои мысли бегут настолько быстро.

Очевидно, нет ни телевизора, ни компьютера. Жизнь до Wi-Fi была пустынной.

Наконец, я смотрю на блокнот для рисунков и пастель Великой Княжны. Я не открывала его, потому что я совершенно уверена, что на этих страницах портрет Пола. Я не готова увидеть его лицо, смотрящее на меня, пока не готова. Но я помню, как лейтенант Марков подарил мне коробку пастели, свет в его глазах, когда он понял, насколько мне понравился его Рождественский подарок. Конечно, я могу нарисовать одну картину с ним, только одну.

Я беру блокнот, намереваясь быстро пролистать до чистой страницы, чтобы не видеть того, что там нарисовано. Но как только я беру его со стола, из него выпадают сложенные страницы. Нагнувшись, чтобы поднять их, я понимаю, сколько там писем.

Нарушу ли я личное пространство Великой Княжны, если прочитаю их? По сравнению с тем, что я хожу в её теле, беременном из-за меня, чтение почты не кажется большим грехом. Кроме того, может быть, письма расскажут мне, что она собиралась делать, что с ней произойдёт позже.

Первое открытое письмо всё в кляксах, оно от Кати, избалованной младшей сестры, которая возможно спасла мою жизнь во время восстания, напав на солдата вдвое больше её:

«Я же говорила тебе помалкивать о «призрачных мирах», но ты никогда меня не слушаешь. Просто расскажи им то, что ты придумала и возвращайся домой. Папа говорит, что я не должна посещать тебя, пока ты лечишься у французского доктора, и я устала каждый вечер просто сидеть. Ты по крайней мере приедешь в Царское Село на лето? Тебе всегда это нравилось.»

Я улыбаюсь: Катя скучает по мне, но она в этом не признаётся. Я тоже скучала по ней.

Но — лето. Я делаю то, что другая Маргарет должно быть сделала в первый раз, когда к ней пришло осознание, считаю недели до конца сентября. Как я смогу так долго прятать беременность?

Если бы я могла решить проблемы за неё, то сделала бы это. Но я не могу. Не знаю, может ли кто-то вообще.

Следующее письмо оказывается более успокаивающим, оно от моего младшего брата, Питера.

«Маргарита, я бы хотел, чтобы ты была здесь. Я усердно учусь, и профессор Кейн помогает мне рисовать карту Африки. У папы есть львиная шкура с тех пор, когда он ездил на охоту в Африку в молодости, но я думаю, что это жестоко убивать льва просто для того, чтобы забрать его шкуру. Если я когда-нибудь поеду в Африку, то буду делать фотографии животных, потому что так они будут счастливы, и я всегда смогу смотреть на них. И ещё шкура плохо пахнет. Пожалуйста, возвращайся из Франции поскорее. Я тебя люблю.»

У меня в груди зарождается смех, когда я представляю милое маленькое лицо Питера, пока он выводит каждое слово. Он такой маленький для своего возраста, или возможно был маленьким, а сейчас подрос.

Я беру следующее письмо, с облегчением и благодарностью узнавая почерк отца. Однако, конечно, это письмо подписано моим «учителем» Генри Кейном.

«Ваше Императорское Высочество,

Я рад слышать, что время, проведённое в Париже, принесло плоды, как мы и обсуждали. Хотя Царь проявляет нетерпение, я смог убедить его, что психотерапия имеет огромное медицинское значение, и ваше выздоровление нельзя торопить.

Как мы и предполагали, король Англии обратил своё внимание к Румынской принцессе и её прочат в невесты его сыну. Царь считает, что это преждевременно, но ваше здоровье важнее всего. Кроме того, теперь Владимир ухаживает за Польской принцессой, и я полагаю, что царю Александру пока достаточно сводничать.

Признаю, не могу ничего поделать с собой и сочувствую его желанию поскорее получить внуков.

Приложите все усилия, чтобы отдохнуть и позаботиться о своём здоровье. Расскажите, как вы себя чувствуете и могу ли я прислать вам что-то необходимое.»

Письмо говорит больше, чем кажется с первого взгляда.

Если Маргарет из этого мира помнит свою ночь с Полом, это значит, что она так же помнит правду о своём происхождении, которое стало результатом короткого романа между царицей, моей матерью, и царским учителем, Генри Кейном. Она держала свои отношения в тайне.

У Великой Княжны Маргарет наконец-то есть отец, который её любит. Я держусь за это, одну вещь, которую я подарила ей, отняв столько всего.

Папа явно знает о беременности. Внуки, написал он. Вероятно, он помог разработать этот план, чтобы убрать Великую Княжну от Царя надолго.

Но если у папы и есть идеи насчёт того, что будет дальше, в этом письме их нет.

Новости от Кати и Питера греют меня больше, чем я предполагала. Я скучала по ним с тех пор, как оставила эту Вселенную, и это никто больше полностью не понимал. Ты знаешь их только месяц, однажды сказала Джози в раздражении. Они не твои братья и сёстры, как я. Ну же!

Это так, и всё же не так. Видеть себя, отраженным в другом человеке, словно волшебство. Когда тебя с кем-то связывает кровное родство, ваша связь переходит за границы логики. Я не только влюбилась в Пола в России, в каком-то смысле, я влюбилась во всю мою семью.

Я снова и снова перечитываю выпавшие письма, ища письмо от моего старшего брата, Владимира, наследника престола. Когда я не нахожу его, моё сердце разбито.

Он бы написал. Обязательно. Доброта Владимира — это первое качество, которое я в нём заметила. Когда я желала, чтобы у меня был любящий брат, вместо старшей сестры, которая не разрешала мне кататься на своём скейте, я всегда представляла кого-то похожего на Владимира. И эта Маргарет близка со своим братом — это было очевидно с самого начала.

Они достаточно близки для того, чтобы она рассказала ему о беременности.

И он не сказал… ничего.

Владимир не похож на человека, любящего писать письма, но мне приходится помнить, насколько это другой мир. Их мораль отстает от нашей примерно на век, когда люди думали, что расизм в порядке вещей, но сходили с ума из-за секса до брака. Ненавидел ли он её из-за этого? Даже если нет, Владимир мог полагать, что должен отказаться от неё, возможно навечно.

Неужели я стоила этой Маргарет ещё и брата?

Весь день я ожидала, что позвонит Тео, не в буквальном смысле, потому что в Императорских покоях не было телефона, но пришлёт сообщение в отель. Я проверяю ежедневник, надеясь увидеть резервации в ресторане, но есть только одна запись, и она на завтра: Словечко для кузины Карин. Порывшись в памяти, я не могу вспомнить, чтобы писала какой-нибудь «Карин» в этом измерении в декабре, но опять же, я предположительно родственница половине королевских семей Европы, так что это мог быть кто угодно.

Ни одна строка не говорит мне, когда — или если — я увижу Тео снова.

Могу ли я попросить одного из охранников найти химика Тео Бека? Может быть. Но я не уверена, что они знают о дружбе Великой Княжны с Тео из этого мира, или сколько из этого они доложат Царю. Мне нужно быть скрытной настолько, насколько возможно. Если бы я только знала, где может быть Тео… или когда…

… но потом я понимаю, что знаю. На самом деле, я должна была догадаться сама, но Тео сам сказал мне в своих письмах в декабре.

Так что, когда опускается вечер, я ем ранний ужин в своём номере и служанка готовит меня к выходу. На этот раз платье из тёмно-красного бархата, с рукавами-кимоно, с лёгкой золотой вышивкой на груди и оторочено чёрным мехом по краям. Потом я вызываю машину.

— Куда едем, Ваше Императорское Высочество? — спрашивает водитель.

Я немного возбужденно отвечаю:

— В Мулин-Руж.

Когда мы подъезжаем, я не знаю на что смотреть: на красную вывеску с ветряной мельницей, на смесь простонародья с богемой, текущих сквозь двери, или, святые угодники, на огромную статую слона с пагодой на спине. Я думала, это придумали для фильма. Похоже, что нет.