— Во сколько мама заберет тебя? — наконец произносит Джастин.

— В шесть, — отвечаю я и смотрю на часы. Еще только три.

— Пора пойти найти родителей, но если хочешь, то я могу остаться здесь, с тобой, а потом вместе поедем домой. Очень не хочется оставлять тебя здесь одну. — Он говорит очень искренне, но выглядит невероятно истощенным. Словно даже сидение здесь отнимает у него силы.

— Что ты! Со мной все в порядке. Мне лучше побыть с Эммой наедине.

Джастин внимательно смотрит на меня.

— Хорошо. Если ты в этом уверена. — Он тянется ко мне через столик и чуть сжимает мои ладони, чтобы поддержать.

Слабо улыбаюсь ему в ответ.

— Все хорошо. — Кажется, я выгляжу очень уверенной, хотя и лгу ему. Но это ради него. Если бы он не выглядел таким уставшим, то обязательно бы призналась ему, что хочу, чтобы он остался. Сейчас, когда мы сидим вот так, Джастин кажется мне привычным, таким же, как и всегда – моим хорошим другом, который делает для меня музыку и заставляет смеяться, единственным человеком, с которым можно поговорить обо всем – и мне так хочется, чтобы он сейчас меня обнял и сказал, что все будет в порядке, потому что, если он так говорит, значит, так и будет.

После того, как уходит Джастин, приезжает Даниэль, и мы с ней предпринимаем новую попытку прорваться в палату Эммы. Медсестра как раз собирается нас выгнать, как вмешивается мама Эммы и убеждает ее разрешить нам остаться. Но Даниэль не выдерживает в палате долго, спустя десять минут она выходит, и заставить себя вернуться обратно у нее не получается, тогда миссис Аткинс нежно обнимает ее, прижав к плечу, и предлагает ей прийти завтра. Даниэль уверяет ее, что тогда придет завтра утром, потому что в школу все равно не пойдет.

Следующие три часа мы с мамой Эммы проводим, болтая и поглядывая в окно, когда часы, наконец-то, отбивают шесть часов, я чувствую облегчение. Целую Эмму в лоб и обнимаю миссис Аткинс на прощание.

Направляюсь в зал ожидания, чтобы встретиться с мамой, когда слышу в отдалении звук открывающегося лифта. Поворачиваю за угол и нос к носу сталкиваюсь с каким-то посетителем, мы оба отступаем и начинаем бормотать извинения, пока я не осознаю, кто стоит передо мной.

— Вот ты где, — произносит он почти в то же время, как я говорю:

— Что ты тут делаешь?

— Ищу тебя, — отвечает Беннетт, на лице его написано беспокойство. — Почему ты ничего не сказала мне об Эмме?

Мне нечего ему ответить. Наверное, мне следовало позвонить ему и все рассказать, но почему-то я этого не сделала. В ответ лишь пожимаю плечами, а он притягивает меня к себе и спрашивает, все ли в порядке. Я киваю и утыкаюсь ему в плечо.

Сейчас самый подходящий момент, чтобы расплакаться, - мне так уютно в его объятиях, его голова прижата к моей, а рука покоится у меня на спине, — но я не могу. Вместо этого рассказываю ему о трубках, аппаратах и швах, о врачах и о реабилитации, которая предстоит Эмме, когда она наконец-то придет в себя. Что она выглядит просто ужасно, словно какой-то чужой человек. И от того, что все это рассказываю ему, чувствую себя еще более жутко.

Снова раздается звук открывающегося лифта, на этот раз из него выходит моя мама. Она выглядит немного удивленной, увидев меня в объятиях парня, которого видела до этого всего один раз и которого я пока ни разу не упоминала на наших семейных ужинах по вторникам.

— Ну, привет!.

— Привет, мам, — нервно отвечаю я. — Помнишь Беннетта… из книжного магазина.

Она кивает и протягивает ему руку.

— Да. Привет, Беннетт.

Она трясет его руку и внимательно рассматривает. Я жду, что она улыбнется ему своей коронной улыбкой медсестры, которая заставляет людей таять, но она этого не делает. И хотя ее взгляд холодным назвать нельзя, но и теплым его тоже не назовешь, и когда она, наконец-то , отпускает руку Беннетта, он выглядит как человек, который испытывает огромное облегчение. Потом она поворачивается ко мне.

— Как Эмма?

Пожимаю плечами.

— По-прежнему. Мама сейчас с ней.

— Пойду, навещу ее, узнаю, могу ли я чем-то помочь. Ты идешь?

Даже представить не могу, как опять вхожу в эту палату.

— Мам. Я пробыла там весь день. Ты не будешь против, если…может быть…Беннетт отвезет меня домой?

Она поворачивается к Беннетту и обеспокоено осматривает его сверху донизу.

— Как ты водишь? — спрашивает она.

— Хорошо. Обычно я осторожен. — Но выражение беспокойства не покидает ее лица, поэтому он добавляет: — Сегодня я буду особенно осторожен.

— Там очень ветрено.

— Я поведу медленно, миссис Грин.

— Ну, хорошо. — Мама притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в лоб. — Увидимся дома, Анна.

Но вместо того, чтобы сразу же направиться в палату к Эмме, она чуть медлит.

— Знаешь, Беннетт, отец Анны мне сказал, что она должна была пригласить тебя к нам на ужин, чтобы мы могли поближе познакомиться. Она тебя пригласила?

Он смотрит сначала на меня, потом на нее.

— Еще нет, миссис Грин, но я уверен…

— Тогда как насчет вторника?

— Вторника? — Беннетт снова смотрит на меня. Я закрываю лицо руками. Слышу, как он говорит:

— Вторник подойдет.

— Великолепно. Тогда еще увидимся. — И мама целует меня в лоб, прежде чем разворачивается и исчезает в глубине коридора.

В лифте Беннетт пристально смотрит на меня.

— Ужин. — Он кивает. — Во вторник.

— Прости за это.

— Ничего страшного. Все хорошо. Я люблю семейные ужины. — Лифт останавливается, и мы рука об руку направляемся к парковке. — Если честно, то я даже не могу вспомнить, когда в последний раз был на семейном ужине. Мы не часто их устраиваем, знаешь ли.

— А мы устраиваем. По вторникам. В этот день мы пораньше закрываем магазин, чтобы и я, и папа оба были дома, а мама никогда не берет дежурства на этот день. Она настаивает, чтобы у нас был один совместный вечер в неделю. И это вторник.

Беннетт открывает для меня дверь машины, и я проскальзываю внутрь. Мы снова наедине, в машине, как и вчера вечером. Только сегодня едем в противоположном направлении, не смеемся и не играем в вопросы и ответы.

— Ты в порядке? — опять, только уже шепотом, спрашивает Беннетт, я киваю, хотя это и не правда.

Свет уличных фонарей, светофоры и фары проезжающих мимо машин движутся словно в замедленном кино, потому что Беннетт едет очень медленно, даже медленнее разрешенной скорости. Видимо, мама его напугала. А может быть дело во мне – может быть для меня сейчас все движется, как в замедленном кино.

— Они были совсем одни. — В итоге произношу я, продолжая глядеть в пассажирское окно. — Джастин ждал четыре часа, пока приедут родители. А к Эмме приехали через два часа.

Я веду пальцем по стеклу и продолжаю, не мигая, смотреть вдаль.

— Не знаю почему, но меня все время это беспокоит, постоянно представляю их лежащими в разных отделениях больницы, окруженными толпой незнакомцев. Возможно, родители и должны ждать хотя бы снаружи, но оставить их вот так одних?

— Они знали, что все уже едут.

— Думаешь? — спрашиваю я, Беннетт тянется ко мне и берет за руку.

Мы молчим еще какое-то время, и, наконец, я решаюсь сказать то, о чем действительно думаю все это время:

— И меня там не было.

Беннетт смотрит на меня.

— Я приехала вообще только через восемь часов.

— Все нормально, Анна. Ты приехала, как только смогла.

Он сжимает мою руку в своей, и хотя он не говорит ничего, но это пожатие действует на меня ободряюще. Рассматриваю наши переплетенные пальцы — под его ногтями все еще осталось немного грязи после вчерашнего восхождения — и вспоминаю, как я довольная лежала у него на груди и изучала линии на его ладони. Его руки кажутся такими обычными, что можно даже забыть, какие необычные вещи они могут делать.

— Боже мой! — Вскрикиваю я и отстраняюсь от него. — Тормози!