Элизабет на несколько дней полностью удалилась от всех и даже еду приказала относить в ее комнату. Молодая женщина избегала встреч с остальными членами своей семьи, за исключением Джонатана и Фелисити. Она должна была прийти в себя не только после смерти своего отца, но и после событий той злосчастной ночи, которая, если оглянуться назад, оказалась воплощением рокового стечения обстоятельств. Она сама в очередной раз совершила супружескую измену, а немного погодя Роберт попытался изнасиловать Деирдре. Стремление Гарольда с помощью плетки устранить то, что невозможно было описать словами, способствовало возникновению еще одной горящей пропасти в этом хитросплетении позора и стыда.
Элизабет целыми днями сидела в полудреме в кресле или лежала в гамаке. Глубоко погрузившись в свои мысли, она смотрела на дрожащие полоски солнечного света, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, или вслушивалась в то, как барабанили по крыше капли дождя, который ежедневно шел в ранние утренние часы, насыщая воздух душной влагой, превращавшейся в пар. Иногда она вытаскивала свое кресло-качалку на лоджию и, бездумно уставившись вниз, смотрела на внутренний дворик, на бормочущий фонтан до тех пор, пока ей не начинало казаться, что этот каменный лев — Дункан и что он пожирает ее вместе с кожей и волосами. Иногда эта архаичная морда приобретала черты Роберта, охваченного отчаянием, чтобы сразу же после этого стать похожей на лицо его отца, чей злобный облик заставлял думать о несчастье и смерти.
Робкие попытки Фелисити как-то утешить ее отскакивали от Элизабет, как те же капли дождя, который день за днем ливнем обрушивался на Данмор-Холл и накрывал окружающий мир туманом, состоявшим из мельчайших капелек, таких тяжелых, что кожа от них становилась влажной, словно тряпка, полностью напитавшаяся водой.
Она велела ирландским служанкам наполнять себе деревянную бадью для купания и целыми часами лежала в воде, пока ей не начинало казаться, что тело растворяется изнутри. Из еды, которую Марта приказывала относить ей в комнату, она ела очень мало, главным образом фрукты и немножко рыбы.
По ночам она зажигала свечи и, отбросив противомоскитную сетку, смотрела на комаров, которые появлялись из темноты и приближались к свету, чтобы танцевать вокруг него, словно существа из другого мира, до тех пор, пока Фелисити, проснувшись, не начинала жаловаться, что надоедливое жужжание мешает ей спать.
Однажды, тоже ночью, Элизабет вытащила письменные принадлежности из своего сундука и начала писать письмо Дункану, однако уже, написав несколько строчек, прекратила это занятие, потому что не знала, что должна была сказать ему. У нее появилось ощущение, что то, что соединяло их обоих, было тем же, что их разделяло, и как тому, так и другому, казалось, было присуще то, что невозможно высказать словами. Вместо этого она написала письмо своему отцу, в котором поведала обо всем начиная со дня своей первой встречи с Дунканом. Она ничего не пропускала, и слова буквально текли с ее пера на бумагу вместе с потоком слез, так что чернила расплывались и прочесть написанное было невозможно. В конце концов Элизабет порвала каждую отдельную страничку и стала жечь узкие полоски бумаги на пламени свечи, пока от них не осталось ничего, кроме хрупких корочек пушистого пепла.
Когда через четыре дня Элизабет вышла из своих покоев, она сделала вид, что все преодолела. Она завтракала, обедала и ужинала вместе с семьей, вела себя любезно с Робертом и предупредительно — с Гарольдом, когда тот приезжал из поместья Рейнбоу-Фоллз, чтобы провести воскресенье в Данмор-Холле. Она занималась вышиванием, играла на вёрджинеле, словно для нее опять стало важным дать себе возможность ощущать маленькие радости повседневного бытия. При этом единственное, чего ей хотелось по-настоящему, это видеть Джонатана. Она проводила с ним почти все свое время, пока от его смеха не становилось легче и открытая рана в ее душе переставала напоминать о себе. Постепенно к Элизабет стали возвращаться ощущения, что жизнь продолжается.
Через неделю она уже снова отправилась на конную прогулку, теперь уже в одиночку, без Деирдре. Разумеется, она не могла обижаться на девушку. Элизабет еще раз спросила Розу, не знает ли та, где спряталась Деирдре, причем подчеркнула, что она об этом никому не скажет, однако старая служанка снова залилась слезами и спрятала лицо в фартук.
— Кто знает, жива ли бедная девушка вообще? Ее опозорили. У нее больше нет будущего!
При мысли о том, что Деирдре могла сделать что-то с собой, у Элизабет стало тяжело на сердце. В Бриджтауне она расспрашивала ирландцев о ней, но никто не видел молодую ирландку и не знал, где прячутся паписты. У Элизабет, правда, сложилось впечатление, что некоторые из них знали больше, чем другие, однако они не изъявляли желания дать ей какие-либо справки.
Отправившись в маленькую уединенную бухту, чтобы поплавать там, она поневоле вспомнила о Деирдре, о ее рассеченных плетью руках, о разорванной коже на шее и затылке девушки, и ее злость на свекра усилилась. Она злилась и на Роберта, который один был виноват во всем. Гарольд еще раз извинился перед ней за то, что замахнулся на нее плеткой, однако остался при своем мнении, что Деирдре заслужила порку. Элизабет было трудно ставить под сомнение его законное право повелевать слугами в доме, поскольку он был его хозяином, однако она никогда не одобряла такие жестокие наказания.
Ей пришло в голову, что Гарольд, без сомнения, живет надеждой, что однажды возьмет с собой внука в Рейнбоу-Фоллз, чтобы научить его там работе плантатора, объяснить мальчику свое собственное разумение по поводу обращения с людьми, и прежде всего с такими, кто полностью находится в его власти. При одной только мысли о том, что Джонатан тоже когда-нибудь сможет избивать рабов, у Элизабет сжалось сердце. В нужное время, поклялась она себе, ей придется предотвратить это.
На второй неделе после праздника Элизабет впервые наблюдала за прибытием корабля работорговцев. На протяжении двух с половиной лет, которые она прожила на Барбадосе, три или четыре таких корабля становились на якорь в гавани, однако ей доводилось только слышать об этом, но сама она еще ни разу не видела их в непосредственной близости, как сейчас. Элизабет не знала точно, сколько рабов на Барбадосе, но слышала, будто их количество уже значительно превышает количество белых. Впрочем, несмотря на это, плантаторы заявляли, что подневольных работников не так много, как, собственно говоря, требовалось.
Привозили сюда рабов голландцы и португальцы, которые ловили чернокожих на западном побережье Африки и доставляли их в колонии, до сих пор, главным образом, в Бразилию, но со временем все больше и больше стали возить их на американские плантации в Вирджинию, на Бермуды и на острова Вест-Индии. Барбадос, как недавно заявил Гарольд, находится на правильном пути и вскоре станет настоящей рабовладельческой колонией. Постоянные поставки рабов позволят плантаторам заменить работников, отбывавших трудовую повинность за долги, неграми, которые были намного старательнее, а самое главное — выносливее. Через несколько лет, как предсказывал он — по сравнению с начальной ситуацией на Антильских островах, — будет как минимум в десять раз больше негров, чем белых, и именно сейчас на Барбадосе происходит перестройка, которая создает предпосылки для этого. Если до сих пор корабли с рабами прибывали поодиночке и попадали сюда скорее случайно, чем по расчету — большинство транспортов все еще шло в Бразилию и на испанские Антильские острова, — то в будущем они в организованном порядке регулярно будут причаливать также и к Барбадосу.
— Причиной этого является сахар, — говорил он поучительным тоном. — Мир хочет больше сахара. Ему требуются тонны сахара, и его долго еще будет недостаточно. Лишнего сахара не бывает. В Европе люди пьют все больше и больше чая и кофе, и, кроме того, в некоторых местах появилось новое пойло, которое изготовляется из какао-бобов. И во все это нужно добавлять сахар, сахар, сахар. А его поставляем мы. Но производство сахара будет бесперебойным только в том случае, если у нас будет достаточно рабов. Чем больше рабов, тем больше сахара, тем больше денег — вот такой очень простой расчет. И при этом все станут богатыми, на этом можно зарабатывать колоссальные деньги. На сахаре, на кофе, на чае, на рабах… Каждый получает прибыль.