Безусловно, группировки гопоты той поры принципиально отличались от «братковских» ОПГ 90-х годов. Мне довелось как-то увидеть по каналу НТВ в телепроекте «Криминальная Россия» сюжеты про казанские ОПГ «Жилка» и «Хади Такташ» — разница колоссальная. Главной причиной отличия, на мой взгляд, является отсутствие, скажем так, экономической составляющей, несопоставимо меньшее влияние на молодежную среду криминального бизнеса «образца» семидесятых годов, размах которого просто смешно сравнивать с лихими девяностыми.

* * *

Умение играть в футбол и хоккей, разбираться в них было тогда обязательным для любого уважающего себя казанского пацана. Иногда можно было заиметь авторитет среди пацанвы, просто хорошо играя. Летом любая ровная полянка превращалась в футбольное поле, воротами становились камушки или школьные портфели. А зимой мы, пацаны, расчищали снег, используя его для строительства бортов, и заливали уже собственную хоккейную площадку. Штангами ворот служили сложенные стопками кирпичи, натасканные отовсюду. Для прочности конструкции «штанги» обливали водой, но ворота оставались без перекладины, а площадка — без задних игровых зон. Со временем, ЖЭКи стали ставить в некоторых дворах деревянные хоккейные коробки.

Ежегодно в нашей школе проводились чемпионаты по параллелям классов, спасибо физруку Леонарду Георгиевичу Качаличу. Зимой — по хоккею, весной — по футболу. Невозможно описать тот азарт и страсть, с которыми бились пацаны за спортивную честь класса! И хотя я неплохо обращался и с мячом, и с шайбой, на чемпионатах школы всегда стремился во вратари. В хоккейной маске играть не любил: дышалось с трудом, видимость плохая. Удобных масок, как и вратарских клюшек, тогда не продавали — так, пластмассовая штамповка на резинках. Поэтому регулярно получал увесистым мерзлым куском резины в морду. Даже как-то раз зуб шайбой выбили. Не беда: прибежал домой, выплюнул зуб, отполоскал кровь и... понесся доигрывать матч.

Осенью 1972 года состоялась историческая, незабываемая хоккейная суперсерия матчей СССР — Канада. Описывать колоссальный интерес к этому захватывающему спортивному зрелищу после показа фильма «Легенда номер 17» излишне. Правда, прямых репортажей из Канады тогда не велось: власти трогательно заботились о здоровом сне трудящихся, и сидеть в ресторанах или смотреть телевизор после 23-00 не полагалось. Счет уже сыгранного накануне матча узнать было неоткуда, поэтому репортаж в записи на следующий день фактически превращался в прямой.

Мы бредили этими играми. Конечно, прекрасно знали и любили наших хоккеистов, их постоянно показывали по телевизору, их имена были на слуху. Но вот канадцы... Задиристые, волосатые, без касок, с выбитыми передними зубами, постоянно что-то жующие — они идеально походили на гопников. Неудобно вспоминать, но, видимо, поэтому именно канадские, а не советские хоккеисты стали тогда нашими кумирами. К тому же суперсерию, пусть даже с минимальным перевесом, все-таки выиграли «Кленовые листья»... За право носить имя кого-нибудь из канадских профессионалов шли упорные споры, я, помнится, именовался «Питером Маховличем».

К сожалению, из-за тех же канадцев стало входить в моду драться прямо на площадке во время игры (до этого невыясненные спорные моменты оставляли для разборок после матча). Тогда же я впервые услышал выражение «жевательная резинка». Крайне редкие случаи появления у кого-то из пацанов этой вожделенной резинки становились настоящим событием — на обжёвки от нее выстраивалась целая очередь, поэтому даже самый маленький кусочек «жвачки» ценился на вес золота. Кому жвачки не доставалось, всё равно во время игры в хоккей совершали энергичные жевательные движения.

Но были ли такие паца..., пардон, мальчики, которые не могли принять и усвоить все те правила? Которые не махались, не умели грамотно базарить, не интересовались футболом-хоккеем, не ставили три аккорда на гитаре? Конечно, были. Их участь в нашей школе оказалась незавидной. Дети жестоки и часто безрассудны, особенно, как я заметил, где-то в средних классах, в раннем подростковом периоде. Потом, в старших классах, мозги постепенно начинали заполняться разумом, отношения между учениками становились более уважительными. К тому же, количество девятых классов, в сравнении с восьмыми, уменьшалось: наиболее одиозным ученикам давали понять, что в девятый их не возьмут, предлагая загодя подыскать какое-нибудь ГПТУ.

А что же пионерия, комсомол? В нашей школе они существовали сами по себе, для проформы, практически не влияя на повседневную жизнь. Хотя меня, пионером, назначили сперва звеньевым в классе, а потом, в бытность комсомольцем, избрали в комитет комсомола школы сектором печати.

Помню, как восторженно, с пафосом звенел голосок ведущей радиопрограммы «Пионерская зорька», еженедельно выходившей в эфир по воскресеньям: «Вся советская пионерия с большим воодушевлением поднялась на торжественную патриотическую вахту «Идем дорóгой Ленина, дорóгой Октября»! Во всех пионерских организациях нашей необъятной Родины юные ленинцы в едином порыве...» И тэ-дэ, и тэ-пэ. Не знаю, какие указания поступали на этот счет из РОНО, но в школе регулярно проводились «классные часы», на которых среди учеников принудительно распределяли направления работы этой самой «торжественной вахты»: «пионерстрой», «юные тимуровцы», «красные следопыты» и так далее. Словом, бал правили привычные для тех времен формализм и обязаловка, к которым приучали с младых ногтей.

Ежегодными обязательными были смотры строя и песни, а также фестивали народов СССР. Каждому классу поручали одну из братских союзных республик нерушимого Советского Союза, за исключением РСФСР. Нужно было собрать материал про нее, рассказать про какого-нибудь видного исторического деятеля этой республики, прочитать стихотворения национальных поэтов, что-то в тему спеть и сплясать. Фестивали проходили по параллелям классов и были состязательными: школьная комиссия давала баллы за каждое выступление. Помнится, я читал стихотворение какого-то узбекского советского классика про мелиорацию, будучи наряженным в подобие их национального халата, перешитого из маминого домашнего — узор на нем был похож на узбекский. Голову украшала кустарно сшитая нахлобучка, напоминавшая среднеазиатскую тюбетейку, поскольку татарская не подошла бы, в силу заметной несхожести фасонов.

Как-то на песенный конкурс нашему классу дали известную песню «Орлёнок», предписывалось не просто спеть, а немного обыграть сюжет песен. Актив класса под бдительным присмотром классной руководительницы Зины Ивановны остался после уроков мирковать над инсценировкой. Было придумано следующее. Роль Орлёнка отвели статному, высокому ученику нашего класса — Саше Куликову. «Орлёнку» нашли какую-то тельняшку, на голову повязали бинт, изобразив на нем фломастерами кровь. Куликов стоял в центре, а справа и слева от него по два ученика, которые при исполнении фразы «навеки умолкли веселые хлопцы» должны были выразительно упасть на пол. В число несчастных «веселых хлопцев» отрядили и меня. На наших головах тоже красовались разрисованные красным бинты, а для пущей достоверности каждый «хлопец» держал себя кто за руку, кто за бок, изображая боевые ранения. За «орлятами» полукругом стояла подпевка из девчонок.

Сперва Зина Ивановна предложила нарядить Куликова-Орлёнка в военную форму (ее муж был военнослужащим), но форма оказалась полевой, темной с портупеей и здорово смахивала на белогвардейскую. Поэтому от первоначального замысла отказались, а облачили в нее Рината Гарипова, предусмотрительно сняв с фуражки кокарду со звездой. При словах «лети на станицу, родимой расскажешь, как сына вели на расстрел» он должен был выйти с игрушечным пистолетом и увести Куликова со сцены.

Честно говоря, меня сразу стали «терзать смутные подозрения» относительно неминуемого провала всего задуманного сценария. Но, как ни странно, Зина Ивановна одобрила эту туфту, да и времени, чтоб придумать что-то другое уже не оставалось. Однако впечатляющее фиаско превзошло все наши нехорошие предчувствия.

Конкурс стартовал. Мы вышли на сцену с героическими лицами и все вместе запели: «Орлёнок-орлёнок, взлети выше солнца, собою затми белый свет!» — пока всё нормально. «Навеки умо-о-лкли весё-ё-лые хлопцы...» — мы, кто вскинув руки, кто схватившись за грудь, картинно грохнулись на пол сцены школьного актового зала. К сожалению, я упал неудачно и ударил локоть, поэтому, «навеки умолкая», чуть слышно матюкнулся. Услышав мою ругань, «орлёнок» Куликов почему-то смутился и следующую фразу «В живых я остался один!», которую он должен был громогласно произнести, не исполнил. За него ее спели своими тоненькими голосками одноклассницы из «массовки».

Лёжа на полу, я реально осознал весь идиотизм происходившего на сцене, поэтому меня стал разбирать смех. Другой одноклассник, Валера Денисов, лежал напротив и улыбался, «кровавая» повязка с его головы слетела во время падения, под ней, разумеется, было чисто. Наконец, широко улыбающийся Гарипов в «белогвардейской» форме увел со сцены Куликова «на расстрел». Оказавшись за кулисами, оба, и «палач», и его «жертва», негромко заржали. В зале, наверное, слышно не было, но я-то услышал! Моему терпению пришел конец: незаметно прикрыв ударенным локтем лицо, я бесшумно затрясся всем телом от невыносимого приступа дикого хохота.

М-да... Мы заняли последнее место. После провального выступления — «разбор полета» в классе. Зина Ивановна неистовствовала. Досталось всем: и «белогвардейцу» Гарипову, и Куликову, крайне неубедительно воссоздавшему героический образ юного коммунара, и, непонятно за что, хоровому кордебалету.