Мотоцикл неожиданно заглох.

— Вот дьявол! — выругался Василий и, спрыгнув на землю, начал осматривать машину. Бачок — пустой. Что же делать? Оглянулся на село. Дом раза в два ближе, чем нижний участок сада, где была банка с бензином, но Василий не любил возвращаться и повёл машину вперёд.

Над Чистой гривой вставало солнце. Навстречу ему медленно плыли белые громады облаков. Возле дороги стояли на тонких ножках пушистые шары одуванчика. Торопливые весенние цветы уже успели отцвести!

В сырых колеях дороги бойкие ласточки наполняли клювы вязкой грязью и улетали в сторону сада, чтобы там, под крышей дома или сарая, слепить себе гнёзда.

С реки поднялся шустрый ветер. Едва заметные пушинки одуванчиков с чёрными точками семян пролетали перед глазами и исчезали в синеве. Где-нибудь ветер обронит их, и они, уцепившись за землю, дадут ростки.

Всюду и во всём чувствовалась задорная сила бурливой весны. Новое спешило на смену старому…

С Трофимом Тимофеевичем Василий встретился у крыльца. Старик, по-особому сосредоточенный и просветлённый, направлялся на работу. Он был одет в лёгкий парусиновый пиджак, обут в мягкие опорки, отрезанные от старых валенок. Ветер пошевеливал белые волосы на его большой, ничем не покрытой голове.

— Забыл дома налить бензина, — заговорил Василий, указывая глазами на мотоцикл. Он всё ещё не решил — рассказать старику о Вере или умолчать. Но Трофим Тимофеевич. заметив его смятение, сам завёл разговор.

— Веруньку давно отвёз?

— Не очень… давно.

— Ты не волнуйся.

— Я — ничего. Из-за мотоцикла немножко расстроился: пришлось его, чёрта, на себе тащить!

— Там — акушерка, врач. Помощь окажут… А вот Гриша у нас родился в поле, под берёзкой… Вера Фёдоровна не хотела дома оставаться, поехала со мной, да и не ждала она младенца в те дни… Оба мы были молодые — не знали, что делать. Собирался было за бабкой съездить. Но Вера так посмотрела на меня, что я понял — нельзя оставлять её одну. Измаялась до полусмерти. После родов лежала без движения. Я шалаш над ней сделал, ключевой водой её поил… Так мы в том шалаше прожили больше недели. Втроём! А Гришу между собой долго звали Полевиком…

Этот рассказ, несмотря на благополучный конец, ещё больше встревожил Василия. Хотя Верунька и находится в больнице, на руках у внимательных, опытных и заботливых людей, но и там ведь может всякое случиться. Лучше рассказать отцу: роды затянулись, происходит что-то неладное. Только вот как начать?.. Он не успел вымолвить ни одного слова, — Трофим Тимофеевич, после минутного раздумья, снова заговорил с весёлой улыбкой:

— Гриша ужасно боялся стражника! Был у нас такой Никодимка Золоедов, за Верой Фёдоровной надзирал. Здравый смысл ясно говорил: замуж вышла, матерью стала — никуда не побежит. Но он, всё равно, каждую неделю вламывался к нам. Образина, однако, самая противная на свете: усищи — торчком, нос — морковкой, глаза — медными пуговками. Он — на порог, Гришутка — в рёв, в слезы.

Незаметно для себя Василий начал прислушиваться к рассказу, и это на время приглушило тревогу. А Трофим Тимофеевич продолжал:

— Никодимка в претензию ударился: «Я, говорит, верой-правдой царю-батюшке служу, а вы, говорит, мною как серым волком, младена пугаете». Вера Фёдоровна — ему в ответ: «Строчите рапорт — крамола! Подрыв империи!..» Никодимка совсем распалился, написал про нас какую-то пакость. Через неделю с обыском нагрянули…

Качнув головой, Дорогин сменил повествовательный тон на деловой:

— Задержал я тебя этой бывальщиной. И мне самому… — Он помолчал, тронул рукой высокий лоб, — Что я хотел сказать?.. Да, вот что… Мне тоже пора за работу приниматься. — Глазами показал на корзину, где у него лежало всё необходимое для искусственного опыления. — Иду к своим яблоням… Знаешь, буду скрещивать второе поколение гибридов с крупноплодными сортами. Пойду… — Но он продолжал стоять, задумчиво щурясь.

Пожелав успеха, Василий сказал, что в обеденный перерыв съездит в больницу, а оттуда вернётся сюда с новостью, и пошёл в сарай, где у него хранился бензин.

Как только Трофим Тимофеевич остался один, на него навалились тревожные думы. Затяжные роды могут угрожать жизни ребёнка и самой матери. Не поехать ли в село?.. А что он сделает там? Чем поможет?..

И он заставил себя думать о деле. Опыление нельзя откладывать ни на один час. Надо всё, что намечено планом, сделать сегодня.

Неприятно, что дрожат пальцы. Оттого, однако, что Верунька долго мается. Сердце чует… Ничего, придёт на работу Фёкла Скрипунова — новость принесёт: она обычно всё узнаёт раньше всех. Поздравит с внуком…

Трофим Тимофеевич снял опорки и, как бывало в молодости, босый прошёл по кварталу цветущих деревьев, к той яблоне, которая была выбрана для искусственного опыления. Земля уже успела прогреться, и мелкие комочки, похрустывая, рассыпались под ногами. Хороший выдался денёк! На душе светло, будто вернулось былое здоровье. Только пальцы подводят… Но сердце потеплело, и они перестанут дрожать…

Утренние часы для опыления — самые лучшие. Надо использовать каждую минуту. Ведь это большое дело — третье поколение гибридов! Вот они зарождаются сейчас, волею садовода, на радость внукам и правнукам — народу. Растёт, подымается третье поколение мичуринцев… Витюшка любит природу… И от Веруньки передастся любовь…

Дорогин стоит на лесенке, через две пары очков смотрит на только что раскрывшиеся розоватые цветы и палочками, обмотанными ватой, осторожно наносит золотистую пыльцу на влажные рыльца пестиков. Один цветок готов. Ещё готов. Ещё, ещё. Вся ветка. Можно надевать марлевый колпачок…

Конечно, хлопот с третьим поколением будет не меньше, чем с двумя первыми, а даже больше. Гибридным сеянцам предстоит суровое испытание: слабые и нежные убьёт мороз, выносливые, но не обещающие хороших плодов, выбросит сам садовод. Из тысячи деревцев, быть может, уцелеет одно. Вот на нём-то и будут расти настоящие яблоки, о каких мечтали сибиряки с первых лет заселения края.

Старик ясно представил себе мальчугана в саду. Светловолосый и синеглазый внучонок стоит на аллее и просит сорвать самое крупное яблоко с одного из гибридов третьего поколения. Разве ему откажешь? Ведь он не поймёт, что первое яблоко надо взвесить, зарисовать, определить вкус… Вот он-то и определит! Уж в чём, в чём, а в этом дети никогда не ошибаются. То, что они принимают на вкус — нравится всем.

И вот яблоко уже у внука. Румяное, как его щёки; круглое, как солнце; ароматичное, как эти свежие цветы. Обрадованный подарком, мальчуган едва удерживает в руках крупный плод, готовый выскользнуть и упасть на землю, аппетитно откусывает нежной мякоти, и пухлые щёки, увлажнённые яблочным соком, наливаются ещё более густым и здоровым румянцем.

Может, совсем не внук, а внучка появилась на свет этим утром? Она потребует яблоко, в котором кислоты — поменьше, сахару — побольше… Сад сулил много радостей. На старых яблонях было столько цветов, что в них терялись даже крупные ветви. На молодых гибридах второго поколения впервые раскрылись бутоны…

Позавчера выпал, хотя и небольшой, но тёплый дождик. Деревья стояли умытые. На листьях не было ни пылинки. Розовато-белые лепестки сияли свежестью.

Было на редкость тихо, не колыхались ветви, замерли цветы, словно прислушивались к деловитому, едва уловимому гулу пчёл…

И вдруг цветы поблёкли, покрылись серым налётом. Казалось, с неба сыпался на яблоню липкий пепел. Вот и руки стали серыми и на светлом парусиновом пиджаке — серые пятна. Трофим Тимофеевич снял обе пары очков, протёр стёкла платком и снова надел, но серых пятен на всём, что окружало его, стало ещё больше, чем раньше. Цветы замелькали перед глазами, словно старались стряхнуть с себя противный серый налёт.

В голову как бы вонзился горячий солнечный луч, и от него разливался под черепом неприятный палящий жар. Ноги и руки ослабли, словно у пьяного.

«Неужели… всё?.. Не успел я сделать и десятой доли… Младшего внука посмотреть… Надо крикнуть людям… А зачем?.. Никто ведь не поможет… Лучше не отрывать от работы… Да, кажется, и силы не хватит крикнуть… Маленько отдохну в тени…» — решил Дорогин.