В середине сада стоял двухэтажный деревянный дом под черепичной крышей. К нему вела дорожка, посыпанная крупным оранжевым песком. По сторонам лежали клумбы, уже опустошённые заморозками. Только на двух, самых маленьких, беспечно цвела бархатистая горная фиалка.
В комнате для приезжающих доцветали в высоких вазах поздние гладиолусы: белые, красные, фиолетовые. Но пахло не цветами — яблоками. Не мелкими кисловатыми ранетками, а настоящими, сочными, сладкими. И не Антоновкой и Анисом, не Боровинкой и Папировкой, хорошо знакомыми с детства, а чем-то новым. Казалось, сквозь все стены просачивался чудесный запах плодов, выращенных в неведомом саду.
Арефий Константинович провёл гостей в соседнюю просторную комнату, где на широких стеллажах гнёздами лежали яблоки. Возле каждого гнезда — короткая метрическая справка. Подробные паспорта хранились в папках на большом столе, из-за которого поднялись две девушки. У одной, курносой толстушки, на голове пышная корона из светлой косы, у другой смуглой и черноглазой, тонкие пряди тёмных стриженых волос вырвались из-под гребёнки и закрыли виски.
На аптекарских весах покачивалось яблоко, рядом лежало второе, разрезанное. Девушки составляли описание новых гибридов.
Поздоровавшись, профессор подошёл к стеллажу.
— Разложены по семьям?
— Это одна семья. — Петренко провёл рукой по краю полки. — Там — другая. А вон там — третья. — Указал на соседний стеллаж. — Родители этой семьи: Ранетка пурпуровая и Пепин шафранный.
Сидор Гаврилович взял самое крупное яблоко, пушистое, с размытым румянцем. Девушки переглянулись. Угораздило же его выбрать Тёщин подарок! Отвечая на вопросы, они назвали вес, высоту, ширину и замолчали.
— А вкус? Можно попробовать?
— Рискованно! — пошутил Петренко. — Сейчас ещё малосъедобное.
Прочитав наименование сорта, профессор улыбнулся:
— Весёлое название! Немножко озорное. Вы что же, решили всем тёщам насолить?
— Наоборот, они должны быть благодарны нам. Если семеро зятьёв — хороших яблок не напасёшься! — продолжал шутить Арефий Константинович. — А таких и на масленице много не съешь.
Петренко разрезал яблоко и подал всем по ломтику.
— В самом деле для той тёщи! — рассмеялся профессор.
Арефий Константинович перешёл на серьёзный тон:
— Работать с ним надо ещё очень долго. Но выносливостью и величиной плодов этот гибрид мне нравится.
— Привей на Папировку, — она добавит сахару, сделает помягче, — посоветовал Дорогин и повернулся к профессору. — Как видишь сибирским садоводам и стланцы пригождаются!
— Для экспериментальной работы, — холодно промолвил Сидор Гаврилович.
— Нет, не только, — веско заметил Петренко. — И для промышленных садов здесь стланцы необходимы. Плюс штамбовые. Да ещё ягодники. В этом комплексе — секрет успеха.
Арефий Константинович отыскал яркое, как редиска, яблочко, впервые снятое с одного из гибридных деревьев.
— Вот этим можно угощать даже девушек.
— Как сказать, — возразила курносая толстушка. — Вы любите кисловатые, а нам разрешите выбрать по своему вкусу. Мне нравится вот это. Оно мягче и немножко…
— Нет, вот это будет слаще, — перебила черноглазая, подавая золотистое яблоко.
Попробовав то и другое, Сидор Гаврилович сказал примиряюще:
— Знаете, оба хороши! Для северной зоны — большая ценность!
— Будем испытывать в промышленных садах.
— Дайте нам!
— Дадим, — пообещал Арефий Константинович Дорогину и многозначительно добавил: — За тобой первая проверка. Не только этих, а всех наших сортов.
— Вы его поближе к себе держите, — посоветовал Сидор Гаврилович. — Потихоньку перетяните сюда.
— Я не кочевник. Нет, нет, — замахал руками старик. — Я корни там глубоко пустил.
— Если гора нейдёт к Магомету, то Магомет пойдёт к горе, — улыбнулся Петренко.
— Загадками разговариваешь, — упрекнул Дорогин. — А отгадки утаиваешь.
— Отгадка простая… — И Арефий Константинович рассказал о намерении открыть опорный пункт в одном из колхозных садов края.
— Только — у Трофима Тимофеевича, — горячо поддержал профессор. — Обязательно у него.
Когда закончили осмотр яблок, старик, собирая хитроватые морщинки возле глаз, не без умысла спросил:
— А сибирским виноградом не угостишь?
— Могу, — в тон ему ответил Арефий Константинович и назвал по-латыни местную, на редкость крупную, чёрную смородину, которую он в статьях и докладах уже давно сравнивал с виноградом. Одному из своих сортов смородины он и название дал — Чёрный виноград. — Могу, — повторил он с не менее хитроватой, чем у Дорогина улыбкой. — Где-то в подвале хранится… позднеспелая.
— Такую мы и в лесу найдём. А ты угости настоящим виноградом. Тем, что у вас…
— Подожду… пока ты не угостишь сибирскими персиками.
Виноград, после яблони, был второй мечтой здешних садоводов. Многие опытники привозили южные сорта, урожая же никто не собирал. Но опыты продолжались с настойчивостью и верой в успех. По заданию Мичурина, в Уссурийской тайге было найдено несколько разновидностей дикого винограда. На опытной станции в Приморье его скрестили с выносливыми культурными сортами. В середине тридцатых годов один из молодых сотрудников Петренко привёз сюда саженцы гибридов и заложил виноградник. Лозы росли буйно, но оставались бесплодными. У Арефия Константиновича, занятого созданием новых сортов яблони и многочисленных ягодников, не доходили руки до винограда, а молодой сотрудник, потеряв надежду на успех, занялся другим делом. Виноградник превратился в дикие заросли. Дорогин знал об этом и, по своей несдержанности, при каждой встрече подогревал Петренко ехидными вопросами. Сейчас он напомнил, что яблоня тоже долго не давалась сибирякам, но постепенно покорилась. И к винограду, вот так же, люди найдут подход.
— Значит он у вас всё-таки произрастает? — заинтересовался профессор.
— Есть бесплодная смоковница.
— А в чём причина неудачи? Подмерзает?
— Под обильным снежным покровом, при талой земле, выпревают плодовые почки.
— Так, так. Обязательно покажите!
Петренко промолчал.
После обеда он повёл гостей на участок смородины. Обычно равнодушный к ягодникам, Сидор Гаврилович долго ходил среди зарослей и расспрашивал об урожае, о количестве сахара и кислоты в ягодных соках. Под конец он настойчиво спросил:
— А где же настоящий-то виноград?
— Недалеко… Но там и показывать нечего…
Виноград расположился рядами по солнечному склону. на который несколько лет не ступала нога человека. Побитые заморозками, бурые листья терялись среди зарослей полыни да лебеды. У Дорогина вырвался упрёк:
— Не хватает дурману!..
Сидор Гаврилович ногами ломал сорняки; наклоняясь, отыскивал лозу за лозой и присматривался к молодым побегам. Арефий Константинович молча шёл за ним. Девушки приотстали у начала зарослей. Тыдыев брёл стороной. Ему было стыдно за станцию: смирились с неудачами, махнули рукой, позволили одичать единственным в крае посадкам редкого растения! И он, Колбак Тыдыев, не побывал в заброшенном винограднике, не поинтересовался…
В середине зарослей профессор остановил Арефия Константиновича:
— Так говорите, под обильным снеговым покровом выпревают плодовые почки? А вы не пробовали оставлять лозы на зимовку в изолированной воздушной среде?
Тыдыев, не утерпев, перепрыгнул через лозу и спросил профессора, как он представляет себе эту среду.
— Вкопайте столбики, натяните проволоку и оставьте лозу на зиму в таком положении, чтобы она не соприкасалась ни с землёй, ни со снежным покровом.
У Тыдыева, словно у охотника после редкой добычи, посветлело, согретое глубоким волнением, скуластое лицо, засияли глаза. Глянув на него, Дорогин вспомнил свою молодость, высокий горный хребет, стелющийся кедр под снегом…
«Колбак — хороший парень!.. У него — всё впереди…»
Петренко, глядя на Тыдыева, тоже вспоминал свою молодость, ту счастливую пору, когда зарождаются первые светлые дерзания, оставляющие след во всей жизни.