Кружок ему совсем не по душе. Дорогиной тяжело учиться заочно в сельхозинституте, вот и придумала для себя постоянную консультацию, подговорила подружек… Вчера она заходила к нему в сортоучасток. Могла бы сама попросить вежливо. Так нет, обратилась за поддержкой к секретарю парторганизации. Попробуй-ка теперь отказаться, — не оберёшься упрёков: «Агроном не желает помочь молодёжи! Антиобщественник! Консерватор!..» Всего наговорят. Батюшку припомнят. И, конечно, статью профессора Желнина, который выступил в защиту Дорогина от его, Чеснокова, якобы несправедливых нападок. Никто не хочет понять, что этот Сидор Желнин зажимает критику. Вот и поговори с ними…

Устало поглаживая узкий морщинистый лоб, Чесноков промолвил:

— Времени у меня мало. Очень мало. Минуты на счету…

— Вечерок не поиграете в карты — беды не будет, — холодно улыбнулся Огнев. — Наоборот — деньги останутся при себе!

Чесноков нахохлился. Откуда пронюхал партийный секретарь о картах? Даже о проигрыше знает!.. Ничего не поделаешь, приходится соглашаться.

— Только бы… не по субботам.

— Есть пожелание — по пятницам.

Дёрнула их нелёгкая выбрать день, в который он обычно готовится к очередной поездке в город или к приёму гостей.

— Видите ли, по пятницам…

— В таком случае, передвинем на четверг. Затвердили?

— Ладно, буду как-нибудь за счёт сна выкраивать часы…

Накануне первого занятия Вера зашла к Чеснокову и спросила план на всю зиму. Агроном пожал плечами:

— Зачем разводить писанину?

— Хотелось, чтобы комсомольцы тоже готовились, читали…

— Ваше дело— слушать.

Стоя у стала, Вера спросила, когда он прочтёт лекцию о конопле.

«Вот и призналась! — подумал Чесноков, собирая морщинки на лбу. — Для себя старается, для своей славы».

Ему, зерновику, не хотелось думать о технических культурах, и он сказал, что о конопле поговорят в апреле. Про себя решил: к тому времени кружок, конечно, распадётся. А назойливая звеньевая пусть сеет коноплю, как знает.

Чесноков поднялся со стула. Он считал разговор законченным. Но Вера не уходила. Она задумчиво чертила ногтем указательного пальца по дощатому столу. Что ей делать? Повернуться и, не скрывая недовольства, уйти домой, ждать апреля, когда агроном соизволит прочесть лекцию о конопле, или сейчас рассказать о своём смелом замысле, спросить совета. Вчера отец подбодрил: «Действуй! Ставь опыты». Но ведь он никогда не сеял конопли. А агроном подскажет такое, что самой не приходило в голову, предостережёт от ошибки. Ведь для него опытные делянки — главное в жизни. Он может сразу заметить: «Э-э, тут неправильно» и посоветовать: «Начинай вот так…» А если отрежет: «Ничего у вас не выйдет»? Бросить?.. Нет, тогда она в сельхозинституте поговорит с профессором или напишет в филиал Академии наук. А может, никому не напишет, будет делать по-отцовски — молча, упрямо, настойчиво, чтобы потом объявить: «А вот вышло!»

Чесноков решил поторопить её:

— Что ещё есть ко мне?

Вскинув голову и глядя ему в глаза, Вера заговорила быстро-быстро. Она говорила о выносливости и скороспелости конопли, о сроках посева и уборки, а под конец выпалила, что собирается попробовать вырастить два урожая в год. Облегчённо опустившись на стул, добавила тихо:

— Вот что я задумала…

Чесноков потряс головой, словно ему, как бывает после купанья, налилась в уши вода. Упершись кулаками в стол, он смотрел на неё сверху вниз и оттого походил на вопросительный знак.

— Здесь, в Сибири, два урожая?!

— Здесь, у нас. Два урожая!

Агроном выпрямился, раскинул руки, как бы собираясь воскликнуть с издевкой: «Посмотрите, что творится!», но вдруг уронил их на стол и, не скрывая ухмылки, спросил:

— Это вы сами придумали или… или родной батюшка поднаумил?

— При чём тут отец?.. Я не маленькая.

— А при том, что некоторым людям закон… — Чесноков замялся, удерживая себя от резких выражений. — Закон природы нипочём… Надо понимать: конопля не редиска!

— Ну и что же?

— А то, девушка, что я не знаю никакой другой культуры, которая в местных метеорологических и климатических условиях была бы способна давать по два урожая. Для меня это звучит как парадокс!

— А для меня звучит иначе…

У Веры заалело лицо, между бровей легла упрямая складка. Девушка встала и, забыв варежки на углу стола, пошла к порогу. Хлопнув дверью, она сбежала с крыльца, злая на себя за то, что не с тем, с кем нужно, затеяла разговор о конопле; идя по улице, продолжала мысленно спорить с Чесноковым: «Вот увидите, выращу!..»

Она не замечала, что у неё не было варежек, что на густых ресницах мороз наращивал белый пух инея.

Чесноков, ошеломлённый дерзновенной темой разговора и неожиданной вспышкой Веры, проводил её пасмурным взглядом: «Еж, а не девка!..»

Он сел на стул, подпёр впалую щёку рукой и задумался:

«А вдруг она опрокинет этот парадокс? Чем чёрт не шутит!.. Тогда мне жизни не будет, — везде начнёт трещать: «Чесноков не поддержал», «Чесноков не помог», «Чесноков высмеял. Тот раз — отца, теперь — меня. Зовётся агрономом, а опытников гробит…» И все козыри будут у неё. А мне и крыть нечем».

Откинувшись на спинку стула, он хлопнул себя ладонью по лбу: «А ведь, в случае удачи, можно, вместе с ней, попасть в число знатных! Оказаться при выигрыше! Награду получить!»

Увидел забытые девушкой варежки — белые, с голубыми ёлочками, пушистые, тёплые; взял их и, положив перед собой, погладил:

— Холод заставит вспомнить.

Долго прислушивался: вот-вот заскрипит снег у крыльца…

Но на дворе, на улице, казалось, даже во всём мире, подобно неподвижной толще морозного воздуха, прочно залегла студёная тишина.

«Ну, характер! Батькина дочка! Ведь не может быть, чтобы не хватилась варежек…»

В такую пору лучше бы всего пожарче натопить печь да сыграть бы в картишки, хотя бы с женой. В простого дурака… И ни о чём больше не думать. Но…

Чесноков вздохнул, достал с полки один из томов сельскохозяйственной энциклопедии и нашёл статью о конопле.

Комсомольцы сидели на скамьях по обе стороны длинного стола, выдвинутого на середину комнаты. Огнев — в углу на табуретке, с блокнотом в руках.

Чесноков одет в шёлковую рубашку с галстуком, в чёрный бостоновый костюм, в который он наряжался только по тем дням, когда отправлялся в гости к городским друзьям.

Прихрамывая, он медленно похаживал возле своего стола, поскрипывал новыми ботинками, и лицо у него было праздничным: сам себе нравился в этом костюме, сшитом в лучшем ателье!..

Первая лекции — о почвах. Чесноков начал с рассказа о страшной засухе 1891 года, охватившей 29 губерний юга России. В тот год Докучаев заканчивал знаменитую книгу «Наши степи прежде и теперь», а Вильямс готовил первую публичную лекцию о физических свойствах почвы. Это было началом почвоведения.

Вера покусывала кончик карандаша, временами слегка склонив голову набок, принималась писать в тетради, развёрнутой на столе. Тася тоже записывала. Гутя часто зевала, прикрывая рот ладошкой, — прошлой ночью поздно пришла с вечеринки и не успела выспаться. Лиза, ссутулившись, украдкой доставала из кармана семечки, лущила в руках, скорлупу роняла под стол, а зёрнышки бросала в рот. Катя то и дело почёсывала карандашом за ухом. С непривычки не хватало терпения.

Лектор говорил быстро, речь обильно насыщал терминами: «эрозия», «структура», «органические вещества», «факторы плодородия».

«Слова из него сыплются, как сухари из мешка», — подумала Лиза. После каждого непонятного термина она посматривала на подруг, — неужели девчонкам знакомы эти мудрёные слова? — и опять принималась за семечки.

Вера крупными буквами написала в тетради и передвинула Лизе: «Ты не мышка, перестань грызть подсолнухи». Кому приятны такие замечания? Тоже начальница нашлась! Лиза оттолкнула тетрадь:

— Подумаешь, строгости какие!

— Не мешай, пожалуйста, — попросила Вера.