Пока мы спускалась по ступеням, рука Ремингтона легонько сжимала мою руку, направляя к  «Ролс-Ройсу Фантому», припаркованному неподалеку. Он дождался, пока я сяду и пристегну ремень, а потом обошёл машину и сел за руль.

Мои пальцы горели от желания прикоснуться к волоскам на его руке. Боже, это выглядит просто потрясающе. Большинство мужчин, которых я знаю, сбривали большую часть растительности на теле, и то, что Ремингтон не избавлялся от своей, доказывало его невероятную сексуальность. Я перевела взгляд на его пальцы, сжимающие руль. Такие длинные, сильные и ухоженные.  Я представила, как эти пальцы обхватывают мой подбородок и притягивают для поцелуя. От промелькнувшей в голове картины мне пришлось посильней сжать бёдра.

Ремингтон привлекал меня. Я не могла этого отрицать. И дело тут не только в его внешности. Меня притягивала его непостижимая загадочная личность. Я хотела узнать, что же им движет.

Хм, возможно, прекрасный принц мне совсем и не нужен.

– Хочешь, поедим на воздухе?

– Конечно. – Я огляделась по сторонам, наслаждаясь тёплой осенней погодой. – Я думала, мы собирались выпить кофе.

Подняв руку, Ремингтон посмотрел часы.

– Мы вполне можем съесть ранний ланч, – и кивнул головой в сторону улицы.

 Он припарковался неподалеку от отелей «Хаятт» и «Дю Лувр», и мы направились в сторону площади Каррузель.

Именно в этот момент желудок предательски заурчал, выдав тем самым, насколько я голодна. Щёки залил густой румянец, и я схватилась за живот, когда справа раздался мрачный смешок.

– Пойдём, – позвал Сен-Жермен, указывая на небольшой ресторан слева от нас.

 Мой спутник вёл себя вежливо и держал руки при себе. Создавалось впечатление, что он не желает ко мне прикасаться, как делал раньше, когда мы покидали «Святую Бернадетту».

Через двадцать минут мы шли по дорожке в саду Тюильри. В руках Ремингтон нёс наш упакованный обед. Пока мы брели к свободной скамейке возле фонтана, под нашими ногами шелестела красно-оранжевая листва.

Сегодня такой прекрасный день, и я была рада, что Ремингтон предложил поесть на свежем воздухе

Сен-Жермен отдал мне пакет с едой, а сам направился к знаменитому восьмиугольному фонтану, возле которого стояли стулья, и вернулся с тремя. После этого забрал у меня пакет и разложил тарелки на одном стуле, а я стояла позади него и наслаждалась видом того, как он сервировал наш ланч.

– Ну, и как я пока справляюсь? – спросил Ремингтон, как только мы сели.

Наклонившись

вперед, он

– Хмм, давай-ка посмотрим. Я сижу в одном из самых красивых мест в мире, и ты меня угощаешь. Пока всё идет отлично. Ты заработал положительные очки, – я улыбнулась и положила кусочек курицы гриль в рот, а потом попробовала немного запечённых овощей. – Пока ты меня кормишь, мы точно будем друзьями.

Ремингтон рассмеялся, его взгляд задержался на моих губах дольше, чем следовало, и только после этого он посмотрел на еду.

– А вот это, Селена, я обязательно запомню.

И вот снова. То, как он произносит моё имя. Эта интонация на последних слогах. Его колено коснулось моего, и, несмотря на слои одежды, разделяющие нас, по моей коже пробежала дрожь. Она спустилась вниз живота и обосновалась между бёдер страстным томлением. В Ремингтоне было что-то опьяняющее и волнующее. Всего от одного его взгляда или прикосновения я уже чувствовала желание. Если задуматься, то в моей жизни очень давно не было заигрываний и кокетства. Мы с Джеймсом были вместе ещё со школы, и ни с кем, кроме него, я больше никогда не встречалась. Я не учла этот факт, когда решила окунуться в мир беззаботного флирта.

Желудок свело, и я поёрзала на стуле. А что, если я ляпну что-нибудь не то? С другой стороны, я взрослая одинокая женщина, у которой целую вечность не было секса, и которая теперь хочет хорошенько развлечься. Я перестала себя накручивать и приступила к трапезе.

В основном мы ели молча, но иногда нарушали тишину, задавая друг другу различные вопросы. Я поделилась, как весело проводила время в Париже, будучи моделью. Мы говорили об Эдриене, удачно избегая всего, связанного с матерью малыша.

Сен-Жермен рассказал, что его сын ходит в детский садик здесь, в Париже, и в Провансе, всё зависит от того, где в данный момент он живет. И что, как минимум, одну неделю в месяц Эдриен обязательно проводит с бабушкой.

Я наблюдала за Ремингтоном, очарованная тем, насколько смягчалось его лицо всякий раз, когда речь заходила о малыше.

– Эндрю сказал, что ты художник. Кто же тебя вдохновляет?

От этих слов в глубине его глаз вспыхнул огонек. Сделав глоток вина, Ремингтон поставил пластиковый стаканчик обратно на стул.

– Караваджо.

По-видимому, у меня на лице было написано полное недоумение, потому что Ремингтон вытащил из кармана телефон и, нажав на экране несколько кнопок, передал его мне. И продолжил говорить, ни на миг не отрывая от меня взгляда, заставив тем самым почувствовать себя в центре внимания. В какой-то момент я окончательно забыла, где нахожусь.

Боже, этот мужчина такой милый и сногсшибательно красивый, особенно сейчас, с расслабленными чертами лица.

Я вернула телефон и отвела взгляд, вдруг нахлынуло чувство, будто он может заглянуть и увидеть, что твориться у меня в глубине души. Как так вышло, что моя защита начала рушиться, и от одной мысли об очаровательном сынишке Ремингтона сердце болезненно заныло в груди. Неожиданно на меня обрушилась боль утраты, которую я давно не ощущала. Месяцы терапии не помогли ни уменьшить, ни притупить её. Фактически, она всегда была рядом, кипела и клубилась под поверхностью, ожидая удобного момента, чтобы вырваться на свободу. И бац!

Часто моргая, я отложила пластиковые столовые приборы на бумажную тарелку. Схватив стакан с вином, я сделала несколько больших глотков с надеждой, что это поможет стереть боль, скручивающую внутренности.

– Селена?

Я не могла поднять голову. Боже милостивый, просто не могла. А если бы решилась, то уж точно бы разрыдалась.

Ох! Как же я ненавидела подобные моменты. Резкие перепады настроения у меня случались крайне редко, но всё же иногда накатывали.

Сильные пальцы обхватили мой подбородок и нежно приподняли. На меня глядели яркие зелёные глаза, потемневшие от волнения. То, с какой легкостью он предугадывал любые изменения моего настроения, было весьма пугающе.

– Я слишком быстро выпила вино, – со смехом объяснила я, аккуратно смахнув слезы с уголков глаз.

– Значит, вино, да? – он недоверчиво склонил голову набок, и от его изучающего взгляда мне захотелось куда-нибудь спрятаться.

Неподалеку что-то завибрировало, и, желая отвлечься, я потянулась к сумочке, но Ремингтон убрал руку с моего подбородка и вытащил из кармана брюк свой телефон.

– Мама.

Пока он слушал, выражение его лица слегка смягчилось. Разговор то и дело перескакивал с английского на французский и обратно. Ремингтон выглядел таким счастливым, иногда посмеиваясь над тем, что говорила ему мать.

– Я сейчас обедаю. Давай перезвоню позже, когда вернусь домой? – Он откинулся на спинку стула и встретился со мной взглядом. – Да, мама, с женщиной. Её зовут Селена, – секундная заминка… – Да… Нет, ты не можешь с ней поговорить... Да, не вовремя. – Он закатил глаза, и неожиданно стал казаться таким молодым, беспечным и полным жизни.

Через несколько минут Сен-Жермен повесил трубку и убрал телефон в карман. А потом взъерошил волосы, и его рука замерла на затылке.

– Мамочка замучила вопросами? – поддразнила я.

Он усмехнулся.

– Она уже некоторое время уговаривает меня с кем-нибудь сойтись. И всякий раз, когда слышит, что я обедаю с женщиной, воображение у неё начинает работать во всю. Она прямо спит и видит, как я надеваю кольцо на пальчик своей избранницы.