– Как дела, тигрёнок?

Отстранившись, он прикрыл ротик ладошкой и захихикал.

– Хорошо. Papa[12], мы можем поплавать в бассейне?

– На улице холодно…

Не дав отцу договорить, Эдриен стал умолять его, быстро тараторя на французском. Рассмеявшись, я поставила его обратно на пол, а потом положила сумочку на столик у стены и пошла на кухню глянуть, смогу ли чем-нибудь помочь.

– Ты всё это приготовил? – спросила я, рассматривая изобилие блюд на столе.

– Я же сказал, что отличный повар, – Ремингтон подмигнул мне, и я рассмеялась. Он выглядел таким беззаботным и красивым, и ещё мне очень нравилась его уверенность в собственной мужественности. Это так заводило.

– Ты в одиночку справляешься со всей этой детворой?

С мимолетной улыбкой Ремингтон кивнул:

– Многолетняя практика. К нам часто в гости приходят  друзья Эдриана. Когда ты неожиданно становишься одновременно и отцом, и матерью годовалого ребенка, то быстро всему учишься. Иногда помогает Адель, а порой, когда у меня завал на работе, я нанимаю домработницу. Но в основном я делаю всё сам. Ради него я готов на всё.

Вот это да! Немыслимо, как этому мужчине удается словами и поступками отнять у меня способность дышать?

Я подошла к Ремингтону, положила руку ему на затылок, притянула к себе и поцеловала. А потом, отстранившись, взглянула на Сен-Жермена и увидела голодный блеск в его глазах.

– За что, ma belle?

– За то, что ты такой… – он наклонил голову набок, пока я пыталась подобрать правильное слово. А потом вспомнила, что собиралась преподать урок его зарвавшейся самооценке. – Милый, – наконец сказала я и, убрав руки, направилась к кухонному столу. Я чувствовала, как его взгляд прожигает мне спину. Обернувшись, я дерзко улыбнулась и едва не оступилась.

По округлившимся в недоумении глазам было видно, что Ремингтон не может поверить, что я выбрала именно это слово. А потом его глаза сузились.

– Это кошки милые. Собачки милые. Эдриен и остальные малыши в какой-то мере милые.

Он стал подкрадываться ко мне с опасным выражением лица. Хихикая, я обежала вокруг стола и, сбросив балетки, заняла выгодную позицию. Сердце бешено колотилось в груди.

– Милый.

– Забери свои слова назад, пока я тебя не поймал, иначе я не буду нежным.

Покачав головой, я побежала к другому краю стола, но его длинные ноги сократили расстояние между нами.

– Не дождёшься. Мы должны немного опустить тебя с небес на землю. У тебя слишком раздутое самомнение.

– У меня...  – зарычал он, притворяясь, что поворачивает влево. Я сделала рывок вправо, но слишком поздно, Ремингтон схватил меня и прижал спиной к своей груди,  – нормальное самомнение. Значит, ты говоришь, милый? Знай, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты уяснила: это слово ни в коей мере мне не подходит. Ни капли.

Я поёрзала попкой по выпуклости на его джинсах, прекрасно зная о жаре и желании, которые волнами исходили от Ремингтона. А также я слышала крики и взрывы смеха из игровой комнаты, чуть дальше по коридору.

– Ладно. Тогда назови мне подходящее для тебя слово, которое не будет повышать твою и так завышенную самооценку.

Проведя носом по моей щеке, он наклонил голову и прикусил кожу на изгибе скулы. Рука бесцеремонно скользнула под блузку, лаская круговыми движениями кожу. От его прикосновений у меня перехватило дыхание, а между бёдер зародилось безудержное желание.

– Я, мать его, Ремингтон чёртов Сен-Жермен. И нет таких слов, которые способны меня описать.

Повернув голову, я заглянула ему в глаза и не смогла сдержать смешок. А увидев в зелёных омутах искорки веселья и желания, расхохоталась.

– По-твоему, это смешно?

Но прежде чем я успела ответить, его рот обрушился на мой, крадя дыхание и смех. Ремингтон целовал меня так жадно, словно это наш первый поцелуй, которого он ждал всю жизнь. Он делал это с такой неудержимой страстью, что, когда оторвался от моих губ, мы оба задыхались и улыбались.

– Я могу всю жизнь слушать твой смех, Селена.

– А я - целовать тебя, и мне всегда будет мало. Ты великолепно целуешься, Сен-Жермен.

– Только потому, что я целую твои губы. Такие восхитительные и просто идеальные.

Его слова согрели мне душу.

Я надолго запомню день, проведённый с Ремингтоном и шестью мальчишками. Он изображал лошадку, ржал и пускался в галоп. А мне досталась роль чего-то среднего между королевой и ведьмой. Притворяясь драконом, Ремингтон позволил детям заколоть себя пластиковыми мечами, а потом переворачивался, хватал малышей и по очереди щекотал.

Сразу после ужина приехали родители и забрали детей. Эдриен зевал, потирая глазки.

– Papa, а можно она мне сегодня почитает сказку? – спросил Эдриен, указывая на меня пальчиком.

– Эдриен, у неё есть имя, – сказал Ремингтон с лёгким укором. К этому времени мы закончили споласкивать тарелки и загрузили их в посудомоечную машину.

– Селена! – выкрикнул Эдриен, когда я бросила полотенце, завернула за угол и погналась за ним. А когда догнала, весело захихикал.

Мой смех оборвался, когда я обернулась и взглянула на Ремингтона. Он стоял, прислонившись к столу, и как заворожённый смотрел на нас. Руки упирались в бока, а на лице вихрь эмоций, сменяющих друг друга, словно он боролся сам с собой. Наконец, приняв какое-то решение, он нам кивнул.

– Ты уверен? – спросила его я. Мне не хотелось врываться в их жизнь и нарушать привычный уклад.

– Да, – одними губами ответил он, когда Эдриен снова зевнул.

Почистив зубы и переодевшись в пижаму, малыш забрался под одеяло, уютно и выжидающе посмотрел на меня.

– И какую книгу тебе почитать, тигрёнок?

Он взял с прикроватной тумбочки детскую книжечку с картинками.

Это… это такое непередаваемое ощущение. Глубоко вздохнув, я начала читать. Сначала было сложно вернуться к чтению на французском, но после нескольких страниц стало легче.

Через двадцать минут, улыбаясь, я вышла из комнаты Эдриена.

Когда я вернулась в гостиную, Ремингтон вольготно сидел на диване без рубашки и с бокалом вина в руке. Я замерла на месте, любуясь красивым мужчиной, который задумался о чём-то настолько сильно, что даже не услышал, как я вошла в комнату. Я скользнула взглядом по его телу. Идеальный пресс, как раз в меру мускулистые руки. Тёмные волосы на груди сужались на животе в тонкую полоску и исчезали в джинсах. Верхняя пуговица была расстёгнута.

Мама дорогая!

Словно услышав мои мысли, Ремингтон повернул голову и посмотрел на меня. На его губах расплылась кривоватая улыбка, взгляд скользнул по моим ногам, а потом вернулся и замер на груди. Соски мгновенно затвердели, когда я вспомнила о том, что произошло в chambre trois.

Господи, насколько же сильно я им очарована.

– Готова? – слово эхом рознеслось по комнате, увеличивая напряжение между нами.

Прочистив горло, я скрестила руки на груди и только после этого подошла, став перед ним. Ремингтон поднялся и поднёс бокал с вином к моим губам, а потом немножко наклонил. Я сделала жадный глоток, а между бёдер нарастало мучительное томление.

И к чему, собственно, я должна быть готова? К сексу? Или к разговору? Ещё с нашего ужина я пыталась представить, какого будет почувствовать на себе полностью обнажённого Ремингтона. Во мне. Но меня не отпускали мысли о пережитом страхе, когда по пути к дому Ремингтона та машина попыталась столкнуть нас с дороги.

– Я хочу тебя написать.

– А я хочу поговорить.

Настороженно Ремингтон провёл рукой по лицу, а потом поставил бокал на столик и начал метаться по комнате.

– Давай на время забудем об этом. Позволь мне написать твой портрет.

Я грозно взглянула на него.