Помимо платья, Хэдли красовалась в серебряных туфлях на изогнутых каблуках, белых перчатках до локтей и бриллиантовых украшениях на запястьях. Она вдруг повернула голову и отвлеклась на что-то, отчего ее серьезное лицо смягчилось.

Возведенная вокруг его лживого сердца стена дала трещину.

Сдерживаемая волнистыми волосами цвета воронова крыла, за ее левым ухом была заправлена звездообразная сибирская лилия.

Казалось бы, ничего особенного, но цветок открыл тайную дверцу в разуме Лоу. Все превратилось в приглушенный шум – музыка, звон бокалов, надменные разговоры в зале.

Хэдли была не худощавой, а элегантной.

Не долговязой, а статной.

Сегодня она не просто симпатичная, а сногсшибательно, ослепительно красивая.

Лоу несколько раз моргнул и снова посмотрел. Это не сон, Хэдли все также красива. Она кивнула в ответ на вопрос собеседника, взглянула на толпу и заметила Магнуссона-младшего.

Они смотрели друг на друга. Или, скорее, она смотрела, а он застыл на мраморном полу, словно ребенок, не выучивший урок и стесняющийся признать, что не знает ответа. Лоу потерялся, глядя на Хэдли. Он не сознавал, сколько прошло времени. Вот он тонул, а в следующую секунду почувствовал, как ножка бокала с шампанским выскальзывает из его пальцев.

В панике Лоу ухватился и выровнял бокал, сжав его двумя руками.

Мило, плавно и так легкомысленно. Вероятно, окружающие уже считали его в стельку пьяным. Прищуренный взгляд Хэдли лишь подтвердил его опасения. Лоу поставил пустой бокал на стол и постарался найти утраченную браваду, пока шел к дочери доктора Бэкола.

Ее собеседник был высоким брюнетом одного с Лоу возраста. Слишком длинный фрак, чуть перекрахмаленная рубашка, чересчур смазливое лицо. А еще он был наедине с Хэдли, поэтому Лоу возненавидел пижона с первого взгляда.

– Здравствуй, Хэдли.

– Здравствуйте, мистер Магнуссон.

Значит они больше не на «ты»? Этого стоило ожидать.

– Надеюсь, я не прерываю личную беседу.

– Мистер Оливер Джин, познакомьтесь с мистером Лоу Магнуссоном. – Мисс Бэкол с трудом процедила его имя с тем нелепым благородным акцентом.

– Вы тот самый охотник за сокровищами, – вспомнил мистер Джин, оценивая Лоу ледяным взглядом.

– Предпочитаю термин «Искатель сокровищ».

– Мистер Джин – меценат, – пояснила Хэдли, будто доказывая благонадежность собеседника перед судом присяжных. – Он спонсировал несколько раскопок в Мексике, вкладывая средства в научные гранты университета.

– В ацтекскую программу в Беркли? – уточнил Лоу, пытаясь вспомнить, где слышал это имя.

Джин покачал головой.

– Я только что сюда переехал, моя семья родом из Орегона.

Лоу, честно говоря, было плевать на этого выскочку.

– Именно мистер Джин уговорил меня чаще выступать на публике, и он неким образом ответственен за то, что я согласилась провести тот семинар в Солт-Лейк-Сити.

Да неужели?

– Как мило. Я вам премного благодарен, ведь если бы не ваши уговоры, мы бы с Хэдли никогда не встретились и не оказались в поезде в том уютном маленьком…

– Мистер Магнуссон, можно поговорить с вами наедине? – выпалила Хэдли.

– Ну конечно, разумеется.

Хэдли извинилась перед денежным мешком и, не оглядываясь, бросилась прочь. Лоу понял, что должен следовать за ней как пес, и покорился. Паутина черных бусинок обхвативших ее выдающиеся ягодицы, вздрагивала с каждым сердитым шагом. Картина настолько завораживала, что крепкая бронзовая дверь, которую открыла Хэдли, закрываясь, едва не ударила ценителя красоты по голове.

Лоу вышел в обсаженный пальмами итальянский дворик, холодный ночной воздух ударил ему в лицо. Там же прогуливались несколько гостей. Слуги в укромных уголках курили сигареты. Хэдли подошла к зеркальному с мраморными бортиками пруду в центре двора и остановилась у кромки воды. Лоу услышал, как она считает себе под нос.

Хэдли пристально смотрела на свое отражение в освещенном лунным светом пруду. Голодные и ожидающие свободы духи собрались поодаль. Где-то между девятнадцатью и восемнадцатью позади нее в воде показалось другое отражение. Этого хватило, чтобы призраки ушли прочь.

– Я слышал, как вы делали то же самое в отцовском кабинете, – раздался низкий голос Лоу у ее макушки, вызвав мурашки на шее. – Вы управляете своим гневом?

– Не ваше дело. – Хэдли скрестила руки на груди, чтобы согреться. – Вы пьяны?

– Вообще-то сам не знаю, потому что не могу отвести от вас взгляд, а это бессмысленно.

Оба признания Лоу не укладывались в голове. Хэдли видела, как он смотрел на нее в зале, – как она могла не заметить? Он глядел так пристально, что она прямо чувствовала его внимание. И на мгновение чуть по-дурацки не поверила, что он увидел ее в первый раз. Что они будто исследователи на горе Синай, застрявшие на противоположных скалах. Словно Лоу бросил ей веревку, и Хэдли не грозило упасть в голодный обморок и лежать, пока стервятники не выклюют глаза.

А потом Лоу нагрубил мистеру Джину, и эта воображаемая веревка порвалась.

– Нет ничего удивительного, что меня привлекают твои ягодицы. Я ведь все-таки мужчина. Если бы я был религиозным, то поверил бы, что твою попу создал сам дьявол, чтобы ввести меня в искушение. Но спереди ты…

– Спереди? – Хэдли повернулась к Лоу лицом. – И что ты этим хочешь сказать? Что у меня резкие черты лица? Я странная? Слишком долговязая? Что изучала мумии так долго, что стала на них похожа? Потому что я все это уже слышала, выкладывай, что хочешь.

Лоу лишь уставился на нее, разинув рот, затем поджал губы. Неужели она его шокировала? Рассердился ли Магнуссон или смутился? Хорошо.

– Хочешь знать, что я собирался сказать?

– Говори, – потребовала Хэдли.

Тревога преобразила Лоу: глаза сузились до черных щелочек под нахмуренными бровями, челюсти сжались. В нем не осталось ничего веселого, легкомысленного и очаровательного, все пропало и сменилось грубой напряженностью и угрюмостью.

Лоу навис над Хэдли, склонившись слишком быстро. Они чуть не столкнулись носами.

– Я собирался сказать, что в этом платье ты выглядишь чертовски привлекательно, и я не понимал, насколько ты красива, потому что ты вечно носила те нелепые похоронные тряпки. – Он отступил чуть подальше. – Ну вот, счастлива?

Счастлива? Счастлива? Сердце Хэдли чуть не перестало биться.

Напряжение покинуло тело Лоу, и он низким голосом добавил:

– А еще собирался сказать, что твоя лилия напоминает мне картину на гробнице, которую я видел в Британском музее прошлой весной: Небанум, охотящийся на болотах с красавицей с цветком лотоса в волосах. И цветок тебе очень идет.

Странное ощущение пронзило грудь Хэдли. Никто никогда такого ей не говорил. Почему же из всех людей именно Лоу решился ей это сказать? Он точно не шутил.

Пожалуйста, только бы он не покривил душой.

Хэдли моргнула, оттолкнув нежеланные чувства в ожидании концовки, но ничего не произошло. Нависая над ней в черном фраке и белом жилете, Лоу был таким красивым. От его расслабленной позы исходила уверенность. Хэдли чуть не покачнулась к нему, будто могла напитаться его небрежной выдержки и излучаемым им золотистым светом.

Затем вспомнила, с кем имеет дело.

С лгуном и льстецом. Лоу хорош, просто мастер, но Хэдли не была дурой.

Она горько усмехнулась.

– Как только мужчина впервые лжет женщине, последующая неправда растет как снежный ком[3], – процитировала Хэдли своими словами.

– Логично. Я не давал повода полагаться на мои слова. Скажи, чем я могу заслужить твое доверие? Поклясться на библии? Встать на колено? Назови.

Хэдли покачала головой, смущенная эмоциями, которые разрывали ее здравый смысл. В поисках опоры, она впилась взглядом в узел на его черном галстуке и в край его широкого плеча, освещенные темно-желтым светом из особняка. Но когда заметила выглядывающий из-под фрака край накрахмаленной белой манжеты и поврежденную руку, решила словить Лоу на слове.