– Ну что ж, – сказала она, кивая на его кисть, – расскажи, что на самом деле случилось с твоим пальцем. Дай мне повод тебе доверять.

Лоу поднял поврежденную руку другой рукой, потирая покрытую шрамами кожу подушечкой большого пальца.

– После отъезда из Египта я никому об этом не рассказывал.

– Даже семье?

– Даже лучшему другу.

Хэдли не поняла, солгал ли Лоу.

– Продолжай.

– Эта история и вполовину не так интересна, как ты ожидаешь, – сказал он, оттягивая ответ.

Неужели Лоу ожидал, что она возьмет свои слова назад? Ни за что. Через несколько мгновение он вздохнул.

– В начале сентября мы с дядей только-только переехали из Александрии на остров Филы, даже можно сказать, острова. Там находились лишь полузатопленные руины и древние храмы… а еще несколько археологов и местные, которые зарабатывали деньги на перевозках туристов. Мы работали у колоннады, и однажды, когда дядя поехал в Асуан, я пропустил последнюю лодку и застрял на острове на ночь с несколькими местными работниками.

Лоу повернулся и ударил край зеркального пруда.

– Я должен был поставить леса для раскопок, но мы с жителями нуби решили выпить чего покрепче. К тому времени, как мы занялись постройками, я был не так внимателен, как следовало бы.

– То есть, пьян.

– Что-то вроде того. – Он хмыкнул и потер нос с видом настоящего трезвенника, что шло вразрез с ее прежним впечатлением в зале, когда он поигрывал бокалом вина.

– Что случилось?

– Я распиливал доску правой рукой, – объяснил он, подкрепляя слова жестами, – а левой держал. Но не смог хорошенько ее ухватить, так что вертел так и эдак и, если честно, сам отрезал палец.

Кровь отлила от лица Хэдли.

– Только до первой фаланги. Наверное, выпивка притупила мою реакцию и нервы. Однако мы застряли на острове без доктора. Там не было ничего. Я лишь перебинтовал рану и пил до потери сознания. К тому времени, как дядя вернулся на следующий день, и кто-то пришел меня залатать, я горел в лихорадке, а в рану попала инфекция. Несколько дней спустя пришлось ампутировать весь палец, в противном случае я бы потерял руку.

– Боже милостивый, – прошептала Хэдли.

– Рана затянулась лишь через пару месяцев. Я был совершенно бесполезен. Тяжело работать в песке и грязи одной рукой. Да и вообще делать хоть что-то, когда испытываешь постоянную боль. И вот тогда я начал расшифровывать иероглифы на стенах храма. Скука привела меня к джеду. Боюсь, это некрасивая история.

Хэдли не собиралась брать Лоу за руку, но не сдержалась, хоть обычно не касалась других людей. Тепло его кожи проникло под ее шелковую перчатку, она подняла кисть Лоу, чтобы осмотреть шрамы в освещении дворика.

– Сперва и не замечаешь, что чего-то не хватает. Отсутствие мизинца не столь явно, как, например, среднего пальца.

– Можно и так сказать.

На его губах заиграла нежная улыбка.

Нельзя вечно держаться за руки. Однако стоило Хэдли попытаться высвободиться, как Лоу вцепился в нее, как при первой встрече на железнодорожной станции. На сей раз она не сопротивлялась.

– Я часто переживал, что не смогу снова коснуться женщины без того, чтобы она давила в себе отвращение и старалась вытерпеть мои ласки.

– Полагаю, это зависит от женщины. – Хэдли ответила намеренно практично, но когда Лоу немного склонил голову на бок, поняла, что он нашел в ее словах скрытый смысл. Она против этого не возражала. Ей нравилось его крепкое рукопожатие. В ее голове родилось странное желание ощутить, как Лоу проводит рукой от ее перчатки до голой кожи. Просто в качестве эксперимента, чтобы посмотреть, «выдержит» ли она. От этой идеи сердце нервно затрепетало.

– Ты не считаешь мою кисть гротескной? – спросил он.

– Разве ты не знаешь? Обожаю все гротескное и мрачное.

Лоу прищурил глаз.

– Хэдли Бэкол, ты со мной флиртуешь?

– Совершенно не умею флиртовать, – честно ответила она.

Ближайшая к ним пара передвинулась к другой стороне пруда, а Лоу оттащил Хэдли подальше в тень навеса. Он опустил голову и снова оказался совсем рядом с ней, только на этот раз Хэдли не знала, что пугало ее больше: злой Лоу или Лоу, готовый овладеть ею в темном дворе.

– Так каков вердикт? Теперь ты мне доверяешь?

– Возможно.

– И только?

– Временно, до следующей лжи.

– А может сегодня я больше лгать не буду. Стану образцом добродетели, и ты объявишь меня святым.

– Говорить правду всего один вечер – не значит стать добропорядочным.

– Хм, а ты знаток добродетели?

– Я разбираюсь во многом, но не в этом.

– Рад слышать, – прошептал Лоу с заговорщической улыбкой. – Знаешь, я всегда думал, что порочные люди заслуживают собственную канонизацию. Очень тяжело быть аморальным, требуется мастерство и упорство.

– И некий природный талант.

– Точно. Предпочитаю думать, что родился безнравственным. Так вся вина ложится на дурную кровь.

Хэдли тихонько усмехнулась.

– Fan [4], – прошептал он по-шведски. – Делай так почаще.

Он медленно поднял здоровую руку, и до Хэдли донесся запах свеженакрахмаленной рубашки. Кончики пальцев дотронулись до лепестков лилии у нее за ухом, вызвав легкие мурашки на коже головы под волосами и на шее. Хэдли почувствовала в своих нервных окончаниях и клетках нечто, распространяющееся, будто лесной пожар.

Удовольствие.

Она едва опознала это ощущение. Напряглась всем телом, сдерживая дрожь. Боже милостивый, они даже по-настоящему не ласкали друг к другу, а она уже тонет. Возможно, хватило и прикосновения, потому что до Хэдли только дошло, что Лоу так и не отпустил ее руку. А может это она сжимала его ладонь. Кто-то держал крепче, возможно, именно она, Хэдли.

Лоу опустил голову, вдохнул аромат и прошептал:

– Как опьяняюще.

Он был так близко. Достаточно, чтобы Хэдли почувствовала легкий запах ванили в его помаде для волос, а Лоу закрыл ее обнаженные руки от прохладного ночного воздуха и задел лацканом пиджака ее соски.

Хэдли затаила дыхание, потонув в новой волне трепетного удовольствия, нахлынувшего на кожу. Он так близко. Ей хотелось прижаться щекой к его щеке и чтобы его рот…

Тут громкий голос ворвался в ее мысли:

– Дамы и господа, ужин подадут через десять минут.

Хэдли в испуге отпустила руку Лоу и огляделась. Слуга у открытой двери зазывал гуляющих гостей в дом.

В замешательстве Хэдли остро почувствовала телом потерю тепла Лоу, а уж потом осознала, что происходит.

– Нам пора… ужинать.

Он кашлянул.

– Да, конечно.

– Я должна помочь отцу с…

С чем? И почему она так плохо соображает?

– С представлениями, – охотно подсказал Лоу.

– Верно.

Представления. Да, вот на чем надо сосредоточиться. Хорошо.

Казалось, прошли годы, пока они с Лоу преодолели небольшое расстояние до зала. Как в тумане Хэдли представила его нескольким членом совета попечителей и еще одному куратору, пока не пришлось искать свои места по карточкам и садиться ужинать. Оливер сидел слева от Хэдли, а Лоу – напротив, рядом с ее отцом. Она виновато уставилась на серебряные приборы и фарфор, будто другие сотрапезники могли догадаться, что только что произошло во дворе.

– Скажите, вы в порядке? – спросил Оливер пару раз.

Да, да. В порядке. Чего он прицепился? Тон его голоса напоминал ворчание ее отца.

Хэдли все еще находилась в прострации, когда подали суп. А осмелившись посмотреть на Лоу, почувствовал, как от его ожидающего, тяжелого взгляда сердце снова заколотилось.

Как только гости полакомились рыбой, доктор Бэкол похлопал по столу, и его обеспокоенные помощник появился из тени. Отец Хэдли постучал ложкой о бокал, и все разговоры утихли.

– Я очень благодарен вдове Флад, которая гостеприимно открыла нам двери своего дома на этот вечер, – объявил он. За столами раздались приветственные крики и возгласы. – Каждый год эта встреча имеет для нас особое значение не только потому, что многие присутствующие любезно открывают бумажники, пользуясь налоговыми льготами – то есть делают благотворительные взносы для нашего прекрасного музея.