Элиза окинула взглядом своё платье, испачканное чем-то темно-красным, и с отвращением протянула:

— Я воняю, как мясник. Ну и какой клиент захочет теперь иметь со мной дело?

Я оставил её наедине с её проблемами, затащив Майкеля в свою комнату. Спотыкаясь, он доковылял до постели и рухнул на неё. Я толкнул его, переворачивая на спину, отступил на шаг и осмотрел.

Он весь был покрыт кровью, он вымок в ней, пропитался ей – её было больше, чем он выпил моей за всё время нашего знакомства.

— Чья она? — спросил я его. — Майкель, чья это кровь?

— Моя.

Я потрясенно уставился на него.

— Не вся.

Определенно, даже вампир не сможет выжить, потеряв столько крови.

— Да. — Он попытался облокотиться на постель, но не смог, и тут же упал на матрас. — Моя. Арьен…

— Что с тобой случилось?

— Проститутка. Ты можешь поверить? — Он попытался махнуть рукой, но получилось только неуверенно качнуть ладонью. — Она пыталась заколоть меня. — Хотя голос был слабым, в интонациях отчетливо слышалось неверие.

— Не представляю, зачем ей это делать, — сухо ответил я, отворачиваясь, чтобы налить воды из кувшина в таз.

Он хрипло рассмеялся.

— Кажется, я сказал что-то… неподходящее… в запале, когда был с её соседкой, и она решила, что ей я тоже что-то должен.

Не спрашивая, в чем состояло обещание, я продолжал смачивать тряпку в воде. Впрочем, он сам мне сказал:

— Она думает, что я пообещал обратить ту, другую. Подарить ей вечность. — Он говорил, уставившись в потолок, и слова его плыли словно напев в тумане. — Я уверен, что она ошибается. Как я мог пообещать что-то подобное? С чего бы мне это делать?

Я, не поднимая головы, выжимал лоскут.

— Это довольно распространенное желание. Уверен, что все проститутки, с которыми ты спал, так или иначе просили тебя об этом. — Я поднес таз к кровати и сел рядом, растерянно рассматривая его и соображая, с чего начать чистить этот кошмар.

— Но не ты. — Майкель смотрел на меня из-под прикрытых век. Внезапно он двинулся, и на этот раз ему удалось опереться на локти и сосредоточенно приблизиться ко мне. — Ты хочешь этого? Я сделаю это – для тебя, – если ты только попросишь…

Я отпрянул, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце. Месяц назад подобное предложение было бы соблазнительным. Не такое уж большое искушение, – я слишком люблю вкус сладких булочек, запах цветущих роз и ощущение солнца на лице, – но я бы задумался, прежде чем отвергнуть его.

Но месяц назад я понятия не имел, насколько ветреное и недалекое создание Майкель фон Трит.

— С чего бы мне этого хотеть? — резко спросил я, стаскивая его сорочку так, чтобы можно было рассмотреть повреждения. — Какая польза от вечности, если ты одинок?

Он вздрогнул, словно от удара, и откинулся на постель.

— Значит, мне стоило её поблагодарить, — едва слышно произнес он. Я вытирал его грудь влажной тряпкой, но он скидывал мои руки. — Прекрати это. Прекрати, в чем смысл?

— Смысл? — Неприятное чувство свернулось змей где-то внутри. — Зачем ты пришел сюда, Майкель? — Мой голос стал жестче и задрожал от раздражения. — Почему ты хотел видеть меня?

Он отвернулся и не ответил.

Покачиваясь, я поднялся на ноги.

— Нет, на сей раз ты мне ответишь. Почему ты пришел сюда? Зачем? Чтобы умереть в моей постели?

— Я не мог… Я… — Он пожал плечами и попытался повернуться на бок. — Я не представлял себе другого места, куда мог бы пойти.

Я смотрел на его спину, на растянувшуюся на плечах ткань сюртука, красную от крови. Одеяла под ним тоже были запачканы ей.

— Поднимайся. — Я отступил и потянул его за пропитавшуюся кровью одежду, пока он не послушался. — Сядь, черт подери. Если с тебя сейчас всё не снять, оно высохнет, ты приклеишься к моим простыням, и я уже никогда от тебя не избавлюсь.

Покачнувшись, он сел и облокотился на колени. Я снял с него сюртук, через голову стянул рубашку, и поднял его с постели, чтобы стащить промокшие покрывала с кровати.

— Сядь, — рявкнул я через плечо, откидывая узел с бельем в угол. Он перебрался на край матраса, сжимая столбик кровати побелевшими пальцами. — Сейчас я буду тебя отмывать, но если ты только пикнешь, клянусь, я закончу то, что начала эта шлюха.

Он не стал спорить, только безмолвно смотрел на меня и дрожал. Я поставил таз рядом с ним и принялся оттирать его кожу, даже не пытаясь быть осторожным. Я смотрел, как ручейки воды, розовея от крови, стекают по груди, и не мог поднять взгляд на рану – свежую, алеющую, разодранную.

Пока я мыл его, он дышал коротко и неглубоко, и я чувствовал, как вздрагивает его грудь.

— Так почему ты пришел? — наконец спросил я.

Он горько усмехнулся:

— Лучше спроси, почему я не приходил.

Я замер и взглянул на него.

— Так вот что тебя сюда привело? Чувство вины? Ты думаешь, что я…

— Я должен извиниться, — хрипя, ответил он. Его грудь вздымалась, словно у человека на смертном одре, пытающего искупить свою вину, пока ещё не поздно. Я отбросил тряпку и скрестил руки на груди.

— Уверен, тебе перед многими стоит извиниться. — Я поднялся, вылил кровавую воду в окно и снова наполнил таз остатками воды из кувшина. — Но я не могу понять, за что ты хочешь извиниться передо мной.

— Не понимаешь? — он повернулся, чтобы следить за тем, как я хожу по комнате. Я взглянул на него и уловил на его лице проблеск прежнего выражения – кривой теплой улыбки.

— Ты ничего такого мне не сделал. — Я медленно вернулся к кровати. — Ничего, что я не продал бы тебе по своей воле. Ты не обещал мне ничего, чтобы не сдержать слова.

— Так вот из чего состоит вся твоя жизнь? — Он скривил губы, подразумевая улыбку, но ничего веселого в ней не было. — Обмен и торговля, то на это, и пока счета сходятся, ничто не имеет значения? — Он хрипло рассмеялся. — Отвратительный образ жизни.

— А это? — спросил я, перехватывая тряпку, и принялся снова оттирать его кожу. — Давать пищу для слухов, проводя время с проститутками, будто у тебя больше нет знакомых, платить за их компанию и отсылать, забавляясь тем, что доводишь девушек до отчаяния, лучше? Значит, так надо жить?

— Нет. — Он закрыл глаза и вжался в матрас. — Не так. — Он поднял руку, указывая на рану над грудью. Меня передернуло от одной мысли о ней, а он даже не подавал виду, что ощущает её. — Так можно только умирать.

Я долго смотрел на него, забыв про тряпку в руках – вода с неё капала на пол.

— Если ты уже смирился, с тем же успехом я могу открыть ставни и покончить с этим.

Он даже не попытался возразить – просто закрыл глаза и тихо вздохнул.

Я раздраженно отбросил тряпку и отодвинул таз подальше, чтобы не расплескать воду.

— Ты не сдохнешь, упрямый идиот. Только не в моей постели. — Я закатал рукав до локтя и вытянул руку перед ним. В замешательстве сведя брови, он взглянул на меня. С таким же успехом я мог говорить на неведомом языке.

— Пей, черт тебя подери. — Я вцепился в его волосы и подоткнул запястье ко рту. — Делай то, что должен, и живи.

С мучительной неохотой он поднял руку и переплел свои пальцы с моими. Это движение было уже настолько знакомо, что грудь пронзила острая боль. Но он не укусил, просто держал меня, дыша на кожу. Он опустил ресницы, потом поднял, посмотрел на меня и прошептал, прижимаясь к запястью:

— Арьен, поговори со мной.

Я застонал и запрокинул голову.

— Не проси меня об этом. Мне нечего сказать тебе.

— Поговори со мной.

Я уставился на него.

— Мне рассказать тебе, какой ты дурак, Майкель фон Трит? Рассказать, какие байки о тебе ходят, как о тебе шепчутся и… — Он укусил, глубоко вонзая клыки. Я вздрогнул, но боль уже была привычной, чуть ли не расслабляющей, так что я не прервал медленный поток рвавшихся из меня слов. — …И размышляют над тем, почему ты превратился в такого мерзавца. Видишь, даже Элиза не хочет видеть тебя в своей постели. Ты только играешь в какие-то собственные игры, и город от них устает. — Работая ртом, он высасывал, вытягивал из меня так необходимую ему кровь. У меня защипало глаза, и я перешел на яростный шепот: — Всё, что ты делаешь – просто игра и обман.